Варлам Шаламов

Елена Захарова

Выступление на конференции «Судьба и творчество Варлама Шаламова в контексте мировой литературы и советской истории» 16 июня 2011 года

Прежде всего, наверное, следует сказать, что когда Сергей Соловьёв обратился ко мне с предложением выступить на этой конференции, я, честно говоря, впала в некоторое затруднение. Потому что то, что я имела рассказать, как свидетель последних месяцев и, так получилось, последних минут жизни Варлама Тихоновича, я уже рассказывала неоднократно, и более того, записала несколько лет назад, этот текст опубликован в Шаламовском сборнике и выложен на сайте. Что я могу к этому добавить? И все же я решила, что, видимо, нужно сказать еще кое-что. Хотя, как я понимаю, моё выступление будет выпадать из общего строя конференции. Я не писатель, не историк и не литературовед, не переводчик применительно к Шаламову. Так кто же я и что я здесь делаю? Я читатель, гражданин, врач. Наверное, применительно к сегодняшнему событию именно в такой последовательности. И в таком качестве, наверное, и должна сейчас выступать.

Как читатель я твердо уверена, что аналогов «Колымским рассказам» нет, это такая литература, что выше и быть не может. Именно литература, а не свидетельство очевидца или что-то иное. Потому что пройдет еще не знаю сколько лет, а литература будет существовать, и тексты Шаламова в ней останутся, они говорят сами за себя. И их читали, читают и будут читать. И они будут менять чью-то жизнь, как они изменили в свое время мою собственную и жизнь многих моих друзей не только в России, но и во всем мире — от Соединённых Штатов до Японии. И это самое главное. И конечно, наследие Шаламова нужно изучать, обсуждать, публиковать исследования, это несомненно, хотя и менее важно, чем сами тексты.

С гражданской позиции не все так очевидно. Через полгода исполнится тридцать лет со дня смерти В.Т. и сегодня проходит Шаламовская конференция, уже не первая конференция. С большой научной программой. Темы докладов очень серьезные. Только о самом Шаламове – очень немного, почти ничего. Это довольно странно и, наверное, не совсем правильно. Потому что умер он не так давно, при жизни значительной части людей, сидящих в этой аудитории, на нашем веку. И мне кажется, мы должны продолжать говорить о нём самом, о его личности, о его страшной судьбе, о его человеческом и писательском одиночестве, о его безнадёжной борьбе за право быть русским писателем при жизни; безнадёжной — потому что он потерпел поражение в этой борьбе. Он стал великим русским писателем после смерти, а при жизни он им не был — нельзя же всерьёз принимать бумажки из дома литераторов, которые складывались в тумбочку человека, лишенного возможности самостоятельно передвигаться, с приглашениями на какие-то культурные вечера, и газету «Московский литератор», которая там же в тумбочке копилась. На самом деле, наверное, надо говорить о том, что привело его в Дом инвалидов, каковы были обстоятельства его, безусловно, насильственного, не добровольного туда помещения. Кто это сделал? Чьими руками? Наверное, было бы правильно, если бы кто-то дал себе труд это выяснить и предать гласности. Судьба Шаламова действительно была страшной и страшно завершилась — и от этого невозможно абстрагироваться, как нельзя отделить творчество Мандельштама от его судьбы или творчество Цветаевой от её судьбы. Творчество Шаламова от его судьбы, в моём понимании, неотделимо, и в его жизни есть ещё много неизученного, неопубликованного, негласного. Нельзя об этом забывать.

Я бы хотела в связи с этим напомнить о людях, которые многое сделали для Варлама Тихоновича — или пытались сделать. Все они уже умерли, к сожалению. Это, в первую очередь, Наталья Владимировна Рожанская-Кинд, которая принимала участие в передаче «Колымских рассказов» «за бугор», как она это называла. В её доме Варлам Тихонович читал свои «Колымские рассказы», это было записано на магнитофон, и плёнки, наверное, сохранились — по крайней мере, я это слышала. Это Александр Анатольевич Морозов — замечательный литературовед, который каким-то невероятным образом сумел разобрать и записать последние стихи Варлама Тихоновича. Это Федот Федотович Сучков, колымчанин, друг Варлама Тихоновича, автор прижизненного скульптурного портрета и автор памятника на Троекуровском кладбище. Это Татьяна Николаевна Уманская (Трусова), педагог, правозащитник, внучка «Вейсманиста», которая разыскала Варлама Тихоновича за несколько месяцев до его смерти. И вот тут я хотела бы сказать очень важную вещь. Мне попадались некоторые тексты, в которых упоминается, что перед смертью Варлама Тихоновича какие-то недобросовестные люди в каких-то своих корыстных интересах к нему приходили. Это как надо понимать, в каких таких корыстных интересах?! Это инвалидный дом! Вы находитесь внутри картины Босха — без преувеличения, я тому свидетель. Это грязь, смрад, разлагающиеся полуживые люди вокруг, какая к чёрту медицина там? Обездвиженный, слепой, почти глухой, дёргающийся человек — такая вот раковина, и внутри неё живёт писатель, поэт. Время от времени несколько человек приходят, кормят, поят, моют, за руку держат, Александр Анатольевич вот ещё разговаривал и стихи записал. Какие тут могут быть корыстные интересы?! Это вообще о чём? Я об этом писала, и сейчас больше повторяться не буду, но я настаиваю — это должно быть правильно интерпретировано. Нельзя, чтобы вот это осталось не упоминаемым и неизвестным. У самого Варлама Тихоновича всё в порядке. Анна Андреевна Ахматова когда-то сказала Надежде Яковлевне Мандельштам: «У Оси всё в порядке». И вот в этом высшем смысле у Варлама Тихоновича точно всё в порядке. А у нас — не в порядке. У нас выглядит всё как-то так хорошо и повествовательно: ну жил, ну умер, написал великую литературу, и теперь мы её изучаем — всё в порядке... Не в порядке!

