Варлам Шаламов

Ирина Сиротинская

К вопросам текстологии поэтических произведений В. Шаламова

Текстология поэтических произведений В. Шаламова необычайно сложна. Текстам свойственна много­вариантность, причем вариантность часто недатиро­ванная, неупорядоченная, с утратами отдельных про­межуточных вариантов.

Но сначала — несколько слов о характере работы В. Шаламова над поэтическими текстами.

Прежде всего — над текстами 1949—1956 годов, стихами из «Колымских тетрадей» и не вошедшими в «Колымские тетради» стихами этого периода.

Первоначальные тексты стихов 1949—1953 годов (до возвращения в Москву) представляют собой набе­ло переписанные тетради и отдельные автографы. Они подвергались (кроме отдельных стихотворений) ог­ромной правке и в период 1953—1956 годов, когда составлялись «Колымские тетради», а впоследствии — при составлении сборников «Огниво» (1961), «Ше­лест листьев» (1964), «Дорога и судьба» (1967), «Мос­ковские облака» (1972), «Точка кипения» (1977), в кото­рые включались стихи колымского периода. (В «Точку кипения», например, впервые включено стихотворение «Фортинбрас».) От момента записи стихотворения и до его публикации проходило 10—20 и более лет.

Каждый публикуемый сборник составлялся очень тщательно, стихи правились, многое затем шло в «от­сев» и не востребовалось еще годы, но продолжало жить в сознании автора, появлялись новые варианты стихов. Некоторые стихи так и не были опубликованы («Похолодеет вдруг рука...», «В судьбе есть что-то от вокзала...», «Весь мир казался клетью шахты...» и др.).

Кроме того, первые прижизненные публикации сти­хов носили следы редакторской правки.

Несколько благополучнее судьба стихов после 1956 года. Они сразу доводились до кондиции в «толстых» тетрадях, где после многочисленных правок возникали перенумерованные строфы. Это — знак «готовности» стихотворения. Затем стихи переписывались в тонкую ученическую тетрадь и перепечатывались. По машино­писному экземпляру еще раз правились, если необ­ходимо. Далее шла уже правка по редакторским заме­чаниям в основном.

Трагедия заключается в том, что утраты «толстых» тетрадей значительны; видимо, они казались привлека­тельными похитителям по разным мотивам: может быть казались записными книжками с «информацией».

Архив В. Шаламова до 1937 года уничтожен его первой женой Г. И. Гудзь. Об этом он сам написал в мемуарах «Большие пожары» (см.: Знамя. 1993. № 4). Остались крохи, вроде стихотворения «Ориноко».

Утрата первоначальных колымских текстов (до 1953 г.) — дело рук самого автора, уничтожившего их перед отъездом с Колымы. Вывезла беловые тетради Е. А. Мамучашвили. (См. там же.)

Обретя комнату в Москве, В. Шаламов очень береж­но относился к своему архиву. Все хранилось упорядо­чение, ни клочка бумаги не выбрасывалось. Большин­ство прозаических текстов было отдано на хранение в ЦГАЛИ (теперь РГАЛИ), однако к стихотворным текстам Варлам Тихонович возвращался, поскольку они имели шанс на публикацию, и они находились в его доме. С 1978 года, когда его здоровье и зрение резко ухудшились, стали происходить хищения из его архива. Приложили руку к этому и «друзья», тащившие бумаги в отсутствие Варлама Тихоновича («чтобы сохранить»), и враги (КГБ). Последнее стало ясным в результате сенсационной покупки в 1995 году Вологодской картин­ной галереей «похищенного» якобы полковником КГБ при несанкционированном обыске в отсутствие Шала­мова. (Галерея хранит инкогнито похитителя.)

