«Не так мне хотелось бы писать рассказы, как Чехов…»
Несколько странно, что исследователи до сих пор практически не обращали внимания на чрезвычайно важную и многоаспектную тему «Шаламов и Чехов». Возможно, повлияло на это известное, чаще всего цитируемое высказывание Шаламова: «Чехов — большой писатель, но он не пророк — отходит, стало быть, от русской традиции…»[1]. Поставленное в один ряд с другими известнейшими высказываниями о самом великом, по мнению Шаламова, русском писателе — Достоевском, о его уникальном даре пророчества (единственный, кто «много угадал»[2]), оно помещает Чехова, казалось бы, на менее значимое место в сознании Шаламова. Но это далеко не так.
Весьма знаменательно, что количество упоминаний имени Чехова, эпизодов его биографии и его произведений (в письмах, записных книжках, статьях и эссе, а также в стихах Шаламова) — наивысшее среди других писателей и намного превосходит того же Достоевского. В этом можно убедиться, воспользовавшись хотя бы системой поиска на нашем сайте. Полагаю, что этот простой инструмент поможет исследователям лучше сориентироваться в многообразии проблематики, связывающей Чехова и Шаламова, и выбрать предмет для литературоведческого анализа, для будущих статей и капитальных научных трудов.
Мне же в этой краткой заметке хотелось бы остановиться на одном многозначительном факте: сразу по возвращении с Колымы Шаламов углубленно читает и перечитывает Чехова, делая особый акцент не только на его сахалинской поездке (что, в общем, понятно), но и на форме его рассказов.
Очевидно, что возможность читать книги на Колыме, даже в период фельдшерской работы в лагерной больнице (где он иногда пользовался библиотекой поселка Дебин — см. очерк «Слишком книжное»), у Шаламова была крайне ограниченной, и потому настоящим счастьем на «материке» для него стала библиотека Решетниковского торфопредприятия в поселке Туркмен, где он начал жить и работать в 1954 году. Шаламов потом не раз вспоминал «великолепную караевскую[3] библиотеку», которую встретил в этом поселке. «Там не было единой книги, которой не стоило бы прочесть», — писал он, добавляя, что эта библиотека «воскресила меня, вооружила меня — сколько могла».
В этом книжном богатстве были и полные собрания сочинений Чехова и его писем, причем, последнее — в трехтомном дореволюционном издании 1915 г., под редакцией М.П. Чеховой. Именно на это издание ссылается Шаламов, приводя в своей записной книжке 1954 года цитаты, снабженные заглавием: «Чехов. Поездка на Сахалин в письмах»:
«После Сахалина Чехов бросился за границу, чтобы хоть как-нибудь снять тяжелую душевную неустроенность. “Приезжал сюда (в Богимово) Суворин, велись беседы, как и прежде, но уже заметно было, что А.П. был не тот, каким был в Бабкине и на Луке и что поездка на Восток состарила его и душевно, и телесно” (М.П. Чехов).
После Сахалина он не написал ни одного веселого рассказа. Начата и писалась “Дуэль”. Он не хочет жить в столицах — ни в Петербурге, ни в Москве после сахалинской поездки. Он переезжает в Мелехово, и Мелехово — это новый, более серьезный период в его литературной деятельности.
Письмо Суворину от 9 марта 1890 г., т. III, с. 19.
Письмо И. Л. Леонтьеву (Щеглову) от 22 марта 1890 г., т. III, с. 33.
“Я еду не для наблюдений и не для впечатлений, а просто для того только, чтобы пожить полгода не так, как я жил до сих пор”»[4].
Очевидно, что Шаламов в тот момент хотел как можно глубже разобраться в причинах поездки Чехова на Сахалин — причинах этических прежде всего, вызвавших этот беспрецедентный поступок писателя. Нет сомнения, что Шаламову был чрезвычайно близок высокий благородный мотив, двигавший Чеховым. И тот перелом, который произошел в сознании писателя после наблюдений сахалинской каторги («не написал ни одного веселого рассказа») он считал неизбежным и закономерным. Все это полностью согласуется с послеколымским умонастроением самого Шаламова, где какой-либо «веселости» даже близко нет места.
