Варлам Шаламов

Анна Гаврилова

Литературный очерк Шаламова 1950-х гг.

Анализ невоплощённых замыслов В.Т. Шаламова пятидесятых годов позволяет немало узнать о том, что его волновало в этот период[1]. Многие материалы по этой теме содержатся в РГАЛИ — в его архивах и в архивах журнала «Москва». Сформировавшиеся в те времена идеи нашли затем свое отражение и в «Колымских рассказах», и в поэзии.

В пятидесятые Шаламов заводит «толстые тетради» — общие тетради без полей в клетку по девяносто шесть листов. В них он делает записи, наброски, многие из которых стали впоследствии основой «Колымских рассказов» и других прозаических произведений; в этих же тетрадях он записывает и правит стихотворения. Дату записи в такой тетради он называл датой создания стихотворения. Помимо этого, в тетрадях делались вклейки вырезок из газет и писались комментарии к ним, в них содержались характеристики современников, заметки о различных политических событиях, излагались литературные взгляды, также делались выписки из книг и записи повседневного характера. Толстые тетради в полной мере можно назвать рабочими тетрадями Шаламова. С середины 50-х годов писатель над рассказами стал работать только в тонких школьных тетрадках в клетку или в линейку по двенадцать листов. В остальном толстые тетради продолжают играть прежнюю роль.

Содержащиеся в рабочих тетрадях записи отражают разные этапы работы писателя над текстом произведения. По рукописям можно проследить, как шел творческий процесс, попробовать реконструировать восприятие Шаламовым тех событий, свидетелем которых он был.

План работы для журнала «Москва» отражён как минимум в трёх тетрадях Шаламова 1956, 1957 и 1959 гг. На обложке тетради 1956 г. зачёркнуто слово «Москва» и написано «Сухим пайком. КР»[2]. Большую часть этой тетради занимает первый черновик рассказа, но сделаны также записи о рифме, о вечере М.А. Куни[3], сделаны выписки из Б. Паскаля и книги Н.А. Абрамова[4] «Дар слова», записано стихотворение «Как где-то читанная книга…», черновик заметки «Поэты Подмосковья», а также набросаны планы материалов для журнала. Таким образом, перед нами одна из первых послеколымских рабочих тетрадей Шаламова, в которых ещё не отделены записи рассказов от стихотворений и разрозненных выписок.

На лл. 42‒43об сделаны черновые наброски плана, а на лл. 44об‒45 — беловой вариант:

Москва

Репортаж
         Полюс холода (87,4)
              Лабрадор-Верхоянск-Оймякон-Антарктида
              Школы труда и учёбы
              Полупроводники, кибернетика в медицине
              Взаимозамена человеческих чувств
              Капроновый комбинат в Калинине
              Заводские музеи

Интервью
                Москвичи в Антарктиде
                Механизация уборки городов (беседа в Академ<ии> Комм<унального> хозяйства)
                Беседа в Академии Наук (вроде космических лучей)
                Щипачёв (?) — Лучшее стихотворение года

Прогулки:
         1 старая Москва. Науки (новые мемориальные музеи доски — по свед<ениям> маст<ерской> реконстр<укции> и истор<ии> Москвы)
              2 Старая Москва. Искусства
              3 Новое в с/х на выставке и в промышленности

Смесь:
               Международный книгообмен Ленинской библиотеки
               Мозг на экране
               Домик Сергея Дрожжина в Завидове
               Футбол
               Московский клуб туристов. Рабочая!!
               Очерк о ремонте музейных вещей

Из всего этого списка были реализованы лишь некоторые планы: в 1957 опубликована статья «Сто пятьдесят семь мемориальных музеев» (Москва. 1957, № 1. С. 212‒213). Возможно, также из этого же плана родился очерк «Одежда улиц» (подпись — В.Ш., Москва. 1957, № 6. С. 222‒223). В 1959 г. была опубликована статья Шаламова «Певцы Подмосковья» под псевдонимом В. Тихонов (Москва. 1959, № 8. С. 222‒223).

