Варлам Шаламов

Дело Манаева

Очерк был опубликован за подписью Ал. Вестен

Много писали о бюрократах, но монография о бюрократизме еще не создана. Мы хотели взяться за этот труд, но не решились. Правда, это было бы полезное и интересное исследование. Но мы заранее предвидели опасность. В случае недостаточно исчерпывающего описания примет бюрократа, его поступков всякий порядочный бюрократ будет уверен, что все поступки, лежащие за этим энциклопедическим словарем, не есть бюрократизм.

А недостаточность всегда возможна, потому что жизнь, как говорится, течет и та сущность бюрократизма, которую определял Ленин,— «формально правильно, а по существу — издевательство», — необычайно многолика и меняется. Новая форма классовой борьбы находит свое отражение и в новых формах бюрократизма. Указанное соображение удержало нас от написания этого капитального труда. И всё-таки жаль. Разнообразие бюрократизма поддается некоторой сортировке.

Есть учреждения, где необходимую процедуру бумажек, штампов и резолюций можно пройти довольно быстро, но сколько же отметок на вашем, скажем, заявлении о какой-нибудь оплате! Резолюции и штампы всех цветов радуги. Этот вид бюрократизма довольно распространен в наших учреждениях.

Есть бюрократизм боевой, когда букву носят, как знамя, когда ей служат с благоговением, с преданностью. Это — бюрократизм начетчиков. Когда таких бюрократов снимают, они искренне возмущаются и грудой бумаг, цитат и разъяснений, большинство из которых они знают на память, доказывают свою правоту. Половина ночей такого бюрократа уходит на писание многолистных заявлений с категорической и обоснованной просьбой восстановить поруганную справедливость.

Есть бюрократизм трусливый, когда боятся отстать от буквы, чтобы хоть в букве чувствовать защиту в случае чего. И еще много масок, за которыми прячется бюрократизм. Срывать эти маски, использовать для этого каждый конкретный случай является одной из больших задач нашей общественности, в первую очередь профсоюзной. Борьба с бюрократизмом — это каждодневная задача профорганизации.

Но нет хуже, нет вреднее бюрократизма хозяйственника, когда он сочетается с бездействием профсоюзника. Внимание к мелочам рабочего быта, чуткий подход к интересам и запросам каждого рабочего — первейшая задача профработника. На IX съезде профсоюзов, годовщина которого близка, т. Каганович неоднократно подчеркивал, что мелочи рабочей жизни — «это не мелочи, а решающие сейчас вопросы».

Штукатур строительного отдела Шатурторфа Манаев, выйдя на работу утром 11 февраля, почувствовал себя больным. Еще несколько дней назад его лихорадило, болела голова. Но до 11 февраля он дотянул. Десятник Басов на заявление Манаева о болезни сказал: «Ну, что ж, в больницу надо итти». В больнице был выходной день, дежурного врача Манаев не мог найти. Он вернулся к десятнику, и десятник «посоветовал» ему сходить завтра. Манаев ушел домой, на 10-й поселок, за два с лишним километра от места работы. На следующий день в больнице он получил бюллетень с диагнозом «грипп», с освобождением от работы на четыре дня. 15 февраля Манаев вышел на работу, но его встретило... увольнение. Тот же десятник Басов объявил, что за прогул 11-го числа Манаев не допускается на работу. Куда итти и кому жаловаться? Манаев — член союза с 1921 г. Он идет (совершенно правильно) к председателю цехкома строителей Хамидулину и подает ему заявление в РКК о восстановлении. Хамидулин смущен. Он опрашивает Зуева, зам. начальника строительного отдела, за что уволен Манаев. «За прогул, на основании постановления СНК, по борьбе с прогулами», — любезно разъясняет Зуев. Заявление на РКК не разбирается. Четыре дня под разными предлогами Хамидулин тянет /29/ ответ и наконец дает письменную справку: «Заявление т. Манаева не решалось на РКК,так как председатель РКК находится заседателем народного суда с 14 февраля 1933 г., поэтому председатель цехового комитета решил уволить, так как на 11-е число февраля у него нет данного документа и также он никому не заявлял. На основе постановления Совнаркома, за один день прогула — уволить, т. к. он не представил справку о том, что он был болен. Предместкома Xамидулин».

В стотысячный раз повторяется история о бумаге и человеке. Ведь совершенно ясно, что если 12-го числа Манаев получил бюллетень на четыре дня, то в предыдущий день он мог быть болен. Манаев на Шатурторфе работает второй год. За все это время не имел ни одного прогула. Но что до этого хозяйственнику Зуеву, что до этого профсоюзнику Хамидулину, раз нет справки! Измученный и большой (грипп не оставляет Манаева) штукатур ходит от Хамидулина к Дементьеву, нач. строительного отдела, ходит в торфком, — все разводят руками и отводят глаза в сторону; «как же — постановление правительства»... Совершенно обессилевший, Манаев заболевает опять и восемь дней — с 20 по 28 февраля лежит дома. 1 марта, несколько окрепший, Манаев приходит в больницу и вновь получает бюллетень на пять дней, а 5 марта ложится в больницу и из больницы выходит 10-го числа. Манаев не научен профсоюзниками, куда жаловаться. Он не догадался пойти ни к инспектору труда, ни к райпрокурору. Он еще верит в торфкомских работников. Он еще раз заходит в торфком — слышит те же соболезнования. Наконец предторфкома Демидов говорит Хамидулину: «Пожалуй, надо восстановить». В строительном отделе смеются над попытками Манаева. Десятник по вывозке леса говорит: «Ходить, ходить — только ноги колотить».

