Варлам Шаламов

Станислав Лесневский

Вестник Серебряного века

В январе 2014 г. ушел из жизни известный литературный критик Станислав Стефанович Лесневский (1930-2014) - один из немногих, кто еще в 1960-е годы высоко оценил поэзию В.Т. Шаламова. В связи с его отзывом в «Литературной газете» от 10 июля 1968 г. Шаламов писал И.П.Сиротинской: «Это очень грамотный критик, который очень хорошо понимает, что стихи без звукового прищелкивания не появляются, не бывают настоящими» (письмо от 12 июля 1968 г.). С.С. Лесневский не раз бывал в Вологде в Шаламовском доме. Публикуем его статью о Шаламове-поэте, напечатанную в «Литературной газете» в 2010 г.

Станислав Лесневский

Моя короткая, к сожалению, дружба с Варламом Тихоновичем Шаламовым началась с удивления.

Дело в том, что приход Варлама Шаламова – поэта (прозаика мы долго ещё не знали) был по-своему неправдоподобен. Совершим некоторое историко-литературное отступление.

Представьте, допустим, что мы только сейчас открыли Евгения Боратынского, а раньше мы бы ничего подобного не знали, не читали. Расслышали ли б мы «последнего поэта», оценили бы? Не знаю… Временной разрыв трудно одолевается. У нас совсем другой язык, иной образ мысли и слова, а главное – звук и слух…

Даже «Столбцы» Николая Заболоцкого, явись они не в двадцатые годы ХХ века, а в шестидесятые, были бы встречены, я думаю, с некоторым изумлением. А поздняя лирика Заболоцкого, идущая и от Тютчева, и от Хлебникова, рождённая драматическими потрясениями времени, оказалась созвучна шестидесятникам.

Историко-литературные десятилетия не вполне совпадают с хронологическими. В русской поэзии середины ХХ века определённым рубежом стал первый альманах «День поэзии» 1956 года. Едва ли не впервые многие в России прочитали тогда стихи Марины Цветаевой!

Это была эпоха возвращений – ценностей, имён и явлений, несправедливо забытых, отторгнутых, перечёркнутых волею жестоких исторических судеб. Возвращались к жизни и люди, которым довелось одолеть невзгоды, испытания Архипелага ГУЛАГ.

Вернулся Александр Солженицын, вернулся Варлам Шаламов… Мы вчитывались, вглядывались, вдумывались в новые страницы русской прозы и русской поэзии. В июле 1968 года «Литературная газета» обратилась к критикам с вопросом, какие стихи, опубликованные недавно в журналах, показались наиболее примечательными. Я выбрал Варлама Шаламова и попытался передать своё удивление новым поэтическим «звуком»: «Меня вновь остановили стихи, явно суховатые, потаённо-загадочные, как переклик звуков в имени их автора: Варлам Шаламов. Три журнала (№ 3 и № 5 «Знамени» и «Юность») вышли предвестьем будущей книги поэта, чей канон строг:

Стиха невозмутима мера –
Она
Для гончара и для Гомера
Одна.

Тем чувствительнее дрожь, изнутри бьющая в эту разумность. «Грозная память» давно бы разорвала пределы, если бы не оковы краткости.

И, ставя обе лыжи стоймя
К венцу избы,
Я постучу в окно спокойно
Рукой судьбы.

За чётко очерченным кругом размышлений – тёплая тайна жизни. «И чтоб мягкий и нестрашный тихо зверь дышал домашний из домашней темноты».

Какие-то гулы отдалённо колеблют «невозмутимую меру» Варлама Шаламова. А начало его стиха всё-таки там, «где взмахнула Ока рукавом». («Литературная газета», 1968, 10 июля).

Варлам Тихонович позвонил мне, и мы встретились. Сухонький, словно былинка, поэт излучал необычайную музыкальную ноту. В наше массовое «бесстилье» он входил с культурой Серебряного века, а тогда даже это имя целой поэтической эпохи ещё не произносилось. Варлам Шаламов стал для нас вестником художественной Атлантиды.

В ответ на моё письмо я получил от Варлама Шаламова сжатое, но бесценное размышление о судьбах русской поэзии ХХ века:

«Дорогой Станислав.
Спасибо за Ваше сердечное письмо. Вместе с Вами я радуюсь, что прошёл этот проклятый високосный год, год активного солнца, никакие талисманы, никакие алые ленточки на шее не удержат и не могли удержать ни событий, ни судеб.

Я рад, что удалось напечатать в «Дне поэзии» эти стихи. (Такой маятник в сторону ухудшения не один раз.) Рад из-за «Северянина», «Ястреба». Да – «Таруса» (безглагольный стишок в подражании Фету) – написание стихотворения.

Но всё это зря, зря. Стихи – это тонкая, точная работа, остаётся вне зрения читателя.

В статьях этого «Дня поэзии–1968» – опубликовано письмо А. Яшина, предсмертное завещание. Яшин хороший человек, и завещание его продиктовано самым лучшим чувством.

Но ведь всё, что там изложено, его позиция, – это как раз то, из-за чего погибает русский стих. Если всё равно, как писать, тогда не надо браться за стихи. Стихи всегда символичный и многозначный, поэтический текст, допускающий много толкований, – технически страницы стиха могут восхищать.

Яшинский стих – это образец достижения всей русской лирики ХХ века, и, если уж Яшин святой, я предпочту гореть в аду вместе с Анненским и Белым, мои стихи не могли быть написаны без Белого, без Пастернака, без Анненского. Я думаю, что ещё вернусь к моим стихам.

«Я – северянин…» уплотнено до предела – более русская грамотность вытерпеть не может.

С глубокой симпатией
Ваш В. Шаламов.
Декабрь 1968 г.»

…Прошли годы, и сегодня ясно, что без Фета, Анненского, Белого, Пастернака, без плеяды поэтов Серебряного века (кстати, этот титул в отношении русской поэзии есть уже в статье Владимира Соловьёва о Константине Случевском) нет Русской Музы. Варлам Шаламов пришёл к нам с этим знанием, пониманием, а главное – слухом, который был дан поэту свыше как Дар.

Литературная газета. №44 (6298) (3-11-2010)