Обратимся к некоторым записям из рабочей тетради Шаламова 1957 г.[5], в которой содержались замыслы очерков, так и не опубликованных автором, но отразившихся на его последующем творчестве.

Это запись на л. 4об:

Цареградский ╗
                                  ╠ для Москвы
                  Демихов ╝

Эта запись отражает план написать очерк об ученом-трансплантологе В.П. Демихове и очерк о геологе В.А. Цареградском. Очерк о хирурге написан для журнала «Москва» и хранится в фонде Шаламова в РГАЛИ[6].

Материалов к очерку о Цареградском в фонде не содержится, но о его замысле можно судить по рецензии Шаламова на альманах «На Севере Дальнем», в которой идёт речь о геологе.

На л. 9 содержится следующая запись:

Бюллетени:
              Взять справку в Гослитиздате
              Получить деньги

Материал   Рецензии:   Роман в стихах
         в Москву                        На Севере дальнем
                            Заметки:     «Кр. Новь»
                                                Первая картина Тр. галереи
                                                Оружие Октября
                                                Феб лучезарный
                                                Кто изобрёл баян

Письма:
              Кундушу
              Лоскутову
              Лиле
              Гале
              Галине Андр<еевне>
              Демихов

В этой записи обращает на себя внимание план написать рецензию на первые пять номеров альманаха «На Севере Дальнем». В фонде писателя в РГАЛИ хранится машинопись этой рецензии с правкой Шаламова[7]. Там же — карандашный автограф заявки на серию книг «Замечательные мальчики»[8], который также относится к 1957 г.

К тетрадям с записями планов работы для «Москвы» относится и небольшая тетрадь в шесть листов с записью на обложке «Москва. Кладбища». В ней выписаны захоронения на кладбищах: композитора А.Н. Верстовского, лексикографа В.И. Даля, историка И.Е. Забелина, живописца В.А. Тропинина и др., братское захоронение Ходынки[9]. Вероятно, Шаламов планировал подготовить такой материал для рубрики «Прогулки по Москве».

Судя по фонду В.Т. Шаламова и фонду журнала «Москва» в РГАЛИ, многие очерки писателя не были пущены в печать. К ним относятся очерки о первых спутниках Земли, о Н.В. Гоголе («Гоголь в Москве»), А.К. Толстом («Судьба А.К. Толстого» и «А.К. Толстой и русская литература»), о Борисе Южанине (Б.С. Гуревиче) и «Синей блузе», о необходимости для поэта писать прозу. Все эти материалы могут многое рассказать о тех темах, которые были особенно важны для Шаламова в пятидесятые годы.

* * *

Рецензия на альманах «На Севере Дальнем»

Шаламовым не были воплощены замыслы рецензий на журналы «Дон» и «На рубеже». Но в черновиках сохранилась объёмная рецензия на первые пять номеров альманаха «На Севере дальнем» [7; 437‒443]. В начале 1956 года Шаламов восстанавливает связь с поэтом и переводчиком Валентином Валентиновичем Португаловым, с которым Шаламов познакомился в Центральной больнице для заключенных. В.В. Португалов работал в то время в культурно-воспитательной части. В 1956 году, ещё до публикации стихотворений Шаламова в Москве, он делится с колымскими друзьями желанием отдать стихи в журнал. В марте 1956 г. они предлагают послать эти рукописи в редакцию альманаха «На Севере Дальнем», и Шаламов откликается на предложение, начинает отбирать стихотворения для альманаха. А.З. Добровольский высылает будущему автору «Колымских рассказов» несколько номеров альманаха, на которые Шаламов пишет в 1957 г. рецензию для журнала «Москва». Материал останется в рукописи, редакция отклонит его, впрочем, как и многие другие статьи писателя.

