Варлам Шаламов

Сергей Агишев

Безнадежная Колыма… Лето 2012-го года

Начав заниматься биографией В. Т. Шаламова, я понял, что от молодости автора «Колымских рассказов» нам осталось больше не от него самого (текстов, стихов, личных вещей), а того, что его окружало – несколько документов, фотографий, а также отдельных воспоминаний. На фотографиях взгляд Шаламова менялся: от почти детского на экзаменационном билете 1-го МГУ (1926 г.) до сурового и совсем не растерянного на следственном деле 1937 года, в котором, как в зеркале, видны его собственные слова о неслучайности совершающегося с тысячами арестованных людей. Второй срок был не только рубежом, за которым надежда, по расхожему лагерному выражению, стала матерью дураков, но и окончанием молодости Шаламова, которому, спустя полгода исполнилось тридцать. На Колыму он попал уже зрелым и все понимающим человеком.

Так случилось, что я оказался тех местах, где был Шаламов, спустя 75 лет, летом 2012 года. Мне было интересно узнать, что стало с опытом, пережитым и зафиксированным писателем. Проехав более 500 километров по колымской трассе, не увидишь никаких признаков лагерей. Ни бараков, ни караульных вышек здесь давно не осталось: они в большинстве своем были сровнены с землей еще в 1950-е годы. Но тем не менее лагерная Колыма постоянно проступает сквозь вечную мерзлоту, то и дело выталкивая на поверхность и ржавую колючую проволоку, и разнообразные предметы лагерного быта (железные банки, фонари, бирки). Во многих случаях они становятся музейными экспонатами. Уникальным в этом смысле является музей в поселке Ягодное, созданный И. А. Паникаровым: в нем несколько сотен подлинных вещей, по которым можно проследить историю Колымы в ее повседневной реальности. А услышав рассказ Паникарова о том, как ему пришлось бороться за создание музея, какие упреки (и гонения) он испытывал со стороны местного начальства, сразу поймешь, что не все так просто в сознании современных колымчан.

Как-то неуклюже и подчас цинично распоряжаются здесь – и не только здесь – памятью о тех событиях и людях. Сейчас никто не отрицает факта репрессий, уже меньше бредовых попыток оправдать их чем бы то ни было ‒ необходимостью борьбы с внутренним врагом, экономическими потребностями и т. д. Но власти, как центральные, так и на местах, просят нас не столько не помнить, сколько не напоминать об этом. Эти лингвистические трюки со словом «память» и производными от него нужны для того, чтобы управлять «коллективным бессознательным» современных россиян.

«Надо создавать привлекательный образ Колымы, а не пугать ею», – не раз приходилось слышать. Но неужели «груз прошлого» так уж мешает решать сегодняшние острые проблемы? Безработица и нищета встретит вас здесь в каждом поселке. И в то же время магаданская власть вместе с местным «народным представительством» никак не может принять закона о разрешении так называемой вольной добычи золота физическими лицами со сдачей его в местные государственные приемные пункты. Золота в старых разработках и по лесным ручьям здесь осталось еще немало. Скольким бы людям его добыча ручным способом (лотком) помогла выжить! Кстати, такая система существовала даже в те же 1950-е годы, и о ней тепло вспоминают. А сейчас все – частное, и Колыма разделена на участки, как Аляска во времена Джека Лондона. Простым людям, которые стремятся элементарно выжить в современной тяжелейшей обстановке, «груз прошлого» нисколько не мешает. И память у них органична – они помнят и хорошее, и плохое.

Большинство из нынешних колымчан уже не родились здесь, а являются приезжими. Для тех немногих, кто еще помнит время сталинщины, художественно преобразованный Шаламовым опыт конкурирует с тысячами реальных случаев, о которых здесь могут поведать, хотя Шаламовские сюжеты также не имеют ничего общего с выдумкой. Те же, кто появился на свет на Колыме уже позднее, или приехал сюда и остался, то есть люди с колымским опытом, говорят: «Шаламов? Шаламов – наш». Эту фразу, которую также приходилось слышать много раз, звучала даже из уст тех, кто не прочел ни одной строки «Колымских рассказов» или стихов Шаламова. Но то, что его имя на слуху у всех колымчан, ‒ уже не мало: часто к истинному знанию люди идут от сказки, образа, имени, воспоминания, пускай даже случайно всплывших в памяти.

Мои путешествия по колымским местам приняли своеобразную эстафету у путешествий по Шаламовским уральским местам шведской исследовательницы Джозефины Лундблад. Но если на Вишере, «судя по посещению книжных магазинов, Паустовским сегодня мало кто интересуется, а Шаламова читают», то на Колыме победу одержала не литература, а природа. В немногочисленных магаданских и колымских книжных магазинах и палатках с печатной продукцией мне не удалось обнаружить ни одного произведения Шаламова, равно как книг Солженицына, Демидова, Домбровского, Гинзбург и т. д. А вот о природных красотах Колымы, ее природных богатствах, благотворном климате отдельных местностей Магаданской области, книги и альбомы встречаются.

Конечно, создавая современный привлекательный образ Колымы, трудно опираться на лагерное прошлое. Рассказ о природных красотах и богатствах подходит как нельзя лучше. Но все эти красоты и богатства невозможно назвать девственными. Природа Колымского края, как и человеческая чистота его жертв, давно отдана на поругание: леса вырублены, реки обмелели, звери и птицы ушли дальше на север. Но, как бурная, хотя и краткая, колымская растительность не может скрыть железо лагерей, так и способы замалчивания происходившего здесь в 1930–1950-е гг. не могут скрыть тех событий. Даже слоган («Магадан – столица Колымского края»), помещенный на огромный плакат с гербом областного центра, расположенный в центре города, представляет собой цитату из песни «Ванинский порт». И это заставляет задуматься скорее о том, что нынешние власти, используя старый лагерный фольклор, не имеют никакой рекламной политики, черпая из того же прошлого, о котором они предлагают не напоминать. Как же здесь забудешь? Не дают забывать подобные курьезы. Не дают забывать и покойники, поднимающиеся из своих могил в каждый промывочный сезон: через промприборы к старателям попадает не только золотоносный галечник, но и кости людей вместе с пулями, которые сделали из них Шаламовских «нетленных мертвецов».

