Варлам Шаламов

У Цзяю

«Наиболее поэтичное русское дерево». Варлам Шаламов в Китае

Я познакомился с творчеством Шаламова в 1998-ом году, когда впервые приехал в Россию на учёбу. Однажды, случайно увидев в книжном магазине собрание сочинений Варлама Шаламова в четырёх томах, я сразу же его купил, читал всю ночь, и вся душа была погружена в чтение и переживание. Тогда я решил непременно взяться за перевод его произведений. Мне хотелось быстрее познакомить китайских читателей с необыкновенным автором и его «Колымскими рассказами». Я начал переводить некоторые рассказы, после этого написал статью, чтобы познакомить наших читателей с биографией Шаламова, и заодно попросил моих коллег перевести его стихи. Вернувшись из-за границы, я сразу сдал все переводы и статью в редакцию известного китайского журнала «Мировая литература». В этом журнале (№ 1, 2001) произведения Шаламова впервые оказались напечатанными в Китае.

У Цзяю

В публикацию входили семь рассказов и цикл стихотворений. Среди них рассказы «Плотники», «Тропа», «Стланик», «Марсель Пруст» и другие, и около 20 стихотворений. Хочу заметить, что в то время политическая ситуация в нашей стране была сложной, поэтому с некоторыми произведениями Шаламова возникли проблемы. Редактор журнала, обдумывая отбор «Колымских рассказов», поставил условие: публиковаться должны только чисто «художественные» рассказы, а не те, которые могут быть истолкованы как политическая пропаганда. Я как переводчик был свидетелем дискуссии по этому поводу. Вспоминаю, что при подготовке публикации вся редакция долго размышляла, и, наконец, было принято решение убрать несколько рассказов, например, «Лида», «Мой процесс» и некоторые другие, где «много политики». Одновременно моя статья, объём которой достигал более десяти тысяч слов, была сокращена до 2000 слов. До сих пор, вспоминая об этом, я радуюсь, что, несмотря на то что некоторые произведения были сняты, статья сокращена, а публикация опоздала на много лет, всё-таки мы познакомили китайских читателей с Варламом Шаламовым.

Через три года, в 2004 году, моя статья о Шаламове была опубликована в электронном журнале «Исследования русского языка и литературы» Хэйлунцзянского университета и вызвала огромный отклик. После этого несколько издательств попросили меня перевести «Колымские рассказы», но из-за ряда причин тогда это не удалось. К счастью, в этом году мы договорились с шанхайском издательством о переводе «Колымских рассказов».

Китайская пословица гласит «Хао ши до мо», то есть — дорога к счастью усеяна терниями или — доброе дело встретит много трудностей до его осуществления и успеха. Теперь всё больше и больше китайских исследователей и читателей интересуется Шаламовым, и его влияние постепенно растёт. В 2009-ом году появилась первая диссертация на тему «Об ином гуманизме в произведении “Колымские рассказы”», это работа аспиранта Шанхайского университета иностранных языков Ли Линьюня. В ней автор первым начал изучать особенности гуманизма Шаламова. В последние два года всё больше и больше посетителей Интернета обменивается мнениями о Шаламове.

В 2006-ом году в журнале «Минджу Щиньшан» («Чтение и наслаждение литературными шедеврами») была опубликована моя статья «“Наиболее поэтичное русское дерево” — впечатления о “Стланике” Шаламова». Вскоре после этого рассказ «Стланик» был издан в книгах «Почему цветок такой красный» и «Классический текст художественной литературы». Оба эти издания включают лучшие произведения мировой классики. Кроме того, в список «Собрание мировых рассказов 20-го века» вошел рассказ «Тропа». Я уверен, что Шаламов обязательно будет вызывать все больше интереса у китайских читателей, и «Колымские рассказы» займут прочное место в их сознании как одна из вершин русской литературы.

Добираться до вершин всегда требует больших усилий. Поэт Натан Злотников, работавший в редакции журнала московского журнала «Юность» и хорошо знавший Шаламова, писал: «Тяжело, когда читаешь его рассказы». Критик Евгений Шкловский также отмечал: «Трудно, когда пишешь о Шаламове». А я думаю, что переводить его произведения — еще более сложная и тяжелая задача. Главное — не в проблемах языка, а в том, что тебе постоянно, вновь и вновь, приходится входить в тот мир, который, по словам писателя, человек не должен видеть. И даже когда я переводил его лирический рассказ «Стланик», я не мог отвлечься от всех печальных подробностей судьбы Шаламова.