В рецензии он пишет:

«Своеобразие Дальнего Севера обусловлено не только необычным уровнем спиртового термометра (ртутный там не годится). Освоение нового края — сложное дело. <…> Многие наши понятия обрели иные масштабы на севере, где даже звездная карта неба скошена. Кажется, что привычней патефона? Но я помню, как привезли его в одну разведочную партию, работавшую целое лето в глухой тайге. Все канавщики, шурфовщики, геологи и коллекторы оставили работу. Патефон водружен на пне огромной пятисотлетней лиственницы, и вся разведка в необычайном выглядывали привлеченные музыкой юркие черноглазые бурундуки. Здесь только я оценил патефон по-настоящему».

Этот эпизод будет воплощён в знаменитом рассказе «Сентенция» (1965) [1; 399‒408] и в стихотворении «Пень» (1950-е) [3; 240]. Далее Шаламов пишет о трудности издания альманаха, об удачах и неудачах редакции, выражает пожелания:

«Хорошо бы собрать воспоминания врачей, инженеров, агрономов колымских. Здесь же вспомнится и красочная биография А.А. Тамарина — начальника колымской опытной станции, награжденного орденом, помнится, в 1934 г. А.А. Тамарин-Мирецкий много выступал в 20-е годы в московских газетах как литературный критик. На Колыме с ним была его сестра, его мать. У них должны были остаться воспоминания А.А., он был пишущий человек».

Интересно звучащее в этой рецензии замечание автора «Колымских рассказов» об озере Джека Лондона: «Это достойный памятник писателю». Здесь же — размышления о прозе классика американской литературы:

«Главная его сила — в реализме, психологической правде, в человеческих поступках на севере. Лондон как никто до него и первый из писателей показал “географическую” психологию в сотнях оттенков и подтекстов. Он сумел передать дыхание севера в каждой детали, в каждом диалоге, в каждом пейзаже. Лондон показал, что добро и зло выглядят на берегах Юкона иначе, чем в Сан-Франциско. Описание природы лишь вторичное в рассказах Лондона, и не на нем держатся его вещи» [7; 438].

Эта мысль Шаламова о пограничной ситуации, в которую попадает каждый, проходящий через колымские лагеря, вошла в рассказы и воспоминания о лагере. Об этом испытании человеческой морали он пишет в «Бесстрашии» из воспоминаний о Колыме:

«И вот в этом, партизанском РУРе — в январе или феврале 1938 года открыл я в себе одно качество… Человек не знает себя. Возможности человека к добру и злу имеют бесконечное количество ступеней. Преступления <нацистов> <могут> превзойти — всегда находится что-то новое, еще более страшное. Дно человеческой души не имеет дна, всегда случается что-то еще страшнее, еще подлее, чем ты знал, видел и понял» [4; 455].

Таким образом, эта точка отсчёта — общая для Лондона и для Шаламова. Именно с этой позиции писатель выступает с критикой прозаиков, опубликованных в альманахе:

«Помещая своих героев на дальний север, авторы вовсе не показывают скрытых основ поступков героев и, наряду с особенностями быта, не показывают особенностей человеческой психологии» [7; 438].

* * *

Очерк о В. А. Цареградском

Одно из замечаний Шаламова касается материалов о географии Восточной Сибири, в том числе раскрывающих историю освоения этих мест. Он пишет:

«Несколько лет назад на Колыме были опубликованы превосходно написанные воспоминания В.А. Цареградского, руководителя первой экспедиции на Колыме (вместе с Ю. Билибиным), затем в течение 25 лет возглавлявшего всю геологическую работу на Дальнем Севере, Героя соц. труда. Участие Цареградского в альманахе было бы весьма ценным».

Поскольку рецензия была отклонена редколлегией, Шаламов задумывает сам написать очерк о Цареградском — об этом можно судить по его записным книжкам 1957 г. Видимо, Шаламов мог возлагать надежды на то, что этими историко-географическими очерками будет снят запрет на «колымскую» тему — можно будет рассказать хотя бы о работе геологов на Колыме.

