Варлам Шаламов

Утро стрелецкой казни

В предсмертных новеньких рубахах
В пасхальном пламени свечей
Стрельцы готовы лечь на плаху
И ожидают палачей.

Они – мятежники – на дыбе
Царю успели показать
Невозмутимые улыбки
И безмятежные глаза.

Они здесь все – одной породы,
Один другому друг и брат,
Они здесь все чернобороды,
У всех один небесный взгляд.

Они затем с лицом нездешним
И неожиданно тихи,
Что на глазах полков потешных
Им отпускаются грехи.

Пускай намыливают петли,
На камне точат топоры.
В лицо им бьет последний ветер
Земной нерадостной поры.

Они с Никитой Пустосвятом
Увидят райский вертоград.
Они бывалые солдаты
И не боятся умирать.

Их жены, матери, невесты
Бесслезно с ними до конца.
Их место здесь – на Лобном месте,
Как сыновьям, мужьям, отцам.

Твердят слова любви и мести,
Поют раскольничьи стихи.
Они – замес того же теста,
Закваска муки и тоски.

Они, не мудрствуя лукаво,
А защищая честь и дом,
Свое отыскивают право
Перед отечества судом.

И эта русская телега
Под скрип немазаных осей
Доставит в рай еще до снега
Груз этой муки, боли всей.

В руках, тяжелых, как оглобли,
Что к небу тянут напослед,
С таких же мест, таких же лобных,
Кровавый разливая свет.

Несут к судейскому престолу
Свою упрямую мольбу.
Ответа требуют простого
И не винят ни в чем судьбу.

И несмываемым позором
Окрасит царское крыльцо
В национальные узоры
Темнеющая кровь стрельцов.

Комментарий автора: «Написано на Колыме, на ключе Дусканья, летом 1949 года. Одно из первых записанных мной тогда стихотворений. Вместе с “Боярыней Морозовой”, “Данте” — это поиски аналогии к историческим образам прошлого, выражение симпатий и антипатий на историческом материале и в то же время проверка на себе: годятся ли те герои для меня? Или для меня годятся только деревья, скалы, река?
Я получил диплом фельдшера, получил право лечить и, что еще более важно, получил право на одиночество. Я стал записывать стихи. Каждый грамотный человек держит в памяти большое количество стихотворений, чужих стихов самого разного тона. В зависимости от потребности, от состояния души, память поднимает в сознании то одну строфу, то другую. И дело ограничивается чтением наизусть знакомых отрывков, которые понадобились настроению. Пушкин ли это, Фет, Пастернак или Некрасов — это все равно. Если же чувство не находит отклика в чужих стихах, не находит выхода в чужих стихах — пишутся свои... Это — один из элементарных законов творчества.
“Утро стрелецкой казни” — одно из первых записанных мной тогда стихотворений. Я отправлял “Стрельцов” — и в письмах и включил его в “Первую колымскую тетрадь”, “Синюю тетрадь”, которая была вручена мной Пастернаку 13 ноября 1953 года в Лаврушинском переулке в Москве.
Есть развернутый вариант этого стихотворения (он есть в “Синей тетради”). Но для “Огнива” я давал первоначальный колымский текст. В “Огниво” это стихотворение не попало. Мне был предложен выбор: “Боярыня Морозова” или “Утро стрелецкой казни”, и я остановился на “Боярыне Морозовой”.
“Утро стрелецкой казни” вошло только в сборник “Дорога и судьба” в своем первоначальном варианте».
1949
Опубликовано впервые: Дорога и судьба. М., Сов. писатель, 1967.
Шаламов В.Т. Собрание сочинений: В 6 т. + т. 7, доп. Т. 3.: Стихотворения. / Сост., подгот. текста, прим. И.П. Сиротинской. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 77.