Непосредственно о книге «Остров Сахалин» Шаламов выскажется немного позднее, в 1959 году, в своих «Очерках преступного мира», а тогда, находясь в Туркмене, он внимательнейшим образом читает рассказы и повести Чехова — как под углом зрения своего лагерного опыта, так и под профессиональным углом зрения художника, ищущего свой путь, свою эстетику для создания рассказов о Колыме. Самое наглядное представление о глубоком вчитывании Шаламова в Чехова (точнее сказать: о глубоком исследовании его творчества и его метода) дает шаламовское эссе «Мастерство Хемингуэя как новеллиста», написанное в 1956 году экспромтом, для дочери О. Ивинской Ирины Емельяновой, поступавшей тогда в Литературный институт. В этом эссе наряду с превосходным знанием особенностей творчества Хемингуэя Шаламов показывает еще более превосходное знание особенностей прозы Чехова. Можно сказать, что это эссе в определенном смысле не столько об американском писателе, сколько о его русском предшественнике. Вот только несколько цитат:
«Известно, что Хемингуэй как новеллист учился у Стендаля и Чехова… Форма рассказов Чехова — самая разнообразная. От объективного, бытового, анекдотического сюжета до исповеди, до субъективного импрессионистического изображения…В отличие от Стендаля основой рассказа для Чехова все чаще служит э п и з о д. Когда социальная принадлежность героя дается одной какой-нибудь блестящей деталью, когда из его жизни как бы выхватывается лучом прожектора один какой-то миг. Рассказ “Устрицы”, например. Если сравнить этот рассказ с “Попрыгуньей”, “Душечкой”, “Невестой”, “Скучной историей” и многими другими, то можно сказать, что Чехов — переходная ступень от классической формы рассказа XIX века к XX. Кроме эпизода, требующего все-таки какого-то драматического действия, у Чехова есть просто сценки — “Детвора”, например, когда ничего, собственно, не происходит. Можно сравнить “Детвору” с “Трехдневной непогодой” Хемингуэя. Но и в сценках, и в эпизодах мы всегда представляем себе о т к у д а пришли в рассказ герои Чехова…»
Блестящее понимание поэтики Чехова у Шаламова к тому времени было не только теоретическим — оно опиралось и на его собственный литературных опыт, воплотившийся в создании первых «Колымских рассказов». Надо напомнить, что еще в 1954 г. были написаны «Заклинатель змей», «Ночью», «Апостол Павел», «Шерри-бренди»… В связи с этим крайне интересен набросок письма к Пастернаку от 19 октября 1954 г., где Шаламов пишет о начале работы над рассказами:
«Дорогой Борис Леонидович!
Какая это адски трудная штука — рассказы. Столько врывается лишнего, отталкивающего в сторону заданную тему и такого, чему приходится давать место, открывать дверь в рассказ. Роман, вероятно, еще труднее <... > Мой личный опыт требует таких качеств, которые могут дать хорошие мемуары — т. е. некий литературный полуфабрикат, только такими великанами, как Герцен, превращающий мемуарную запись в полностью художественную величину. <...> Реализация моего опыта в рассказы неминуемо уменьшит впечатление.
Притом форма тех рассказов, и наших и переводных, которую я знаю за всю мою жизнь, не кажется мне идеалом. И не так мне хотелось бы писать рассказы, как Чехов, как Генри, как Хемингуэй. Проза рассказа должна быть сухой и строгой, с весьма осторожным использованием метафор, без уклонений в сторону. Ход рассказа должен быть убыстряющийся. Если не событие, то настроение сгущается и сгущается и обрывается вдруг. Если хочется его перечитать, то перечитать с начала до конца (а не просматривать лучшие места).
Вот над такими северными рассказами я и работаю»[5].
Шаламов уже тогда понял, что писать «по-чеховски» о Колыме нельзя, невозможно. Мы видим, что его собственная поэтика твердо определилась.
И, пожалуй, единственный важнейший принцип, который Шаламов взял на вооружение у Чехова: «Краткость — сестра таланта»…
Notes
- 1. ВШ 7. Т. 6. С. 492. (Письмо И.П. Сиротинской <О моей прозе >).
- 2. ВШ 7. Т. 4. С. 18. («Четвертая Вологда»).
- 3. Шаламов неточно запомнил фамилию собирателя этой библиотеки. Правильная фамилия ссыльного инженера, бывшего ст. научного сотрудника Института торфа — Николай Васильевич Кураев (1902–?). Фонд библиотеки поселка Туркмен составлял в 1952 г. свыше 2 200 книг (справка Клинской Центральной библиотечной системы).
- 4. Записные книжки 1954 г.
- 5. РГАЛИ. Ф. 2596. Оп. 3. Ед. хр. 10. Л. 61 об.–63. Публикуется впервые.
The copyright to the contents of this site is held either by shalamov.ru or by the individual authors, and none of the material may be used elsewhere without written permission. The copyright to Shalamov’s work is held by Alexander Rigosik. For all enquiries, please contact ed@shlamov.ru.