В двух рассказах Шаламова слышится отзвук ненаписанного очерка — «Берзин» (1960-е годы) и «Хан-Гирей» (<1967>). И в обоих рассказах повторяется одна мысль:

«Но никогда правительство не решалось направить сюда в стосуточную ночь, на шестидесятиградусный мороз людей насильно, принудительно. <…> Как и кем можно колонизовать край? <…> Золота тут много. Билибин и Цареградский уже вычертили первые подземные карты. Тут было не только золото, но и то, что называется «вторым металлом» — все от олова до урана. Но главное — золото, первый металл. Расчеты показали, что все окупится, что можно пойти на огромные расходы — миллиардные расходы — зафрахтовать пароходы Севморпути на несколько рейсов, построить свои суда — завезти лучшие продукты, лучшие инструменты, лучшую одежду — и начать…» [5; 569]

То же, но более ясно — в «Хан-Гирее»: «Геологическая разведка — экспедиция Билибина, Цареградского дали превосходные результаты. Запасы золота были богаты, оставались пустяки: добыть это золото на шестидесятиградусном морозе. О том, что на Колыме есть золото, известно триста лет. Но ни один царь не решался добывать это золото принудительным трудом, арестантским трудом, рабским трудом, решился на это только Сталин…» [2; 246]

Из этих выдержек видно, какой могла бы быть тональность очерка, написанного в 1967 году. Но какой она была бы для журнала «Москва» в 1957‒1960 годах? Геолог Валентин Александрович Цареградский (1902‒1990) с 1928 года занимался разведкой месторождений золота на Колыме. В 1945 г. коллективом геологов геологоразведочного управления «Дальстроя» под редакцией В.А. Цареградского были составлены первые обзорные геологические карты Северо-Востока. С января 1948 г. В.А. Цареградский — начальник Геологоразведочного управления и заместитель начальника Дальстроя МВД СССР по геологоразведке. Публикация воспоминаний геолога о колымских экспедициях зародила в Шаламове надежду на возможность публикации в альманахе «На Севере Дальнем» его очерков, воспоминаний и рассказов о Колыме. Тем более, что в одном из первых номеров была опубликована «Колыма историческая» В.В. Португалова.

«Людским коллизиям служат фоном только что одетые географической сеткой “белые пятна” гор, болот и ущелий, стремительных горных рек, тысяч ручьев, только вчера получивших имя; восьмимесячная зима с 50-60-градусными морозами, с жестким рыхлым снегом, который разметают метели и ветра утрамбовывают в ущелья так, что топором приходится вырубать ступеньки на подъёмах» —

вот такое робкое начало рассказа о Колыме московской публике. Но тут же — глубоко личное:

«Север смещает понятие о времени <…> порой кажется, что здесь действует влияние того медленного геологического счёта на “эры”, “эпохи”, с которым здесь привыкли иметь дело разведчики недр».

«Лучшее здесь — воспоминания геологов: главы из книги С.Д. Раковского — одного из “первооткрывателей” — начальника одной из первых экспедиций времён 1928‒29 годов, воспоминания Е.К. Устиева “В тайге” и особенно документальные повести геолога И. Галченко “Мы идём на Север” (№ 2). Отметим, что сам язык геологов гораздо ярче, объём зрения их писательского глаза гораздо шире — по сравнению с глазом и языком всех остальных авторов альманаха».

На Колыме Шаламов работал не только на золотых и угольных приисках, но и в геологоразведочной партии: с апреля 1939 г. по август 1940 г. на прииске Чёрная речка работает землекопом, кипятильщиком, помощником топографа. Геолог — нередкий персонаж в рассказах Шаламова, в том числе в рассказах пятидесятых годов. Среди них — «Красный крест», «Алмазная карта», «Зеленый прокурор» и «Сгущёное молоко», написанные во второй половине 50-х. Стихотворение «Разведка» написано в 1957 г.

