Колымское дерево надежды Варлама Шаламова
Многие на Колыме не любят, когда этот край ассоциируют прежде всего с лагерями и сталинскими репрессиями, и, конечно, Магаданская область совсем не исчерпывается наследием Севвостлага. Однако из песни слов не выкинешь, из истории нельзя вырезать неприятные кому-то страницы — забвение прошлого обязательно сыграет с будущим злую шутку.
Сам я оказался 8 лет назад на Колыме именно благодаря Шаламову, и, проехав по трассе, познакомившись с людьми, искренне полюбил этот край. И стал лучше понимать и прозу Шаламова, и — особенно — его стихи.
Наследие Варлама Шаламова относят к так называемой «лагерной прозе», но «Колымские рассказы» выходят далеко за пределы «лагерной темы», ставя, проблему границ человечности и человеческого в обществе и в жизни отдельных людей, попавших в запредельно тяжелую ситуацию. Главная заслуга Шаламова — в создании особого литературного языка, позволяющего передать то, что не переживший такого состояния человек, казалось бы, представить и почувствовать не может.
Конечно, Колыма описывается Шаламовым как место принудительного труда, эксплуатации и уничтожения политических заключенных холодом, голодом и непосильной работой. Но есть здесь не только горе, насилие и расчеловечивание.
Шаламов писал в 1966 году:
«Я пишу не для того, что описанное — не повторилось. Так не бывает, да и опыт наш не нужен никому. Пишу для того, чтобы люди знали, что пишутся такие рассказы, и сами решились на какой-либо достойный поступок — не в смысле рассказа, а в чем угодно, в каком-то маленьком плюсе».
Эти слова — повод для серьезных размышлений, но нас сейчас интересует одна деталь: помогают читателю ощутить этот «плюс» положительные герои «Колымских рассказов». Люди, не сломившиеся под давлением системы, блатарей и «начальников». О них — не о себе и не о своих литературных двойниках — автор пишет как о святых. Положительные герои — это инженер Кипреев (прототип — колымский друг Шаламова Георгий Демидов), революционерка Наталья Климова и ее дочь Наталья Столярова, майор Пугачев (собирательный образ). Но это еще и природа Колымы.
В первом из 5 циклов «Колымских рассказов» мы встречаем текст, поэтизирующий колымскую природу, — «Стланик»:
«И вот среди снежной бескрайней белизны, среди полной безнадежности вдруг встает стланик. Он стряхивает снег, распрямляется во весь рост, поднимает к небу свою зеленую, обледенелую, чуть рыжеватую хвою. Он слышит неуловимый нами зов весны и, веря в нее, встает раньше всех на Севере. Зима кончилась.
Бывает и другое: костер. Стланик слишком легковерен. Он так не любит зиму, что готов верить теплу костра. Если зимой, рядом с согнувшимся, скрюченным по-зимнему кустом стланика развести костер — стланик встанет. Костер погаснет — и разочарованный кедрач, плача от обиды, снова согнется и ляжет на старое место. И его занесет снегом.
Нет, он не только предсказатель погоды. Стланик — дерево надежд, единственное на Крайнем Севере вечнозеленое дерево. Среди белого блеска снега матово-зеленые хвойные его лапы говорят о юге, о тепле, о жизни. Летом он скромен и незаметен — все кругом торопливо цветет, стараясь процвести в короткое северное лето. Цветы весенние, летние, осенние перегоняют друг друга в безудержном бурном цветении. Но осень близка, и вот уже сыплется желтая мелкая хвоя, оголяя лиственницы, палевая трава свертывается и сохнет, лес пустеет, и тогда далеко видно, как среди бледно-желтой травы и серого мха горят среди леса огромные зеленые факелы стланика.
Мне стланик представлялся всегда наиболее поэтичным русским деревом, получше, чем прославленные плакучая ива, чинара, кипарис. И дрова из стланика жарче».
Последняя фраза возвращает увлекшегося поэзией природы читателя в реальность, но, послушайте: — «наиболее поэтичное русское дерево» растет именно на Колыме! Именно стланик — дерево надежд!
А другое колымское растение — лиственница — для Шаламова оказывается символом, воплощением воскрешения. Не только природы, но и человека, выжившего в ГУЛАГе. Не случайно наиболее оптимистичный цикл «Колымских рассказов» называется «Воскрешение лиственницы»!
Но далеко не только в этих двух текстах отразилась внимание Шаламова к природе Колымы и уважение — наверное, это верное слово — к Северу.
Откроем рассказ «Ягоды»:
«Выпавший снег давно разнесло ветрами. Стылая заиндевевшая трава скользила в руках и меняла цвет от прикосновения человеческой руки. На кочках леденел невысокий горный шиповник, темно-лиловые промороженные ягоды были аромата необычайного. Еще вкуснее шиповника была брусника, тронутая морозом, перезревшая, сизая... На коротеньких прямых веточках висели ягоды голубики — яркого синего цвета, сморщенные, как пустой кожаный кошелек, но хранившие в себе темный, иссиня-черный сок неизреченного вкуса.
Ягоды в эту пору, тронутые морозом, вовсе не похожи на ягоды зрелости, ягоды сочной поры. Вкус их гораздо тоньше».
