Варлам Шаламов

Александр Пешков

Он реабилитировал Шаламова

Наверное, все, кто видит в музейной экспозиции Шаламовского дома копию справки о реабилитации великого писателя, мало обращают внимание на то, кто ее подписал. Между тем подпись: «А. Костромин, председательствующий судебного состава Военной коллегии Верховного Суда СССР» — имеет важное значение. Ведь Александр Александрович Костромин, как и Шаламов, — наш земляк, человек по-своему редкой судьбы, о котором должны знать все вологжане.

Справка о реабилитации В.Т. Шаламова

Он родился в 1903 г. в местечке Лукинки под Кирилловом (напротив монастыря, за Сиверским озером), в семье речника.

«Четырнадцатилетним подростком Саша устроился на баржу матросом, — рассказывала его сестра Мария Александровна, моя бабушка. — Через год вернулся домой физически окрепшим, почти взрослым. Его пригласили на работу в уездный комитет комсомола, затем назначили секретарем народного суда Петропавловского уезда, теперь село Чарозеро. Осенью 1924 г. Саша ушел служить в Красную Армию. Вернувшись в родные края, он заканчивает вечернюю школу, проходит юридические курсы, и его назначают на должность народного судьи. Александр Костромин поочередно работает судьей в Шоле, Белозерске, Вашках (Липин Бор), Великих Луках. В 1939 г. по окончании Всесоюзного заочного юридического института назначается заместителем председателя областного суда в г. Калинине (ныне Тверь)».

С началом Великой Отечественной войны А.А. Костромин становится военным юристом, и будет оставаться им уже до конца жизни. Его военная биография пока почти не исследована. Между тем в ней есть такой драматический эпизод: с ноября 1941 г. приблизительно по декабрь 1943 г. он был членом Военного Трибунала Калининского фронта, председателем Военного Трибунала 2-й Ударной армии Волховского (затем Ленинградского) фронта. История 2-й Ударной армии обычно связывается с генералом-предателем А.А. Власовым, но на самом деле, пережив неимоверно трагический период 1942 г. и понеся огромные потери, эта армия сыграла затем важную роль в обороне и прорыве блокады Ленинграда. Деятельность А.А. Костромина в этот период заслуживает особого документального изучения, как и его последующая служба в должности заместителя председателя Военного Трибунала Ленинградского фронта.

Александр Александрович Костромин

Хотелось бы лишь предостеречь от скоропалительных выводов тех, кто любит приклеивать грязные ярлыки людям на основании специфики их работы: мол, если человек служил в военном трибунале, значит, он только то и делал, что подписывал расстрельные приговоры… Да, законы войны были очень суровы, но я уверен, что мой дед, с присущей ему честностью, никогда не переступал грань справедливости и не допускал никакого произвола. В сталинские годы сохранить такой стиль работы всем юристам было чрезвычайно сложно, и неслучайно вскоре после смерти Сталина военный юрист А.А. Костромин выдвигается на самую важную и ответственную в тот момент работу по реабилитации незаконно осужденных. В 1954 г. он становится начальником ревизионного управления Военных Трибуналов Министерства юстиции СССР (в этом качестве он фигурирует в составе Центральной комиссии по пересмотру дел о «контрреволюционных преступлениях», созданную в 1954 г. и возглавлявшуюся Генеральным прокурором СССР Р.А. Руденко).

В 1955 г. А.А. Костромин назначается членом Военной коллегии Верховного суда СССР. На этой должности, в звании генерал-майора юстиции, он работал до последних дней своей жизни, закончившейся, к сожалению, очень рано, в 1961 г., в возрасте 58 лет.