По возвращении на материк Шаламов стал изучать географию и историю освоения Севера СССР, читал книги по геологии Восточной Сибири, медицинские книги об отморожениях, дизентерии и дистрофии — лагерных болезнях. Об этом свидетельствует его переписка с А.З. Добровольским, Ф.Е. Лоскутовым, Б.Н. Лесняком и др. Накопленные знания обнаруживают себя в рассказах.

Так, например, в рассказах встречаются описания образования горных пород («По лендлизу»):

«…камень тоже родится не камнем, а мягким маслообразным существом. Существом, а не веществом. Веществом камень бывает в старости. Молодые жидкие туфы известковых пород в горах зачаровывали глаза беглецов и рабочих геологических разведок».

Или («Зеленый прокурор»):

«Они пошли по краю зыбких молодых туфов, молодого камня, еще не успевшего окаменеть и похожего на белое масло, противно соленое на вкус. Нога в нем вязла, как в болоте, и сапоги, окунутые в этот полужидкий, маслообразный камень, покрывались как бы белой краской».

О работе геолога и геологии Шаламов также пишет в стихотворениях «Раковина», «Из дневника Ломоносова», «Разведка».

* * *

Очерки о врачах в контексте научно-популярной литературы 1950-х гг.

В рассказах Шаламова встречаются по-медицински точные описания пеллагры, отморожений, дистрофии, цинги. Не только из-за его опыта работы фельдшером и не только потому, что сам он пережил многие типичные лагерные болезни, но и потому, что после возвращения с Колымы он проверял свои наблюдения, сверял их с описаниями в книгах по медицине.

В «Перчатке» (<1972>) он говорит о своём долге написать серию очерков, посвящённых медицине на Колыме и медикам, спасшим ему жизнь:

«О Борисе Лесняке, Нине Владимировне Савоевой мне следовало написать давно. Именно Лесняку и Савоевой, а также Пантюхову обязан я реальной помощью в наитруднейшие мои колымские дни и ночи. Обязан жизнью».

Этот замысел воплощён во многих рассказах Шаламова. О роли врача в лагере Шаламов подробно пишет в рассказе «Красный крест» (1958), где наглядно подводит читателя к выводу: «Лагерная жизнь так устроена, что действительную реальную помощь заключенному может оказать только медицинский работник» [1; 181][10].

В неопубликованной статье Шаламова «В одной лаборатории» о передовом учёном-трансплантологе В.П. Демихове прозвучат многие идеи, впоследствии вошедшие в «Колымские рассказы»[11]. Владимир Петрович Демихов (1916‒1998) — советский учёный, хирург, учёный-экспериментатор, основоположник мировой трансплантологии. Впервые в мире выполнил следующие операции (в эксперименте): в 1946 году Демихов впервые пересадил дополнительное сердце в грудь собаке. В том же году произвел замену всего сердечно-легочного комплекса. Пес прожил шесть суток. Это была настоящая победа. В 1948 году Демихов начал эксперименты по пересадке печени, его клинические опыты нашли применение в Соединенных Штатах. В 1951 году Демихов впервые заменил сердце собаки на донорское, доказав, что операции подобного рода возможны. В 1952‒1953 годах Владимир Демихов разработал метод маммарно-коронарного шунтирования. Он попробовал вшивать внутреннюю грудную артерию в коронарную ниже места ее поражения. Впервые он проделал эту операцию на собаке в 1952 году. В 1960 г. вышла книга Демихова «Пересадка жизненно важных органов в эксперименте», которая стала первой в мире монографией по трансплантологии.

Статья открывается рассуждением о научной фантастике. Таким образом, Шаламов вписывает очерк о хирурге в круг научно-популярных публикаций того времени об учёных. Начало статьи — полемика с собой же, но доколымским. Сравним.

«В одной лаборатории» (1957):

«Научно-фантастический жанр на ущербе. <…> Двадцатый век застал фантастику врасплох, жизнь наступает фантастике на пятки. Жанр этот, по-видимому, обречён на вырождение, если только авторы, заглядывающие в научное будущее, не напрягут всех своих творческих сил, чтобы оказаться достойными жизненной прозы — прозы лабораторий, научных кабинетов и кафедр»[12].