Ещё одного человека я должна вспомнить — это безымянный, к сожалению, доктор в интернате для психохроников. Я всё надеюсь, что он прочтёт о себе и отзовётся, но пока не отозвался. Это человек, который пустил меня к умирающему Шаламову и дал мне справку о его смерти. И то, и другое он не обязан был делать, более того — он обязан был этого не делать. То есть это было некое чудо в том смысле, что у Шаламова есть дата смерти и могила. В этом есть что-то безусловно над-человеческое, потому что последние дни Варлама Тихоновича — это была такая «лагерная» смерть, мандельштамовская «гибель гурьбой и гуртом», и должно это было по логике вещей завершиться ямой — как в лагере. И то, что этого не произошло, чудо, орудием которого был дежурный психиатр.

Ну и самое последнее — маленькая медицинская часть. Боюсь, повторяю, что моё излишне эмоциональное выступление выпадает за рамки настроения этой конференции, ну уж извините. Хочу немного добавить о диагнозе. Сразу скажу, что я не невропатолог, моя специальность совсем другая, и при Варламе Тихоновиче я была всего лишь сиделкой и всего лишь несколько месяцев. К тому же, я была тогда совсем молодым и неопытным врачом, поэтому не могу ничего категорически утверждать, но вот, скажем, в очень интересных воспоминаниях доктора Левина, опубликованных в последних сборниках, упоминается такой диагноз, как хорея Гентингтона. А у Варлама Тихоновича была справка, что он страдал синдромом Меньера. И более того, в моём собственном тексте упоминается синдром Меньера, хотя в машинописном варианте было написано «болезнь Паркинсона» — кто-то переправил. На самом деле, не столь важно, какой именно синдром и чьего имени. Просто чтобы было понятно, потому что если открыть Википедию, там можно прочесть много такого, что может привести к неверному пониманию сути дела. Поэтому всё же поясню: болезнь, или синдром, Меньера — это болезнь, которая поражает только внутреннее ухо. У человека нарушается способность к координации и развивается головокружение — всё. То, что было с Варламом Тихоновичем, безусловно, выходит за рамки синдрома Ментера. В самом начале заболевания, возможно, ставили такой диагноз, но не может с человеком вследствие синдрома Меньера случиться всё то, что случилось с Варламом Тихоновичем. Что касается болезни Паркинсона и хореи Гентингтона — во-первых, при хорее Гентингтона может быть паркинсонизм, но и это не столь важно. Важно, что возникают насильственные подёргивающиеся движения — и в том, и в другом случае. Хорея Гентингтона — это генетическое заболевания, а у Варлама Тихоновича, насколько я могу судить, ничего такого в семье не прослеживалось. Но суть в том, что эти заболевания поражают двигательные отделы нервной системы, крайне редко затрагивая интеллект. И называя это паркинсонизмом, или болезнью Паркинсона, или хореей Гентингтона важно понимать одно — как раз то, что меня в своё время так поразило: у него была нарушена способность правильно двигаться, происходили насильственные движения шеи и головы, у него была нарушена способность внятно артикулировать свою речь... но у него не был нарушен интеллект! Внутри этой чудовищной скрюченной, дергающейся, почти немой оболочки, находившейся в чудовищных условиях, был живой, страдающий, гениальный человек. Всеми забытый в доме скорби. И занимаясь научными изысканиями, наверное, нельзя об этом забывать, тем более что, ещё раз хочу подчеркнуть: всё это было совсем недавно.

Е.В. Захарова выступила на пленарном заседании Международной шаламовской конференции «Варлам Шаламов в контексте мировой литературы и советской истории» 16 июня 2011 г.