Рассказ «Детские картинки»:
«Тетрадка была невелика, но мальчик успел нарисовать в ней все времена года своего родного города.
Яркая земля, однотонно-зеленая, как на картинах раннего Матисса, и синее-синее небо, свежее, чистое и ясное. Закаты и восходы были добротно алыми, и это не было детским неуменьем найти полутона, цветовые переходы, раскрыть секреты светотени.
Сочетания красок в школьной тетради были правдивым изображением неба Дальнего Севера, краски которого необычайно чисты и ясны и не имеют полутонов».
Кто ещё так писал о колымской природе?!
Природа оказывается не просто фоном для развертывающихся человеческих трагедий времен существования Севвостлага. Именно природа Колымы является единственным сквозным положительным героем «Колымских рассказов». Ее красота и требования, предъявляемые к человеку, по Шаламову, отнюдь не являются частью зла, порождённого социальной системой. Попав «В страну морозов и мужчин / И преждевременных морщин», Шаламов не ожесточается по отношению к краю. Он стремится показать его красоту, и не случайно сохранившаяся человечность некоторых колымских заключенных в наибольшей степени проявляется в их отношении к северной природе.
Более того, свой колымский опыт он трансформирует в новое понимание природы в поэзии: «Моя же формула гораздо сложнее — она объединяет понимание природы и судьбу». Шаламов писал:
«Я пытался перевести голос природы природствующей — ветра, камня, реки — для самих себя, а не для человека». Он также говорил: «Мне давно было ясно, что у камня свой язык — и не в тютчевском понимании этого вопроса, — что никакой пушкинской “равнодушной природы” нет, что природа в вечности Бога или против человека, или за человека — или сама за себя».
Природа у Шаламова совсем не равнодушна. И она часто — за человека.
Только-только вернувшись с Колымы, в 1953 г. Шаламов набрасывал заметки, которые потом использует в «Колымских рассказах». Он решительно заявлял: «В очерках наш Север дан много, но в романе, рассказе и повести Севера у нас еще нет».
В этих же заметках появляются зарисовки, в которых внимательный читатель увидит кое-что знакомое. Давайте прочитаем фрагмент:
«Природа.
Ее торопливость. Корни деревьев. Лиственницы, поваленные в бурю. Птицы, которые не поют ни весной, ни летом. Цветы без запаха[5]. Бурный рост трав. Чистейшие краски неба — восходов и закатов. Весна без дождей. Горячее солнце, сводящее снег. Невозможность ходить летом босиком. Отсутствие змей и лягушек. Отсутствие столбняка. Карликовые березы. Кусты рябины. Наледи.
Лесные пожары. Зрелость лиственницы — 300 лет. (Сосна — 30 лет). Красный ландыш. Заросли ирисов. Ледовые ущелья и водопад ручья со льда в июле на ярком солнце. Валуны на берегах реки.<…>
Домá:
Скелеты палаток геологов. Картографические цементные площадки на высочайших сопках. Треноги.
Рубленые таежные избушки, конопаченные мхом, с простыней вместо стекла на окнах. Нары из жердей. Железные печки. Переноски.
Бараки. Комнатного типа. Стекла на окнах.
Мезонины — сначала для начальства («Дом с мезонином» Чехова).
Каменные постройки, о которых говорят и пишут в газетах. <…>
Эл. огни вдоль трассы. Ночная карта края.
Время цветения сдвинуто, ускорено, хотя порядок цветения материковый: фиалки, ландыш, колокольчики, шиповник, ирисы, астры.
Шиповник. Единственные цветы, которые пахнут».
Есть ли в этих заметках злость, обида Шаламова на край, на его природу? Нет даже близко! И когда эти скупые наброски превращаются в «Колымские рассказы», природа в них оказывается более живой и человечной, чем лагерное начальство и блатари.
Отношение к животным Колымы во многих рассказах, особенно в цикле «Воскрешение лиственницы» становится мерилом человечности героев. Герои Шаламова презирают тех, кто убивает животных без нужды, ради забавы. Отношение к природе — мерило сохранения человечности в «Колымских рассказах». Об этом можно и нужно писать больше. Но закончить этот очерк, надеясь привлечь читателя к прозе и поэзии Шаламова, которая максимально полно представлена на сайте Shalamov.ru, я хочу стихотворением. Стоит его прочитать, прочитать вслух в честь дня рождения великого писателя. И задуматься.
Все людское — мимо, мимо.
Все, что было, — было зря.
Здесь едино, неделимо
Птичье пенье и заря.
Острый запах гретой мяты,
Дальний шум большой реки.
Все отрады, все утраты
Равноценны и легки.
Ветер теплым полотенцем
Вытирает щеки мне.
Мотыльки-самосожженцы
В костровом горят огне.
Статья в сокращенном виде опубликована на сайте газеты «Магаданская правда» 18 июня 2022 г. [Оригинал статьи]
The copyright to the contents of this site is held either by shalamov.ru or by the individual authors, and none of the material may be used elsewhere without written permission. The copyright to Shalamov’s work is held by Alexander Rigosik. For all enquiries, please contact ed@shlamov.ru.