10 марта Хамидулин пищет записку (кстати, это любимая форма деловых переговоров на Шатурторфе): «Тов. Манаева установить на работе, так какон был больной и после этого попал в больницу. Обсудили этот вопрос в торфкоме. Демидов дал установку его восстановить. Предместкома Хамидулин».

Но когда профсоюз в Шатуре был авторитетной организацией? Ответная записка лаконична к безапелляционна:

«Тов. Хамидулин, восстановить на работе не можем, так как прогул у штукатура Манаева был до болезни, т.е. 11 февраля 1933 г. Зуев. 10 марта 1933 г.».

А если бы во время болезни? Тогда вероятно восстановили бы?

С первого марта его лишают карточек. Манаев не один. У него большая семья — жена и пять маленьких ребят, из которых старшей — 7 лет. За несданные карточки, по оригинальным шатурским правилам, удерживают десятикратную стоимость продуктов. На Шатурторфе действует приказ № 21 от 29 января. 1932 г, подписанный управляющим Шатуртреста т. Рог. По этому приказу со всех уходящих и не сдавших продкарточки взимается стоимость их по коммерческим ценам. Выручка идет на улучшение пригородного хозяйства. Приказ написан в развитие другого, ранее изданного, и имеет целью определить назначение этих «средств». Отдел рабочего снабжения Шатуртреста заготовил таблички для удобства расчета. По этим табличкам карточка 1-й группы стоит 343 р. 50 к., карточка 2-й группы — 277 руб. и т. д. При расчете деньги механически удерживаются из причитающейся зарплаты. Шатурторф, приравнивая продкарточки к инвентарю (ссылаясь на известное постановление правительства), забыл, что подобные удержания могут производиться только по исполнительным листам, по судебным постановлениям.

— А как вы делаете, когда причитающаяся зарплата меньше, чем десятикратная стоимость продкарточки от дня увольнения до дня расчета?

— А мы подводим, — отвечает пом. директора но рабочему снабжению Чернявский, — под всю зарплату — и точка.

— Значит, если прогуливать, так прогуливать в начале месяца, когда и денег мало и карточку целый месяц можно использовать?

Это не страшно. На Шатурторфе по два месяца не выдают зарплаты. Деньги за конторой есть. О всех этих «художествах» знает и Райснаб и вся местная /30/ общественность. Но приказ продолжает действовать.

Вернемся к Манаеву. У него «за конторой» 140 руб. Ему подсчитывают за 7 карточек почему-то за 8 дней (впрочем, почему — мы знаем) «под расчет». Ребятишки плачут. Манаев продает носильные вещи, самовар, швейную машину.

На лишении продкарточек дело не останавливается. 22 марта в комнату Манаева является милиционер Бодягин с предписанием о выселении. Манаев просит зав. хозчастью Поняткова: «Дайте дожить до 4 апреля, я найду себе новую работу». Ответ короток: «Вытряхайтесь».

Милиционер Бодягин хватает за плечи Манаева и выталкивает его из комнаты. Плачущих ребятишек выводят за руки. Понятые — квартирмейстер Петров и сторож Трушкин помогают вытаскивать вещи. Манаев протестует. «Молчи, а то пять лет присобачим», — грозит милиционер. Составляется акт о выселении Манаева как злостного прогульщика. «Какой же я злостный!» — последний протест растерянного Манаева. И великодушный Бодягин вычеркивает слово «злостного».

Сейчас апрель. До сих пор Манаев не восстановлен. До сих пор его семья живет в коридоре, в то время как в том же бараке пустуют три комнаты. О возмутительном деле Манаева знает чуть ли не весь Шатурторф. Знают работники торфкома Осипов и Кулешов, знает вся администрация строительного отдела. Знают, смотрят, возмущаются, но нельзя: «Закон!» Впрочем «закон»—это не для начальника строительного отдела. Это — только для профсоюзников. Начальник строительства придерживается законов только тогда, когда хочет. 2 марта плотники Ермишин и Конкин получают за самовольный прогул «строгий выговор», 7 марта землекоп Волков, плотники Карцев, Дубинин, Куприянов, Горячев и Романов за самовольный прогул получают также «строгий выговор». Этих людей почему-то не увольняют. Труддисциплина строительства расшатана, все сроки строительства сорваны. Новый зам. нач. строительного отдела Чугунов рассказывает, что бывают случаи, когда на участках рабочие, пользуясь тем, что руководителей строительства они видят на работе очень редко (технорук Колосов руководит работой только из кабинета), с обеденного перерыва не выходят на работу.

Никакой массовой воспитательной работы торфком на участках не ведет. Соцсоревнование и ударничество на участках — на нуле. Даже члены союза, и те не учтены.

В обстановке всеобщей расхлябанности, бесхозяйственного расходования стройматериалов, преступного бюрократизма хозяйственников безмолвствует торфком, не прекращая издевательства над бывшим красноармейцем, прошедшим всю гражданскую войну — Егором Ивановичем Манаевым.

Но если нет людей, чтобы осадить и наказать бюрократов Шатурторфа на месте, такие люди найдутся в Москве. /31/

Шатурторф, 31 марта 1933
Журнал «За ударничество» М., 1933, №7-8, стр. 5-6