Варлам Шаламов
<<Назад | Содержание | Вперёд>>

[Университет]

Москва тогдашних лет просто кипела жизнью. Вели бесконечный спор о будущем земного шара — руководимые и направляемые центром тогдашней футурологии РАНИОНом и Комакадемией[1] , где тогдашние пророки Преображенский, Бухарин, Радек бросали лучи в будущее. Эти лучи ни тем, которые наводили, ни тем [кто] обслуживал экран, — красным профессорам, немногочисленным, одетым в шинели и куртки того же покроя и фасона, что был у Преображенского, не казались еще ни лучами смерти из «Гиперболоида», ни обжигающими лазерами. Это были лучи мысли во всей ее фантастической реальности. В Московском университете, кипевшем тогда, как РАНИОН, сотрясаемом теми же волнами, дискуссии были особенно остры. Всякое решение правительства обсуждалось тут же, как в Конвенте.

То же было и в клубах. В клубе Трехгорки пожилая ткачиха на митинге отвергла объяснение финансовой реформы, которую дал местный секретарь ячейки.

— Наркома давайте. А ты что-то непонятное говоришь.

И нарком приехал — заместитель наркома финансов Пятаков[2] , и долго объяснял разъяренной старой ткачихе, в чем суть реформы. Ткачиха выступила на митинге еще раз.

— Ну, вот, теперь я поняла все, а ты — дурак — ничего объяснить не можешь.

И секретарь ячейки слушал и молчал.

Эти споры велись буквально обо всем: и о том, будут ли духи при коммунизме — фабрика Брокара стояла с революции, и работники не были уверены, что ее пустят. И о том, существует ли общность жен в фаланге Фурье, и о воспитании детей. Обсуждали не формы брака, обсуждался сам брак, сама семья — нужна ли она. Или детей должно воспитывать государство и только государство. Нужны ли адвокаты при новом праве. Нужна ли литература, поэзия, живопись, скульптура... И если нужны, то в какой форме, не в форме же старой.

И Штеренберг[3] , и Шагал[4] , и Малевич[5] , и Кандинский[6] создавали новые формы, предъявляли новые свои искания на суд нового времени.

Спорили в университете. Но еще больше спорили в общежитиях — иногда до утра. В общежитиях медиков спорили меньше, много спорили математики. И особенно оба гуманитарных факультета — советского права и этнологический, — куда входили литературное и историческое отделения.

Тут просто разрывали на части. Популярных ораторов еще не было среди молодежи. Но, конечно, кое-какие фамилии уже начали выделяться на этом остром фоне: Мильман, Володя Смирнов, Арон Коган[7] . Все они кончили ссылкой.

На первом курсе мне удалось написать работу о советском гражданстве, обратившую на себя внимание не только руководителя семинара, но о научной работе я в этой бурлящей, закипающей каше и думать не хотел. Жизнь моя поделилась на те же две классические части: стихи и действительность. Я писал стихи, ходил в литературные кружки, занимался [нрзб], вошел в это время в «Молодой Л ЕФ», несколько раз был в «Красном студенчестве» у Сельвинского.

Я бывал на занятиях у Брика, диспутах Маяковского, встречался с Сергеем Михайловичем Третьяковым — фактографистом. И в то же время жил жизнью и общественной в тех формах, которые казались мне тогда приемлемыми. Как и всегда, я служил двум началам.

О том, какое начало выбрать, меня не спросили. 19 февраля 1929 года я был арестован и вернулся в Москву лишь в 1932 году.

Новый 1929 год я встретил на Собачьей площадке, в чужой чьей-то квартире, в узкой компании обреченных. Ни один из участников вечеринки не пережил 29-го года в Москве, никто никогда больше не встретился друг с другом.

Это были мои университетские товарищи, мои сверстники. На этой вечеринке я сделал удивительное открытие. Моя соседка, знаменитый оратор дискуссий 27-го года, выступавшая в красной шелковой рубахе с мужским ремнем, на котором была укреплена кобура браунинга, оратор весьма популярный на университетских трибунах, вдруг оказалась самой женственной дамой, которую только можно вообразить. Шелковая кофточка, модная юбка, букетик цветов, с которыми она явилась на вечеринку, произвели весьма сильное впечатление. Соседка моя оказалась не красавицей, но весьма хорошенькой девушкой, светловолосой блондинкой, волосы выбивались из-под косынки шелковой. Капля духов ей бы отнюдь не повредила.

Вечеринка кончилась, я вернулся к себе в общежитие.

19 февраля я был арестован в засаде в одной из подпольных типографий Москвы[8] .

Все мы были рады, что глупая петиционная кампания кончилась, и смело смотрели вперед, не ожидая ни масштабов, ни мстительности ответного удара.

<<Назад | Содержание | Вперёд>>

Примечания

  • 1. Коммунистическая академия создана в 1918, с 1924 — Социалистическая академия просуществовала до 1936. В составе ее были институты: философии, истории, литературы, искусства, советского строительства и права, мирового хозяйства, мировой политики, экономики, аграрный, естествознания. Объединена с АН СССР.
  • 2. Пятаков Георгий Леонидович (1890—1937) — партийный и государственный деятель, чл. РСДРП(б) с 1910, в 1917—1918 комиссар Народного банка, с 1920 руководил восстановлением Донбасса, был зам. пред. Госплана РСФСР. С 1923 — зам. пред. ВСНХ, с 1928 — зам. пред, с 1929 — пред. Правления Госбанка СССР. С 1930 — член Президиума ВСНХ. С 1932 — зам., в 1934—1936 первый зам. наркома тяжелой промышленности СССР Г. К. Орджоникидзе. Член ЦК 1923—1927, 1930— 1936. Член ВЦИК, ЦИК СССР. Необоснованно репрессирован.
  • 3. Штеренберг Давид Петрович (1881 — 1948) — живописец и график.
  • 4. Шагал Марк (1887—1985) — живописец и график, с 1922 — за рубежом. Его иррациональные произведения отмечаются тонкой красочностью и выразительным рисунком.
  • 5. Малевич Казимир Северинович (1878—1935) — художник, основоположник супрематизма, в нач. 20-х годов примкнул к «промышленному искусству».
  • 6. Кандинский Василий Васильевич (1886—1944) — живописец и график, один из основоположников абстрактного искусства, с 1931 — жил за границей.
  • 7. Мильман Гдалий Маркович (1907— 1938) — руководитель оппозиции на историческом отделении 1-го МГУ. Арестован в мае 1928. Расстрелян 1 марта 1938 г. Коган Арон Моисеевич (1905—1937) — активный участник оппозиции, студент физико-математического отделения 1-го МГУ. Арестован в марте 1929. Расстрелян 17 июня 1937 г.
  • 8. Шаламов арестован 19 февраля 1929 в засаде на ул. Сретенка, 26, где была подпольная типография и печаталось «Завещание В. И. Ленина» и другие документы оппозиции. Ордер на его арест подписан Г. Ягодой 1 марта 1929 г.