Весной 1979 года Шаламов вызвал меня и попросил срочно забрать все, до последнего листка, в ЦГАЛИ: «воруют», сказал. И действительно, заметно было, что «толстые» тетради стоят на полке посвободнее. И за­тем, при описании архива, выяснилось, что отсутствует примерно 20 «толстых» тетрадей за 1956—1970 годы. Эта утрата первоначальных стихотворных текстов по­истине невосполнима. Тетради давали датировку текстам, помогали установить последовательность прав­ки. Эти поэтические дневники были бесценным ис­точником информации для текстолога. Хотелось бы надеяться, что прочие похитители проявят сознатель­ность, возвратят похищенное и дадут возможность исследователям пользоваться рукописями.

Еще одно обстоятельство надо иметь в виду, оно касается опубликованных стихов.

Много говорит Варлам Тихонович о «стихах-ин­валидах», искалеченных редактором. Однако есть и другие его суждения: обрубили стих, пожалел, а по­том увидел — лучше.

Как относиться к прижизненным публикациям? Хо­рошо, когда есть книжка со вставками (стихотворение «Нерест»), или я помню утраты, о которых сожалел Варлам Тихонович («О песне», «Атомная поэма»). Но все это слишком зыбко и случайно. Часто при­ходится принимать единоличные и, наверное, субъ­ективные решения.

Для примера хочу изложить историю текста стихо­творения «Как Архимед, ловящий на песке...» из вто­рой «Колымской тетради».

Первоначальный текст стиха записан автором в одной из сшитых им «Колымских тетрадей», на обложке которой поставлены даты: 1951, 1952, 1953. Тетрадь начинается как беловая — явно пе­реписанная с черновика, затем (с 36-й с.) продолжается уже как черновая, карандашом. Беловые тексты записаны фиолетовыми чернилами, правка — ка­рандашом и зелеными чернилами (оп. 3, ед. хр. 8, л. 31).

На листе 31 (об.) — три строфы стихотворения «Как Архимед...» датированы 1952 годом. Разночтения с окончательным вариантом огромны. Воочию видно, как по строфе «вылупляется», обретает форму энергия замысла, ритм сохраняется во всех вариантах, совер­шенствуется звуковая основа стиха.

Итак, первоначальный вариант.

ловящий
Как Архимед, чертящий на песке
Возникшее в его воображенье
+ Стремительную тень воображенья,
Так я сейчас с карандашом в руке
+ Последнее черчу стихотворенье.

Как Архимед, я оттолкну солдат,
Ворвавшихся в поэзию профанов,
Я, творчества минуте лишней рад,
- Она — строка начатого романа.

х Как Архимед, не выроню пера,
И адрес напишу последнего конверта.
Пусть стало нынче ближе, чем вчера,
(Пускай па сутки ближе чем вчера)
То, что обычно (ошибкой) называют смертью.

Глава дописана — скатилась голова...
(склонилась)

Мерная строфа почти сложилась, усилена правкой стремительность действия и — полет («ловящий» вместо «чертящий») воображенья, снято торможение двух «в» во второй строке. Вторая и третья строфы еще будут правиться: «профаны» во второй строфе как-то снижают потолок стихотворения, «роман» — также не жанр Шаламова, да и не ту ассоциацию вызывает этот образ, слишком громоздкий. Звуковая сторона также несовершенна пока — стоит сравнить с первой стро­фой... Четвертая строфа остановилась на одной строке.

Второй вариант (из Вологодской папки б/д) повто­ряет первый, лишь третья строфа обретает близкое к окончательному варианту звучание.

Что через миг... Но я и жизни ради
х Я знаю сам, что это не игра,
Что через миг... Но я и жизни ради,
Что это смерть, по далее жизни ради
х Как Архимед, не выроню пера,
х Не скомкаю развернутой тетради.

Здесь уже есть трагический, словно сердечный, спазм последней строфы — «Что это смерть...». («Что через миг...») Уже слышен рокочущий звуковой узор (все ударные слова несут этот звук). В ритме строфы поразительно запечатлен гордый жест («но я и жизни ради...» — словно поднята навстречу убийце голова).

Словом, во втором варианте сложилась последняя строфа.

Третий вариант — в папке, обозначенной как сбор­ник «Разлука или верность», относится к (1956) году, когда отделывались стихи для «Колымских тетрадей». Наибольшие разночтения, впоследствии отвергнутые: «на памятном листке» (еще одно «л» в первой строфе) «взволнованной тетради» (отвергнуты согласные «в»).