Нетленность самого Шаламова на Колыме под вопросом. В Магадане до сих пор нет ничего напоминающего о нем, кроме небольшого уголка в краеведческом музее. Ни улицы, ни названия хотя бы какой-то библиотеки его имени (главная библиотека края носит имя А. С. Пушкина, полученное ею еще в сталинское время; вот таким странным образом Александр Сергеевич расширил карту своей ссыльной биографии).

Поэтому так по-человечески дорого совершившееся открытие мемориальной доски Шаламову вдали от Магадана, на здании бывшей Центральной больницы для заключенных в поселке Дебин. Это произошло 20 июля 2012 года. Идея принадлежит двум людям – вологодскому геологу, исследователю сталинских репрессий и истории греков в СССР Ивану Георгиевичу Джухе и главному врачу Магаданского областного противотуберкулезного диспансера № 2 (в просторечии – Дебинской больницы) Георгию Борисовичу Гончарову, который также является создателем мемориальной комнаты Шаламова в своем учреждении.

Впервые о необходимости установить памятный знак в честь Шаламова И. Г. Джуха и Г. Б. Гончаров заговорили при личной встрече в 2003 году. Их стараниями была учреждена общественная подписка для сбора средств на изготовление и установку мемориальной доски. Считаю, что те, кто бескорыстно (качество фактически забытое сейчас) сделал это (а участвовали и вологжане, и колымчане, и магаданцы, и москвичи…), помогли делу возвращения и самих себя, и многих других на тот путь, где, в отличие от рассказа Шаламова «Тропа», не появится следов людей чужих и чуждых памяти. Большую работу по увековечению памяти Шаламова и многих безымянных жертв репрессий в Ягоднинском районе ведет также директор золотодобывающей артели Владимир Августович Найман.

В мемориальной комнате Дебинской больницы выставлены не только отдельные экспонаты (подлинное медицинское оборудование и врачебный инструмент тех лет, а также рабочий инвентарь, привезенный с мест лагерей, посредством которого многие из заключенных и становились пациентами этого скорбного госпиталя), но также документы и фотографии, относящиеся к Шаламову. Фонд мемориальной комнаты содержит также небольшую библиотеку, посвященную автору «Колымских рассказов» и теме сталинских репрессий.

Дебинская больница, может быть, – единственное здание современной Колымы, не сменившее своего профиля со сталинских времен (хотя в Магадане на улице Карла Маркса сохраняется и функционирует превосходная баня, построенная еще во времена Дальстроя). Это заставляет задуматься о реализации еще одного проекта Г. Б. Гончарова – создать больницу-музей с экспозицией, посвященной ее истории, людям, работавшим в ней, а также жертвам репрессий – ее пациентов. Да и сам Шаламов связал собой многих людей, прошедших через лагеря и лагерные лечебные учреждения (Н. В. Савоева, Б. Н. Лесняк, А. М. Пантюхов и др.). Сейчас больница не просто активно ремонтируется ‒ ей придается первоначальный облик (восстанавливаются элементы колымского «сталинского ампира», цвет стен). Надо напомнить, что это здание было построено заключенными и в нем в годы войны размещались казармы конвойного полка; позднее здание было передано под больницу УСВИТЛ. Здесь сохранилась и комната, где Шаламов жил, когда в 1950–1951 годах работал фельдшером приемного покоя. Однако использовать ее для мемориальных целей нет возможности, так как она находится в хозблоке. По замыслу Шаламовская экспозиция должна быть расширена и может послужить своеобразной отправной точкой для будущего музейного сегмента. Благо площади (14 000 кв. м) и небольшая для такого колоссального здания заполненность пациентами позволяют это сделать без ущерба для основной деятельности учреждения. Особым местом является больничное кладбище «под сопкой», где нашли последний приют многие из героев и прототипов персонажей Шаламовской прозы.

Конечно, в силу отдаленности даже от Магадана (450 километров), посетителей в этом музее будет очень немного. Разумеется, не может быть и речи о туристической экскурсии под названием «Шаламовские места Колымы». Это кощунственно. Но если кто-то отважится на такое путешествие в одиночку или группой, то оно будет сродни средневековому паломничеству, которое всегда было равно подвигу (поскольку обходилось без услуг современного турсервиса в «святых местах»).

В самом деле, зачем же – столько проехать или пройти? Чтобы только посмотреть? Может, вернее – чтобы постоять и подумать? О том, как это было. И неизбежно – о том, как стало сейчас. О том, что и из чего произросло, и как примирить прошлое и настоящее. А если примирения не получится – как жить, не впадая в отчаяние? Подсказать никто ничего не сможет. Только из глубины памяти всплывут строки из рассказов, стихов и размышлений Шаламова. Все они – о внутренних возможностях человека «опереться на иные силы, чем надежда...»

Нагаево ‒ Магадан ‒Черное озеро ‒
Оротукан ‒ Дебин ‒ ручей Матрос ‒
Ягодное ‒ Москва ‒ Тронхейм
июль-ноябрь 2012 г.
Фотогалерея поездки.