Варлам Шаламов

Голубые штаны

...Вскоре Крист был арестован — в квартирной «засаде», отказался от показаний, как учили его новые старшие товарищи, и получил три года концентрационных лагерей — с последующей ссылкой. Приговор по тем временам был ошеломительный — все друзья, все начальники Криста по тому времени получили лишь ссылку куда-нибудь в Саратов. Потом этап в уголовном мире — в резне с убийствами, в крови — без единого просвета в виде хоть случайной встречи с «единомышленниками». Небо обрушилось на голову Криста. Но он твердо ждал. Давно все товарищи подписали какое-то заявление, вернулись в Москву, а Крист все ждал, все не спал светлыми уральскими ночами.

Началась перековка, начало тридцатых годов, и энергия Криста нашла выход — в новой, хотя и странной работе, но дающей выход силам Кристовой души. Крист стал большим лагерным начальником. В тридцатом году в лагерь стали прибывать — с лагерными сроками — первые подпольные вожди, которых Крист знал по фамилии когда-то. Крист помог Розенфельду[1] — измученному этапом, напуганному. Чем можно помочь? Устроить на легкую работу, отдать в прачечную выстирать белье, разрешить оставить собственную одежду, накормить, дать отдых в два-три дня, устроить в хороший барак, приказать постричь, побрить, оставив вольную прическу, сходить лишний раз в баню, чтобы мыться не стадом, а одному, — все это было пустяком для Криста. Выстирать белье Розенфельда было велено к завтрашнему дню, и дневальный Криста утром доложил, что белье выстирано. Крист вызвал Розенфельда. Розенфельд увидел, что его темно-коричневые брюки после неумелой стирки превратились в ярко-голубые, и вот это событие, кажется, подействовало на Розенфельда слишком угнетающе и вытеснило из его внимания страшную судьбу Криста, который вот-вот собирался открыть душу.

— Вольно было ему, дураку, не давать показаний, когда покаяние не считается грехом, а, наоборот, средством сохранения связей с партией, с народом, — пояснял Розенфельд, перебирая в руках голубые свои штаны. — Впрочем, «мы», — важно сказал Розенфельд, — «мы» не знали, что у вас такой срок, а то — протестовали бы и обязательно добились бы вашего освобождения.

— Я верю, — сказал Крист, — а теперь прошу извинить. Мне пора.

— Нам нужно сделать здесь совместное какое-нибудь заявление, — сказал Розенфельд с видом, как будто он делает величайший подарок Кристу.

— Какое же заявление?

— Да все равно, — улыбнулся Розенфельд. — Мы должны, как это у Зощенко, или не

у Зощенко. Мы должны «функцировать». Оставлять следы. — Розенфельд тонко улыбнулся, оглаживая свою белокурую бородку.

— Все равно?

— Да. Я подготовил текст. Время спросит у нас: что вы делали, попадая в лагеря?

— Да… Я вот... — сказал Крист тихо, — организовал экспедицию, новые лагерные отделения, преследовал негодяев. Оказывал помощь хорошим людям...

— Ах, не об этом речь, и вы это отлично понимаете, что не об этом.

Крист хорошо понял, что он был игрушкой в руках этих политиканов, этих сухих и скучных людей. Чтение Розенфельдом Блока показалось Кристу кощунством.

Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.

— Как дальше, Крист?

— Не знаю. — Хотя Крист знал.

Сейчас Крист вспоминал этого в о ж д я и его неожиданные голубые штаны, и ничего кроме презрения не было на душе Криста.

Обложка Российский летописец 1989 г.

Опубликовано впервые: Шаламов В. Вишера. Антироман. М. Книга. 1989 (Российский летописец)

Примечания

  • 1. Видоизмененная фамилия героя очерка «М.А. Блюменфельд». Наряду с обращением к авторскому наименованию Крист, знакомому читателям по «Колымским рассказам», это заставляет подумать о том, что в «Вишерском антиромане» Шаламов пытался отчасти опираться на поэтику своих рассказов. Очевидно, что писатель шел к тому, чтобы совместить в этом цикле «новой прозы» два разнородных жанра — мемуарный очерк и короткую новеллу. Эти эксперименты свидетельствуют о поисках Шаламовым оптимальной художественной структуры «Вишерского антиромана» — произведения, оставшегося незавершенным.