Наконец, в июле 1960 года Шаламов, собирая оче­редной сборник («Огниво», 1961(7), «Шелест листьев», 1964), опять обращается к тексту стихотворения. Сборник носит авторское название «Глубокая печать» (ед. хр. 84, л. 31 об.).

Здесь записаны два варианта стихотворения.

Первый вариант вошел в беловую рукопись «Ко­лымских тетрадей» и был опубликован в 1994 году.

Я — Архимед, ловящий на песке
Стремительную тень воображенья,
На смятом, на изорванном листке
Последнее черчу стихотворенье.

Я — Архимед, не отведу я глаз
От смутных строф решенья теоремы.
Минута жизни в мой последний час —
Еще строка слагаемой поэмы.

Я знаю сам, что это — не игра,
Что это — смерть.
Но самой жизни ради
Я — Архимед, не выроню пера,
Не скомкаю развернутой тетради.

Второй вариант 1960 года зачеркнут (на этом же листе).

Как Архимед, ловящий на песке
Стремительную тень воображенья,
Углем черчу на тесаной доске
Последнее мое стихотворенье.

Как Архимед, не отведу я глаз
От смутных строф решенья теоремы.
Минута жизни в мой последний час —
Еще строка слагаемой поэмы.

Я знаю сам, жестокая земля,
Что это — смерть, но самой жизни ради,
Как Архимед, не выроню пера,
Не изрублю неструганой тетради.

Попытка ввести новый образ «неструганой тет­ради», несмотря на звуковые преимущества (опора на с-т-р, с-т-д), была отброшена.

Стихотворение не находит места ни в сборнике «Шелест листьев», ни в сборнике «Дорога и судьба».

Сохранился более поздний (по состоянию бумаги и характеру машинописи) вариант без второй строфы, опубликованный в ДП-84, но нет автографа с правкой

Как Архимед, ловящий на песке
Стремительную тень воображенья,
На смятом, на изорванном листке
Последнее черчу стихотворенье.

Я знаю сам, что это не игра,
Что это смерть... Но я и жизни ради,
Как Архимед, не выроню пера,
Не скомкаю развернутой тетради.

Рокочущие опорные трезвучия согласных передают ощущение надвигающегося рока (Архимед, стреми­тельную, черчу, игра, смерть, тетради...).

Звук «л» присутствует только в первой строфе, словно олицетворяя полет мысли, творчества (ловя­щий, стремительную, листке, последнее...).

Стихотворение поистине классическое по своей за­вершенности, по выразительности чувства, мысли, жеста.

Конечно, неортодоксальное решение проблемы — публикация двух вариантов стихотворения. Но в предисловии к «Колымским тетрадям» я пояснила, что публикуется авторский, беловой вариант, хотя впо­следствии многие стихи решительно правились авто­ром («Раковина», «Стланик»). И в Собрание сочинений вошли отнюдь не все стихи. Собрание сочинений пла­нируется к изданию в 1997—1998 гг.

Видимо, на очереди работа по изданию двухтом­ника стихов Шаламова. На примере «Архимеда» оче­видно, какую работу надо проделать буквально по каждой строке.

Подготовка полного научного издания стихотворе­ний Шаламова еще впереди. Для этого необходима работа коллектива текстологов. Я надеюсь на сотруд­ничество с молодыми специалистами, которые свяжут свое будущее с исследованием текстов произведений В. Шаламова.

Итак, обстоятельства жизни автора и судьба его архива сделали невозможным однозначное, классичес­кое решение текстологической проблемы: публикация по тексту прижизненного издания или по беловому автографу.

В каждом отдельном случае необходимо изучение истории текста, последовательности его вариантов. Только на основе этого изучения можно достаточно обоснованно выявить завершенный текст стихо­творения.

IV Международные Шаламовские чтения. Москва, 18—19 июня 1997 г.: Тезисы докладов и сообщений. — М.: Республика, 1997. — С. 114-119.