То, что успел сделать доброго Александр Александрович за это короткое время, не поддается исчислению. Практически ежедневно, начиная с 1955 г., он рассматривает реабилитационные дела, количество которых составляло многие тысячи. Он постоянно участвует в выездных заседаниях Военной коллегии, в том числе на известных процессах наиболее кровавых сталинских палачей А.Н. Рапавы (Тбилиси, 1955) и М.Д. Багирова (Баку, 1956), которые были приговорены к расстрелу. Небезынтересную страницу его биографии представляет процесс 1958 г., на котором рассматривалось дело генерал-лейтенанта П.А. Судоплатова. В этом деле (как вспоминал сам Судоплатов[1]) отчетливо присутствовал прямой политический заказ со стороны Н.С. Хрущева, считавшего, что генерал являлся пособником Л.П. Берии и потому заслуживает расстрела. Суд во главе с Костроминым вынес приговор: 15 лет... Но основная его работа состояла в рассмотрении дел рядовых граждан, осужденных в сталинские годы «тройками» и Особыми совещаниями. Причем реабилитация часто происходила посмертно. Дел такого рода можно привести множество, и подпись Костромина имеется даже в некоторых материалах, выложенных в Сети: например, в деле читинского железнодорожника И. Игнаткина и группы его сослуживцев, расстрелянных в 1937 г. по обвинению в диверсиях и «троцкизме»[2]. Костромин хорошо знал, как фабриковались подобные дела, и этот опыт, несомненно, пригодился ему, когда он занимался реабилитацией Варлама Тихоновича Шаламова.

* * *

У несведущих людей может сложиться впечатление, что роль А.А. Костромина состояла лишь в подписании справок о реабилитации, что он якобы не вникал в суть дела того же Шаламова, а просто «проштамповал» подготовленный документ. Это далеко не так.

Процедура реабилитации была непростой и достаточно длительной. Прежде всего прокуратура, получив жалобу от осужденного, проводила проверку его дела (дел). Для этого востребовались и изучались архивно-следственные материалы, собиралась разнообразная информация о репрессированном, в том числе о его сегодняшнем поведении. Проводивший проверку работник составлял заключение. На основании этого документа Генеральная прокуратура обычно вносила протест по делу в Военную коллегию Верховного суда СССР. Суду предстояло вынести определение (решение). И оно не всегда было реабилитационным...

Сегодня известно, что Шаламов подал свою жалобу на имя Генерального Прокурора СССР Р.А. Руденко 18 мая 1955 г. Он прямо писал, что ни в деле 1937 года, по которому он был отправлен на Колыму, ни в деле 1943 г., когда ему там был добавлен новый, 10-летний срок, «следствие не могло доказать ни одного факта, порочащего меня». При этом, говоря о деле 1943 г., Шаламов подчеркивал:

«Материал следствия был совершенно фантастическим, выдуманным с первой до последней строки по широко распространенному тогда стандарту (был не один такой приговор). Несмотря на мои протесты в части недобросовестности свидетелей (Кривицкий и Заславский), следователь не вызвал ни одного свидетеля по моей просьбе, заявив: “я все равно их пропущу через мой кабинет, и все они покажут против тебя”. На заседании же военного трибунала был добавлен еще один “свидетель”, некто Шойлевич, с которым до суда я никогда и нигде не встречался и никогда в жизни ни о чем не говорил и который также показывал против меня. Впрочем, и с первыми двумя ни о чем, кроме непосредственных дел быта и работы, тоже никогда не говорил, да и странны были бы беседы, когда думаешь только о том, как бы скорее добраться до койки и спать»[3].

Изучив тогда же архивно-следственные дела Шаламова, прокуратура, очевидно, сразу могла убедиться, что в обоих случаях он осужден незаконно. Однако, поскольку в 1937 г. он был осужден за «КРТД» («контрреволюционную троцкистскую деятельность»), это потребовало особой проверки на «благонадежность». За писателем, работавшим в это время в Калининской области, было установлено наблюдение КГБ. По рассекреченным ныне данным[4]. первое донесение агента датируется 10 апреля 1956 г. И хотя ничего предосудительного в поведении и разговорах Шаламова обнаружено не было, это привело к затяжке реабилитации.

Ничего не подозревая об этом и беспокоясь о судьбе своей жалобы, 18 июля 1956 г. писатель снова обращается в прокуратуру, на имя Руденко:

«…Я понимаю, что существует очередность и что год в конце концов срок небольшой. Но при моем здоровье и в моем возрасте время бежит по другим часам, и 14 месяцев (как я подал жалобу) — большое время. Нельзя ли ускорить пересмотр моего дела, по которому я вовсе невинным человеком пробыл в колымских лагерях 17 лет…».

