Кристиан Юргенсен

Анализ рассказа В.Т. Шаламова «Посылка»

В настоящей статье предпринята попытка закрытого анализа рассказа В. Шаламова «Посылка». Цель его заключается в том, чтобы показать высокую степень художественной организации данного произведения, вскрыть те глубинные пласты, которые в силу лаконичности Шаламовского стиля оказываются труднодоступными при первом про­чтении.

1. Элементы, входящие в класс живого

Предпринятый анализ позволяет установить прежде всего во всту­пительной и заключительных частях рассказа те очевидные параллели различных явлений, которые в нашем обычном представлении несо­поставимы.

Попробуем сравнить следующие фрагменты вступительной (1) и заключительной (2) частей рассказа.

(1) «Посылки выдавали на вахте. Бригадиры удостоверяли личность получателя. Фанера ломалась и трещала по-своему, по-фанерному. Здешние деревья ломались не так, кричали не таким голосом. За барь­ером из скамеек люди с чистыми руками в чересчур аккуратной воен­ной форме вскрывали, проверяли, встряхивали, выдавали. Ящики посылок, едва живые от многомесячного путешествия, подброшенные умело, падали на пол, раскалывались»(23)[1].

(2) «Жизнь возвращалась как сновиденье, — снова раскрылись двери: белые клубы пара, прилегшие к полу, пробежавшие до дальней стены барака, люди в белых полушубках, вонючих от новизны, необношенности, и рухнувшее на пол что-то, не шевелящееся, но живое, хрюкающее.

Дневальный, в недоумённой, но почтительной позе склонившийся перед белыми тулупами десятников.

— Ваш человек? — И смотритель показал на комок грязного тря­пья на полу.

— Это Ефремов, — сказал дневальный.

— Будет знать, как воровать чужие дрова.

Ефремов много недель пролежал рядом со мной на нарах, пока его не увезли, и он умер в инвалидном городке. Ему отбили /78/ «нутро» — мастеров этого дела на прииске было немало. Он не жаловался — он лежал и тихонько стонал» (26—27).

Очевидно, что проводится параллель между выдачей посылок и тем, что случилось с Ефремовым, между фанерными ящиками и Ефремо­вым. «И тем и другим» занимается охрана или смотрители, «и то и другое» падает на пол («падали на пол» / «рухнувшее на пол что-то»), и то и другое» кричит /стонет, и в завершении: Ефремов — умирает, ящики — раскалываются.

Мысль о том, что в лагерных условиях Ефремов превращается в вещь, передаётся с помощью тех пассажей, где он описывается как некий предмет, нечто неопределённое, «что-то». Это видно и в сле­дующем фрагменте, где в одном ряду оказываются «человек», «комок Грязного белья», «Ефремов»:

— Ваш человек? — И смотритель показал на комок грязного тря­пья на полу.

— Это Ефремов, — сказал дневальный.

Далее обращают на себя внимание описания фанерных ящиков, в которых пришли посылки, «едва живые от многомесячного путешеcтвия», и деревьев, которые имеют голос, кричат, как живые. Мы видим, что и ящикам, и деревьям приписываются свойства, прису­щие живым существам; они живут своей жизнью (вступительная часть рассказа), а живые люди предстают перед нами как вещи (заключительная часть). Почему автор прибегает к такому приёму, пока остаётся загадкой.

В рассказе есть только три слова с корнем жи- (жив, жизнь, живой). Они используются в начале, когда говорится о ящиках, в конце, когда речь идет о Ефремове, а также в случаях по отношению к герою-рассказчику: первый раз — после описания нападения на него: «я еле остался жив» (25), второй — в момент его пробуждения: «Сон был похож на забытье. Жизнь возвращалась, как сновидение» (23). Обращает на себя внимание то, что речь идёт не о полноценной человеческой жизни. Это жизнь на уровне жизни ящиков («едва живые»). И Ефремов, и рассказчик — живые существа, но их жизнь как будто «приглушена». Преобладающими свойствами Ефремова оказываются именно вещные свойства, у рассказчика жизнь временами «отбывает» куда-то, а возвращается в качестве сновидения.

