Варлам Шаламов

Геннадий Красухин

Человек и природа

Новая книга Варлама Шаламова «Дорога и судьба» [1] открывается стихотворением, программным для творчества поэта:

Я вовсе не бежал в природу,
Наоборот –
Я звезды вызвал с небосвода,
Привел в народ.

И в рамках театральных правил
И для людей
В игре участвовать заставил
Лес-лицедей.

Любая веточка послушна
Такой судьбе.
И нет природы, равнодушной
К людской борьбе.

Это не только поэтическая программа В.Шаламова, это – его автохарактеристика, написанная как бы специально для того, чтобы читатель не ломал голову над тем, что же такое поэзия В.Шаламова и каково ее место в современном литературном процессе.

Варлам Шаламов – немолодой поэт, он выпустил третью свою книгу, в которой, как и в первых двух, собраны преимущественно стихи о природе. Впрочем, и стихи не о природе зачастую воспринимаются как продолжение «природных» стихов. Создается впечатление, что все сущее интересует поэта постольку, поскольку природа оставила на нем свой отпечаток. А в том, что на всем лежит отпечаток природы, В.Шаламов не сомневается. Было бы желание рассмотреть! Сам поэт следы природы, ее отпечатки различает без напряжения. Ему и вглядываться не надо: так уж устроено его поэтическое зрение, так сфокусировано его поэтическое видение. В.Шаламов не декларирует, когда обращается к поэзии: «Ты ведешь мою душу через море и сушу, средь растений, и птиц, и зверей». Он просто констатирует факт.

В стихах В.Шаламова мы чувствуем еще и нечто такое, что делает его стихи оригинальными. Чувствуем, что поэт не просто накоротке с природой. Он относится к ней как к одушевленному разумному существу, и в этом нет кокетства или чудачества. Природа в стихах В.Шаламова вызвана к разумной жизни редким умением поэта вдохнуть душу в предмет, причем душу, точно распознанную, свойственную только данному предмету.

Из поэтов, близких В.Шаламову, это умел делать Борис Пастернак. И правы были рецензенты первых шаламовских книжек, заметившие, что поэт наследует пастернаковскую традицию. Но В.Шаламов не повторяет Пастернака.

Пантеизм Пастернака хотя и дает знать себя в некоторых стихах В.Шаламова, все же не является особенностью его поэзии. Для характеристики этой особенности нам придется употребить слово: антропоморфизм. Поэт, декларируя: «Должна уметь одной природе быть послушной пластинки медь», как бы устраняется в некоторых стихах тем самым от привнесения своего «я» в природу, а если и привносит, то делает это с явной неохотой, предпочитая заставлять самовыражаться саму природу:

Осенний воздух чист,
Шумна грачей ночевка,
Любой летящий лист
Тревожен, как листовка

С печатного станка,
Станка самой природы,
Падение листка
Чуть-чуть не с небосвода.

Прохожий без труда
Прочтет в одно мгновенье,
Запомнит навсегда
Такое сообщенье…

Правда, стремление к полному самоустранению таит в себе ощутимую опасность некоторой сухости, неэмоциональности. Стихи, которые В.Шаламову удалось написать только от «я» природы, отмечены печатью поэтического аскетизма. Особенно неэмоциональны, аскетичны те стихи в книге, в которых поэт настаивает на покорности природе, как на решающем признаке художника («чтоб всей лесной могучей силе до гроба был покорен я»). К счастью, таких стихов в книге В.Шаламова не много.

Большинство стихотворений, составивших книгу «Дорога и судьба», пронизаны внутренней убежденностью поэта, что «нет природы, равнодушной к людской борьбе». В.Шаламов всматривается в природу, изучает закономерности ее не для того, чтобы покорно, копиистски воспроизвести ее и ее закономерности. Одушевляя тот или иной предмет, В.Шаламов тотчас же вводит его в круг человеческих отношений, соотносит логику и судьбу этого предмета с логикой и судьбой человека. Иными словами – делает природу неравнодушной к людской борьбе. Так, воспевая северную сосну («я откровенней, чем с женой, с лесной красавицей одной»), поэт не преминет заметить: «Конечно, средь ее ветвей не появлялся соловей, ей пели песни лишь клесты, поэты вечной мерзлоты, зато любой полярный клест тянулся голосом до звезд», – и мы без труда распознаем в этом штрихе личной судьбы человека, конкретное выражение его жизненного опыта.

С одной стороны, в стихах поэта заметно стремление предоставить слово природе, максимально самоустраниться самому. С другой стороны – далеко не все в самой природе устраивает В.Шаламова. Наделенный от жизни умением различать любую разновидность несправедливости, он не покорствует природе, когда замечает творимую ей несправедливость.

Эта диалектика родила на свет лучшие стихи В.Шаламова. Она же сообщила его антропоморфизму своеобразный и неповторимых характер.