Но процесс его реабилитации все же двигался и — чудесное совпадение! — 18 июля 1956 г., когда Шаламов писал свою повторную жалобу, в Москве проходило заседание Военной коллегии Верховного суда под председательством А.А. Костромина, на котором рассматривалось его дело. Итоговый документ надо привести полностью:

Определение № 4н-04762/56

ВОЕННАЯ КОЛЛЕГИЯ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

В составе: председательствующего полковника юстиции Костромина

и членов: полковника юстиции Конова и подполковника юстиции Фуфаева,

рассмотрев в заседании от 18 июля 1956 г.

Протест Главного военного прокурора по делу Шаламова Варлама Тихоновича, рождения 1907 года, уроженца гор. Вологды, осужденного 23 июня 1943 года военным трибуналом в/НКВД при Дальстрое на основании 58-10 ч. II УК РСФСР — к 10 годам лишения свободы в ИТЛ, с поражением в правах на 5 лет.

2 июня 1937 г. Шаламов по обвинению в контрреволюционной деятельности был осужден Особым совещанием при НКВД СССР к заключению в ИТЛ сроком на 5 лет. Заслушав доклад тов. Конова, заключение пом. Главного Военного прокурора — подполковника юстиции Цаплина —

УСТАНОВИЛА:

Шаламов признан по приговору виновным в том, что, отбывая наказание, в первой половине 1943 года проводил среди заключенных антисоветскую агитацию.

В протесте указывается, что те высказывания, которые допускал среди заключенных Шаламов и которые расценены судом как антисоветские, по своему содержанию не являются контрреволюционными и под признаки ст. 58-10 ч. II УК РСФСР не подпадают, в связи с этим в протесте ставится вопрос об отмене приговора военного трибунала в/НКВД при Дальстрое в отношении Шаламов и прекращении о нем дела производством за отсутствием состава преступления.

В протесте также указывается, что Шаламов Особым совещанием 2 июня 1937 г. был осужден необоснованно, так как никаких доказательств виновности Шаламова в антисоветской деятельности в деле нет, поэтому Главный военный прокурор в протесте просит отменить указанное постановление Особого совещания НКВД СССР от 2 июня 1937 г. в отношении Шаламова и это дело о нем производством прекратить за отсутствием состава преступления.

Соглашаясь с протестом и не усматривая в действиях Шаламова состава преступления, Военная Коллегия определила: приговор военного трибунала в/НКВД при Дальстрое от 23 июня 1943 г. и постановление Особого совещания НКВД СССР от 2 июня 1937 г. в отношении Шаламова Варлама Тихоновича отменить и оба дела о нем на основании ст. 4 п. 5 УПК РСФСР производством прекратить.

Председательствующий [подпись] Костромин.

члены [подписи] Конов, Фуфаев.[5]

Сведений о том, как проходило заседание, не сохранилось, но сама формула «заслушав и рассмотрев» говорит о том, что процедура была не скороспелой, не формальной и что А.А. Костромин смог получить достаточное представление о сути дела Шаламова. Нет никакого сомнения, что он обратил особое внимание на то, что Шаламов является уроженцем Вологды, т.е. земляком. Разумеется, при принятии решений в столь высоких судебных инстанциях этот фактор вовсе исключался, но разве нельзя предположить, что суровый полковник юстиции был чисто по-человечески рад тому, что снял бремя вины с незаконно пострадавшего земляка?

Конечно, А.А. Костромин не мог знать, что он рассматривает дело отнюдь не рядового человека, а писателя трагической судьбы, который спустя многие годы получит мировую известность как создатель «Колымских рассказов». Но ныне, как мне кажется, с учетом всех приведенных сведений, мы имеем право видеть в реабилитации Шаламова не просто бюрократическую процедуру, а важный исторический факт, связавший судьбы столь разных людей.

Благодарю В.В. Есипова за консультации и за помощь в подготовке статьи.