Другой пример такой «приглушенной жизни» мы находим и в обращённом к герою-рассказчику замечании Шапаренко: «Что такой фитиль, как ты, может дать?..». На лагерном жаргоне слово фитиль обозначает: «доходяга, в котором жизни столько, сколько пламени на фитильке»[2].

Характерным, на наш взгляд, представляется выбор личных имён и фамилий персонажей анализируемого произведения, более внимательное рассмотрение которых, возможно, приблизит нас к разгадке «тайны» рассказа. Насколько нам известно, большое исследование роли имён в творчестве В. Шаламова не проводилось. Попытаемся /79/ проанализировать этот вопрос, опираясь на материал рассказа «Посылка».

Думается, что в подходе к выбору личных имён и фамилий (исключая пока имена горного смотрителя Андрея Бойко, начальника лагеря Коваленко и завмага Шапаренко, к которым мы вернёмся позднее) применён единый принцип. Рассмотрим следующие имена и фамилии, названные в рассказе: Ефремов, Синцов, Губарев, Рябов, а также Киров[3] (фамилия реально существующего политического деятеля) и Семён Шейнин (имя и фамилия, возможно, существовавшего в действительности референта Кирова). Речь пойдет не только об этимологии слов, обозначающих имена и фамилии, но и о тех ассоциациях, которые они вызывают.

Фамилия Ефремов восходит к древнееврейскому ephrajim, обозначавшему:

1. имя собственное (имя человека);
2. название израильского племени.

Согласно Библии Иосиф назвал своего сына Ефрем, потому что, говорил он, «бог сделал меня плодовитым в земле стра­дания моего». Название же израильского племени происходит от названия места его обитания, буквально обозначавшего «плодовитая область/земля»[4]. В обоих значениях центральным называется компонент «плодовитость».

Имя собственное Семён также имеет корни в древнееврейском. Оно образовано от глагола слушать[5]. Фамилия Шейнин, вероятно, обра­зована от прилагательного шейный. А фамилия Синцов, по мнению  Федосюка, имеет связь с существительным синец. Ю. Федосюк отмечает: «Синец, быть может, человек с синеватым цветом лица»[6]. В толковых словарях русского языка находим также иное значение этого слова: синец — разновидность рыб. Фамилия Губарев (со значением «толстогубый»)[7], образована от существительного губа; Рябов — от при­лагательного рябой, этимологически связанного с названиями различ­ных животных, птиц и растений[8] и имеющего общий корень со cловами рябина, рябчик и т.п.[9]

Этимология приведённых выше имён и фамилий показывает, что все они образованы от слов, обозначающих части тела, различные физические/физиологические качества человека или связаны с миром животных/растений. Рассматривая этимологию используемых В. Шаламовьм личных имён, мы приходим к выводу, что в контексте рассказа все перечисленные выше явления — элементы одного класса, класса живого. «Мир человека» и «сфера биологического» не разделя­ются, а, напротив, образуют единство.

Одной из немаловажных деталей в рассказе является, на наш взгляд, упоминаемая в самом начале махорка, о которой так мечтает герой-рассказчик. Махорка — курительный табак, приготовленный из листьев растения с тем же названием — «материковская махорка, ярос­лавская «Белка» или «Кременчуг-2» (23). При ближайшем рассмотре­нии группы слов, используемых для описания махорки, мы находим, что их значения также являются своеобразным отражением единства /80/ элементов, объединяемых в рассказе в один класс. В тексте названа ярославская махорка (от названия города Ярославль, в свою очередь образованного, как известно, от мужского имени Ярослав). Слово Кременчуг (название города на Украине) этимологически связано со cловом кремень, что обозначает минерал, «очень твёрдый камень, употреблявшийся прежде всего для высечения огня», а в своем переносном значении используется при характеристике человека, обладающе­го твёрдым характером. Таким образом, как представляется, и камни входят в класс живого.