Суть этого своеобразия заключается в том, что в стихах В.Шаламова как бы присутствуют две души – поэта и описываемого им предмета. Событие, в котором участвует тот или иной предмет, предстает перед нами, как бы изложенное с двух точек зрения (не обязательно разных или тем более противоположных, напротив – чаще всего совпадающих и дополняющих друг друга в частностях). Отпечаток этого своеобразия лежит на многих стихах, вошедших в книгу, в том числе и на «Стланике» – одном из лучших шаламовских стихотворений, которые из-за экономии места привожу в извлечениях:

Ведь снег-то не выпал. И, странно
Волнуя людские умы,
К земле пригибается стланик,
Почувствовав запах зимы,

Он в землю вцепился руками.
Он ищет хоть каплю тепла.
И тычется в стынущий камень
Почти неживая игла.

Поникли зеленые крылья,
И корень в земле – на вершок!
И с неба серебряной пылью
Посыпался первый снежок.

…Но если костер ты разложишь,
На миг ты отгонишь мороз, –
Обманутый огненной ложью,
Во весь распрямляется рост.

Он плачет, узнав об обмане,
Над гаснущим нашим костром,
Светящимся в белом тумане,
В морозном тумане лесном.

…Земля еще в замети снежной,
Сияет и лоснится лед,
А стланик зеленый и свежий
Уже из-под снега встает.

И черные, грязные руки
Он к небу протянет – туда,
Где не было горя и муки,
Мертвящего грозного льда.

Горечь от обмана испытывает не один стланик, но и человек, и к небу вместе с черными, грязными руками стланика простираются человеческие руки, и предчувствие стлаником близкой весны передается человеку: недаром стихотворение заключают строки: «И крепнут людские надежды на скорую встречу с весной».

«Нет природы, равнодушной к людской судьбе». И человек не должен быть равнодушен к тому, что делается в природе. В.Шаламов давно, еще в первых своих книгах, обнаружил сходство мира человеческого с миром природы. Одушевление природы есть своеобразный метод ее изучения. А пристрастие поэта к изучению природы легко объясняют следующие строки: «Нетрудно изучать игру лица актера, на ней лежит печать зубрежки и повтора… Сложней во много раз лицом любой прохожий, не передать рассказ его подвижной кожи». Поэта интересуют естественные побуждения, неподдельные чувства. А что может быть естественнее самой природы?

Природа по Шаламову – катарсис. Соприкасаясь с ней, человек нравственно очищается, учится отличать большое и вечное от мелкого и суетного.

Такова нравственная задача шаламовской поэзии. Что же касается места стихотворений В.Шаламова в современном литературном процессе, то об этом лучше всего опять-таки словами самого поэта:

Я вроде тех окаменелостей,
Что появляются случайно,
Чтобы доставить миру в целости
Геологическую тайну.
Я сам – подобье хрупких раковин
Былого высохшего моря,
Покрытых вычурными знаками,
Как записью о разговоре.
Хочу шептать любому на ухо
Слова давнишнего прибоя,
А не хочу закрыться наглухо
И пренебречь судьбой любою.
И пусть не будет обнаружена
Последующими веками
Окаменевшая жемчужина
С окаменевшими стихами.

От редакции

Литературный критик, литературовед Г.Г. Красухин в 60-е гг. был знаком с Шаламовым, способствовал напечатанию его стихов в журнале «Семья и школа», «Литературной газете», а в журнале «Радио Телевидение программы» - одного из «Колымских рассказов».

В связи с рецензией Г.Г. Красухина Шаламов в эссе « Кое что о моих стихах» писал:

«Способность к познанию внешнего мира, которую мой рецензент Г.Г. Красухин назвал антропоморфизмом, мне не кажется полной формулой.
Антропоморфист – каждый поэт. Это – элемент поэтического творчества. Моя же формула гораздо сложнее – она объединяет понимание природы и судьбу. Универсализм этой формулы доказала моя работа над стихотворением «Хрусталь». Это – одно из программных моих стихотворений.
В том поэтическом дневнике, который я веду, – он состоит из всех моих стихов – фиксируется самая, может быть, существенная сторона моего бытия, с робким заглядыванием в будущее, неуверенным или уверенным – это в поэтическом смысле одно и то же – предсказанием, угадыванием будущего.
Одна из поэтических истин, найденная мной, – это наблюдение, что в мире нет таких явлений физического, духовного, общественного, нравственного мира, которые не могли бы быть отражены стихами.
Стихи – всеобщий язык, единственный знаменатель, на который делятся без остатка все явления мира. Любое явление природы может быть включено в борьбу людей».

Фрагменты воспоминаний Г.Г. Красухина о знакомстве с Шаламовым содержатся в его книгах «Комментарий. Не только литературные нравы» (М.,2008.), "Путеводитель по судьбе: От Малого до Большого Гнездниковского переулка" (М., 2009.).

Сибирские огни. - №1. – 1969. – С. 181-183.

Примечания

  • 1. Варлам Шаламов. Дорога и судьба. Книга стихов. М., Советский писатель, 1968.