Позволю себе немного рассказать о том, как я воспринимаю этот рассказ.

Известно, что образ стланика — удивительного колымского растения — необычайно привлекал Шаламова, и он воспел его как в стихах, так и в прозе. По свидетельству самого Шаламова, стихотворение «Стланик» было написано в 1949 году в тайге на ключе Дусканья на Колыме [3; 470]. Тогда Шаламов был заключённым-фельдшером, и свои стихи он записывал в рецептурные книги, а затем в самодельные тетради из оберточной бумаги. Характерно, что «Стланик» — одно из самых первых стихотворений, написанных им после выхода из-за колючей проволоки, и это говорит, насколько близок был ему этот образ. Пожалуй, Шаламов был первым, кто увидел в обычном, широко распространенном на Колыме хвойном растении, поэтическое начало. Ведь у большинства заключенных оно вызывало скорее отрицательные эмоции, потому что из хвои стланика изготовляли очень горький, неприятный настой, который всем надо было пить, потому что он якобы спасал от цинги[1].

Кедровый стланик

Но Шаламов своей поэтической интуицией находит в стланике совсем другое — живую душу; он очеловечивает это растение. Говоря о стланике, он думает прежде всего о своей судьбе со всеми ее испытаниями и надеждами. Стланик является для него не только символом, но и почти точным изображением его жизни. Оба они живут на севере, на Колыме, оба были «обмануты костром» и были «сражены морозом», но они никогда не сдавались. Они прислушивались к зову весны, опираясь на веру во всепобеждающую силу жизни. Стланик для Шаламова — дерево надежды, о чем прямо говорят строки:

Шуршит изумрудной одеждой
Над белой пустыней земной.
И крепнут людские надежды
На скорую встречу с весной. [3, 231]

Напомню, что написано было это стихотворение в тайге, оно было интимно-лирическим, без расчета на публикацию. Но оказалось, что «Стланик» очень актуален во время наступившей в СССР оттепели. Не случайно «Стланик» в 1956 году был, по словам Шаламова, оправлен им в «журнальное плаванье» и вскоре увидел свет в журнале «Знамя» (№ 5, 1957). Причем в подборке из шести стихотворений под названием «Стихи о Севере» это стихотворение было поставлено первым. Наверное, некоторые читатели думали, что автор сочинил стихи в Москве, в квартире, откликаясь на злобу дня, но мы знаем, что все было не так.

В том же году Шаламову исполнилось 50 лет, и это были первые стихи, опубликованные им за всю предшествующую жизнь.

Почему же писатель спустя несколько лет, в 1960-м году вновь вспомнил об этом поэтическом дереве и решил написать рассказ с таким же названием? На этот вопрос, наверное, можно ответить словами самого Шаламова: «Границы поэзии и прозы, особенно в собственной душе — очень приблизительны. Проза переходит в поэзию и обратно очень часто. Проза даже прикидывается поэзией, а поэзия — прозой» [4; 7].

Как можно догадываться, рассказ «Стланик» был обязательно нужен писателю в составе первого сборника «Колымских рассказов», который он надеялся тогда напечатать. Если в других рассказах этого сборника шел разговор об ужасных страданиях человека в лагере, то образ стланика давал позитивные эмоции и в какой-то мере уравновешивал общую картину. Шаламову был свойствен мужественный оптимизм. Он ощущается в спокойном тоне самых первых строк этого рассказа:

«На Крайнем Севере, на стыке тайги и тундры, среди карликовых берез, низкорослых кустов рябины с неожиданно крупными светло-желтыми водянистыми ягодами, среди шестисотлетних лиственниц, что достигают зрелости в триста лет, живет особенное дерево — стланик. Это дальний родственник кедра, кедрач, — вечнозеленые хвойные кусты со стволами потолще человеческой руки и длиной в два-три метра. Он неприхотлив и растет, уцепившись корнями за щели в камнях горного склона. Он мужествен и упрям, как все северные деревья. Чувствительность его необычайна…» [1; 179].