Итак, фанерные ящики и человек как биологическое существо, различные предметы, животные и люди в своей «небиологической ипостаси», как лица с конкретными именами, живут в рассказе одной жизнью. Поэтому в принципе не существует различий в описании их качеств: все они — элементы одного класса. Живые, кричащие ящики — это не просто метафора. На наш взгляд, это своеобразный онтологический постулат.

Анализируя поэзию В. Шаламова, Е. Шкловский отмечает: «...у автора «Колымских тетрадей» мы имеем дело не просто с перенесени­ем человеческих свойств на природу, не просто её очеловечиванием. Это не только поэтическое сближение двух миров, но их взаимопроникновение, их редкостная слитность, когда одно просвечивает сквозь другое. <...> Здесь есть чувство единой судьбы, единой участи — природы и человека, чувство во многом определяющее отношение Шаламова к природе в его поэзии»[10]. В известной степени данное утверж­дение справедливо и по отношению к прозе В. Шаламова. Однако, соглашаясь в принципе с замечанием Е. Шкловского, мы считаем, что в связи с «Посылкой» более правильным было бы говорить не о «сбли­жении двух миров», их «слитности», а именно об их отождествлении. По сути речь идет об одном мире — мире живого.

Джеффри Хоскинг, анализируя прозу Шаламова, также обратил внимание на «Shalamov's selfidentification with rocks, stones and trees, with a basic life force»[11]. Но, рассматривая рассказ «Посылка», мы хотели бы говорить не о самоидентификации Шаламова с камнями и пр., а скорее об онтологическом постулате. Правда, для нас остаётся неясным, идёт ли речь в данном случае только о жизни в лагере или о жизни вообще.

Сходства и различия между нашей позицией и позицией процитированных авторов указывают на то, что проблема определения места человека в природе является существенной для мировосприятия Шаламова. Сформулировать же эту проблему более точно, с учётом всего творчества писателя, а также определить её характер и значение — это задача будущих исследований.

2. Цвет

Может появиться ощущение всеохватности класса живого, объеди­няющего в рассказе людей, различные явления природы и предметы. /81/ Но это не так. Доказательством тому может служить описание сахара. Сахар явно противопоставляется льду:

«Вот эти голубые куски — это не лёд! Это сахар! Сахар! Сахар! Пройдёт ещё час, и я буду держать в руках эти куски, и они не будут таять. Они будут таять только во рту» (23).

Такое противопоставление наводит на мысль, что лёд исключается из того класса живого, в который входят (наравне с ящиками, махоркой и т.п.) продукты: сахар, хлеб, чернослив, мёрзлая капуста, масло и т.п. Кроме того, куски сахара у Шаламова, как видно из приведённого выше отрывка, не белые (или жёлто-белые), какими мы их обычно встречаем в действительности, а голубые. И это тоже не случайно. Белый цвет исключается из описаний людей, предметов и явлений, объединённых в класс живого, который охватывает в принципе все остальные цвета; в рассказе даны такие цвета, как чёрный (чернослив), синий (Синцов), голубой.

Первый раз белый цвет упоминается в связи с морозным туманом «в белом морозном тумане двигались какие-то незнакомые фигуры». Второй раз «белый» появляется в описании диалога Бойко и героя-рассказчика:

«Продай мне эти бурки. Я тебе денег дам. Сто рублей. Ты ведь до барака не донесёшь — отнимут, вырвут эти. — И Бойко ткнул пальцем в белый туман»(24).

