дывать людей и повернулся к бригадиру. – Бригадиры не знают своих людей, не хотят знать, не хотят нам помочь, – хрипло сказал он. – Воля ваша, Александр Евгеньевич. – Вот я тебе сейчас покажу. Как твоя фамилия? – Иванов моя фамилия, Александр Евгеньевич. – Вот, гляди. Эй, ребята, внимание. – Человек в оленьей шапке встал перед бригадой. – Управлению нужны плотники – делать короба для возки грунта. Все молчали. – Вот видите, Александр Евгеньевич, – зашептал бригадир. Поташников вдруг услышал свой собственный голос: – Есть. Я плотник. – И сделал шаг вперед. С правого фланга молча шагнул другой человек. Поташников знал его – это был Григорьев. – Ну, – человек в оленьей шапке повернулся к бригадиру, – ты шляпа и дерьмо. Ребята, пошли за мной. Поташников и Григорьев поплелись за человеком в оленьей шапке. Он приостановился. – Если так будем идти, – прохрипел он, – мы и к обеду не придем. Вот что. Я пойду вперед, а вы приходите в столярную мастерскую к прорабу Сергееву. Знаете, где столярная мастерская? – Знаем, знаем! – закричал Григорьев. – Угостите закурить, пожалуйста. – Знакомая просьба, – сквозь зубы пробормотал человек в оленьей шапке и, не вынимая коробки из кармана, вытащил две папиросы. Поташников шел впереди и напряженно думал. Сегодня он будет в тепле столярной мастерской – точить топор и делать топорище. И точить пилу. Торопиться не надо. До обеда они будут получать инструмент, выписывать, искать кладовщика. А сегодня к вечеру, когда выяснится, что он топорище сделать не может, а пилу развести не умеет, его выгонят, и завтра он вернется в бригаду. Но сегодня он будет в тепле. А может быть, и завтра, и послезавтра он будет плотником, если Григорьев – плотник. Он будет подручным у Григорьева. Зима уже кончается. Лето, короткое лето он как-нибудь проживет. Поташников остановился, ожидая Григорьева. – Ты можешь это... плотничать? – задыхаясь от внезапной надежды, выговорил он. – Я, видишь ли, – весело сказал Григорьев, – аспирант Московского филологического института. Я думаю, что каждый человек, имеющий высшее образование, тем более гуманитарное, обязан уметь вытесать топорище и развести пилу. Тем более если это надо делать рядом с горячей печкой. – Значит, и ты... – Ничего не значит. На два дня мы их обманем, а потом – какое тебе дело, что будет потом. – Мы обманем на один день. Завтра нас вернут в бригаду. – Нет. За один день нас не успеют перевести по учету в столярную мастерскую. Надо ведь подавать сведения, списки. Потом опять отчислять... Вдвоем они едва отворили примерзшую дверь. Посредине столярной мастерской горела раскаленная докрасна железная печка, и пять столяров на своих верстаках работали без телогреек и шапок. Пришедшие встали на колени перед открытой дверцей печки, перед богом огня, одним из первых богов человечества. Скинув рукавицы, они простерли руки к теплу, совали их прямо в огонь. Многократно отмороженные пальцы, потерявшие чувствительность, не сразу ощутили тепло. Через минуту Григорьев и Поташников сняли шапки и расстегнули бушлаты, не вставая с колен. – Вы зачем? – недружелюбно спросил их столяр. – Мы плотники. Будем работать тут, – сказал Григорьев. – По распоряжению Александра Евгеньевича. – добавил поспешно Поташников. – Это, значит, о вас говорил прораб, чтобы выдать вам топоры, – сказал Арнштрем, пожилой инструментальщик, стругавший в углу черенки к лопатам. – О нас, о нас... – Берите, – недоверчиво оглядев их, сказал Арнштрем.
|