Мы видим, что Шаламов более подробно рассказывает обо всех признаках и свойствах стланика — то, чего нельзя было сделать в коротком стихотворении. Подчеркивая «необычайную чувствительность» стланика, писатель снова проводит мысль о его сходстве с человеческой душой: дерево, оказывается, может быть «легковерным», как люди, и даже «плакать от обиды». В целом рассказ имеет, несомненно, лирический характер и его можно назвать отчасти «стихотворением в прозе». Об этом говорит и особая интонация рассказа, его ритм и внутренняя музыкальность. Стланик продолжал оставаться для писателя «деревом надежд» (об этом Шаламов прямо пишет в рассказе), и, развивая эту мысль, он прибегает к разнообразным художественным средствам. Его искусство можно сравнить с тонкой кистью художника: он пишет, что осенью стланик освещает землю своими «зелеными факелами». В итоге образ стланика в рассказе стал значительно богаче, чем в стихотворении. Важно, что Шаламов отмечает в этом растении свойство природного барометра — умение предсказывать погоду, своего рода дар пророчества. Это еще больше очеловечивает образ стланика и подчеркивает, почему так близок был этот образ писателю. Только такой человек, как Шаламов, прошедший Колыму, мог написать: «Мне стланик представлялся всегда наиболее поэтичным русским деревом, получше, чем прославленные плакучая ива, чинара, кипарис».

Безусловно, этот образ всегда заставляет нас вспоминать самого Шаламова. Ему тоже были свойственны «необычайная чувствительность» и дар пророчества. В своем произведении «Атомная поэма», он писал, что природа «мстить готова» за все зло, которое совершают люди. Разве не предсказал он тем самым Чернобыльский взрыв? Его «Колымские рассказы» не только отразили глубокое нравственное падение человека в ХХ веке, но и предупреждали, что оно может повториться в ХХI-м. Цель его литературного творчества состояла в конечном счете в разрешении моральных проблем общества. Он стремился оценивать все происходящее в мире, исходя из этических категорий, из высшей правды. А этой правде надо учиться у природы — она, по мнению Шаламова, гораздо мудрее и честнее человека. Недаром он писал о стихотворении «Стланик», что оно выражает «сущность моего понимания взаимоотношений человека, природы и искусства» [3; 471]. Эту же сущность выражает и рассказ «Стланик».

Цель писателя заключалась в том, чтобы при помощи своеобразной духовной телепатии, какой является искусство, сделать образ стланика живым символом, который соединяет природу и человечество.

Шаламов за свою жизнь написал более тысячи стихов, рассказов и других произведений. Его стихи унаследовали традицию классической русской поэзии. Его поэтический стиль отчасти имеет сходство со стилем позднего Пушкина, однако, своей строгостью, сдержанностью и одухотворением природы Шаламов больше похож на Тютчева. Его рассказы не считаются традиционным русскими «сказами». Они похожи на новеллы Чехова, но они гораздо лапидарнее и суровее. Главная черта творчества Шаламова — это абсолютная искренность и стремление к истине, какой бы горькой она ни была. Он часто прибегает к символам, но эти символы не нарочиты — они берутся из природы или из древних книг. Его величие — в простоте, а в его спокойствии отражается страсть. В конечном счете, его проза ближе всего к тому идеалу «нагой простоты»[2], о котором мечтал Пушкин. «Стланик» в этом отношении представляет собой бесспорный шедевр. И, наверное, понятно, почему Шаламов стал особенно близок китайскому читателю.

Закон сопротивления распаду. Особенности прозы и поэзии Варлама Шаламова и их восприятие в начале XXI века. Сборник научных трудов. Сост.: Лукаш Бабка, Сергей Соловьёв, Валерий Есипов, Ян Махонин. Прага-Москва, 2017. С. 363-367.

Примечания

  • 1. Cр. в рассказе «Перчатка»: «витаминным комбинатом назывался просто сарай, где в котлах варили экстракт стланика — ядовитую, дрянную, горчайшую смесь коричневого цвета…» [2; 285].
  • 2. «Прелесть нагой простоты так еще для нас непонятна, что даже и в прозе мы гонимся за обветшалыми украшениями» и стараемся ей “придать напыщенность”» — писал Пушкин в заметке 1828 г. (Цит. по: Петров С.М., «Художественная проза Пушкина» // Пушкин А.С., Собрание сочинений в 10 томах. Т. 5. М., 1960. C. 613.)