Здесь «белый туман» — это нечто пугающее, отталкивающее, это место для тех, кто ворует бурки (а те, кто ворует, невольно ассоциируются у нас с «какими-то незнакомыми фигурами», о которых упоминалось выше). Наконец, белый цвет трижды появляется в заключительной части рассказа, где он вновь связывается с клубами морозного пара, а также с новыми полушубками десятников (интересно, что в последнем случае прилагательное белый оказывается в одном ряду с прилагательным вонючий, имеющим негативный оттенок значения):

«Жизнь возвращалась, как сновиденье, — снова раскрылись двери: белые клубы пара, прилегшие к полу, пробежавшие до дальней стены барака, люди в белых полушубках, вонючих от новизны, необношенности, и рухнувшее на пол что-то, не шевелящееся, но живое, хрю­кающее.

Дневальный, в недоумённой, но почтительной позе склонивший­ся перед белыми тулупами десятников» (26).

Нам кажется очевидной имеющаяся параллель между приведённым отрывком, где наше внимание обращается на чистоту новых вонючих полушубков, и вступительной частью рассказа, где «люди с чистыми руками в чересчур аккуратной военной форме» выдавали посылки зак­лючённым. В последнем случае белый цвет не упоминается, но у нас нет сомнения в том, что чистота и чрезмерная аккуратность «убийц» фанерных ящиков, а также белизна новых полушубков десятников и белизна пара, этих десятников сопровождающего, — явления одного порядка. И люди с чистыми руками в чересчур аккуратной военной форме, разбивающие фанерные ящики, и десятники в новых /82/ вонючих белых полушубках, как лёд и мороз, могут быть отнесены к одному классу — классу объектов, угрожающих живому. Сюда же следует причислить и начальника лагеря Коваленко. Вот как описывается его появление в бараке:

«Из облака морозного пара вышли двое военных. Один помоложе, — начальник лагеря Коваленко <...>.

Опять котелки! Вот я сейчас вам покажу котелки! Покажу, как грязь разводить!» (26)

Начальник лагеря предстаёт и перед своими подчинёнными и перед заключёнными этаким поборником чистоты, и поэтому, вероятно, тоже может быть причислен к разряду «объектов, угрожающих живому». Эта «чрезмерная чистота» связывается в рассказе с «белизной», а также с «морозом» и «льдом». Грязное же оказывается рядом с элементами совсем иного класса, класса живого («Ваш человек? — И смотритель показал на комок грязного тряпья на полу»).

3. Форма

То, без чего жизнь человека представляется невозможной, содержится в той или иной «ёмкости». Ефремов стал жертвой «мастеров», отбивших его нутро так, что это, кажется, внешне не было заметно. Посылки тоже имеют как своё «внутреннее», так и своё «внешнее»: «Ящики посылок» (23). В обоих случаях то, что оказывается важным для жизни, содержится в хрупких «сосудах»: например, еда и табак — в ящиках, котелке, сумке, торбочке, бушлате, куда попадает чернослив, кисете. Форму того или иного «сосуда» имеет и всё то, что согревает, защищает от холода и, следовательно, поддерживает жизнь: печка, на которую Ефремов кладёт свои руки, печная труба, у которой греет руки Рябов, сапоги. Но в этот разряд не входят продолговатые предметы-неёмкости, угрожающие жизни: полено, кайло, винтовка.

4. Ценности жизни

Стоит задаться вопросом: входят ли в качестве составных элементов в класс живого Коваленко и Андрей Бойко? Фамилия Коваленко образована от коваль (т.е. кузнец), ковать, а Бойко ассоциируется с бойкий, что значит «решительный, находчивый, смелый», а также «живой, быстрый». Имя Андрей (от греческого “andreios”) — «смелый, мужественный»[12]. В этом случае имена собственные не имеют связи ни с частями тела, ни с явлениями природы и вызывают представления, противоположные тем, которые вызывают сами герои, эти фамилии носящие.

«Мания чистоты» Коваленко входит в контраст с тем, что можно было бы ожидать от кузнеца («грязный», «чёрный»). То же самое можно было бы сказать и о его поступках. В отличие от кузнеца, который обычно производит, создаёт вещи из металла, Коваленко разрушает металлические предметы: пробивает дно котелков заключённых. Фамилия героя обозначает противоположное тому, чем сам этот герой является. То же самое можно было бы сказать и об Андрее Бойко. Бойко — не смелый и решительный, а напротив: «Бойко боялся» (24). На основании сказанною можно утверждать, что Коваленко и Бойко /83/ входят в иной класс, чем тот, который мы назвали «классом живо­го». И если мы попытаемся найти объяснение этому, мы найдём его. В то время, как класс живого охватывает живущие одной жизнью объекты, принадлежащие к органической и неорганической природе, другой класс объединяет в себе лёд, мороз, «белое», «чистое» и про­чее, в той или иной степени представляющее собой угрозу живущему. Ассоциации, возникающие в связи с фамилиями Коваленко и Бойко и то, как ведут себя эти герои в рассказе, вызывают у нас представле­ние о неких извращённых ценностях социального мира, что и позволя­ет нам отнести героев, носящих эти фамилии, к классу объектов, угрожающих жизни.

К этому же классу следует причислить и Шапаренко. Фамилия Шапаренко образована от существительного шапар (шафар), что зна­чит:

1. «сборщик налогов» (историческое);
2. «старший лакей», «ключник»[13]. (напомним, что Шапаренко в рассказе — завмаг).

Как видно из диалога между героем и завмагом, их отношения далеко не денежные. В лагерных условиях «ключник» — король, а заключённый, осуждённый по 58-й статье, — никто. Фамилия Шапаренко не вызы­вает представлений об извращённых ценностях, но в контексте рассказа приобретает негативный оттенок.

Итак, положительные ценности извращены, а отрицательные «процветают».

Следует отметить, что В. Шаламов не проводит чёткой границы между заключёнными и персоналом лагеря, противопоставляя жертв и палачей, относя одних к классу живого, а других — к классу угрожающих жизни объектов. Начальник прииска Рябов появляется вместе с Коваленко из облака морозного пара, но (отчасти благодаря своей фамилии) не может быть отнесён к классу, к которому принадлежат Коваленко и Бойко. Его дальнейшее поведение подтверждает это: он не принимает участия в «разрушении», а его «глубокомысленное» замечание относительно того, что котелки — признак довольства, при­равнивает его скорее к жене героя-рассказчика, не имевшей, по-ви­димому, представления о том, что происходило в реальной действительности. Вспомним также, что герой-рассказчик чуть не погибает от удара поленом. И удар этот наносит ему никто иной, как один из зак­лючённых.

Принципиальным, основополагающим в рассказе является иное противопоставление: класса живого и класса объектов, так или иначе угрожающих живому. С первым классом связываются — кроме белого — различные цвета (включая чёрный), опредёленная форма, и кроме того — всё грязное. Ко второму классу следует отнести всё то, что угрожает жизни: лёд, холод, мороз, с ним так или иначе связано всё чистое, а также такие негативные человеческие качества, как трусость / страх, «разрушительность». По логике, с первым классом мы должны связать такие позитивные качества, как смелость, мужественность, созидательность. Ассоциации с ними рождают имена собственные, но в рассказе они не материализуются. У героев рассказа мы не найдём /84/ никаких позитивных чувств, свойств или ценностей, у них нет даже пассивного сочувствия. Когда у героя-рассказчика крадут масло и хлеб, заключённые реагируют на это «со злобной радостью» (25). Е. Шклов­ский отметил, что у Шаламова крайне мало рассказов, в которых изоб­ражается несломанный человек[14]. Позитивные качества/ценности су­ществуют в шаламовском универсуме, но в его рассказах они, как правило, не находят конкретного воплощения.

---

---

Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@shalamov.ru. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.