«Наука и художественная литература» (1934):

«Жюль Верн — знаток всех научно-технических достижений своего времени, талантливый фантазер — организовал молодежь на изучение технических вопросов. Книги Жюля Верна — до сих пор большая движущая сила, направляющая интересы читателей на действенную работу в науке и технике… Научная фантастика безусловно заслуживает чрезвычайного внимания писательских, инженерно-технических и научных сил. Перспективы этого жанра огромны… Научная фантастика о кино — дело также не новое. Сейчас готовится фильма “Космический рейс” — база этой фильмы — работы Циолковского. Возможности кино чрезвычайно велики и в пропаганде идей науки и техники, и во взаимодействии специфики науки и киноискусства. Весьма интересно может быть разрешен вопрос о создании научно-художественного театра»[13].

Такое изменение отношения не только к жанру фантастики, но и к изображению условного в художественном произведении позже приведёт Шаламова к созданию «новой прозы». Пока же он пишет о том, что выше фантастики он ставит художественную биографию учёного: «Фантазировать о будущем в полном отрыве от практики, от достижений науки — значит выхолостить научную фантазию. Остаётся только популяризация идей экспериментаторов. Возможности здесь — безграничны»[14]. Или: «Нам остаётся только популяризация смелых домыслов экспериментаторов. Зато возможности здесь — безграничны, и домысливать за них ничего не надо»[15].

Пример такой популяризации через биографический очерк, задуманный Шаламовым, — очерк о биологе, селекционере и генетике И.В. Мичурине (1934), невоплощённый очерк об основателе экспериментального театра «Синяя блуза» Борисе Южанине (1950-е), литературный очерк о вдохновителе ЛЕФа В.В. Маяковском, очерк о руководителе строительства Вишерского ЦБК в 1930‒1932 гг. Э.П. Берзине (1960-е), очерк об основателе журнала «Красная новь» А.К. Воронском (1970-е) и очерк о, как считал Шаламов, «пролагателе новых путей в русской прозе» Н.Г. Гарине-Михайловском (1970-е).

Одна из лирических, но важных тем, затронутых Шаламовым в статье 1957 года, — изменение мировой ситуации после изобретения атомной бомбы: «Электронный микроскоп, кибернетика, расщеплённый атом доказывают нам, что чудеса перестали быть чудесами». После возвращения с Колымы Шаламов читает много научно-популярной литературы, пытаясь наверстать упущенное за годы, проведённые в заключении. Ещё в 1954 году он пишет Борису Леонидовичу Пастернаку о работе над «Атомной поэмой»:

«Если каждый атом материи таит в себе взрывчатую силу, то этим обнаруживается вся глубокая, затаенная враждебность мира, только притворяющегося нежным и красивым, и все — сирень, цветы — не может не выглядеть теперь иначе. Нам остается только лунный свет, и мы ведь сильнее ощущаем его давление, физическое давление. Это давление знакомо поэтам всех времен, но наука только теперь, опытами Лебедева, что ли, подтвердила давнее прозрение искусства. А, может быть, расщепление атома — это мщение природы людям — за ложь, обман и т. д. и т. д» (Из письма Б.Л. Пастернаку 1954 г. об «Атомной поэме») [6; 51].

Ещё одна тема, затронутая в статье о медицине, — тема врачебной этики. Ей посвящён не один рассказ Шаламова. В статье поставлена проблема вторжения врача в судьбу человека: «Можно ли ножом хирурга решать проблему долголетия, проблему продления жизни, спасения жизни — путем пересадки органов?»[16]. В условиях Колымы этот вопрос не имеет столь категоричного ответа:

«Я — доходяга, кадровый инвалид прибольничной судьбы, спасенный, даже вырванный врачами из лап смерти. Но я не вижу блага в моем бессмертии ни для себя, ни для государства. Понятия наши изменили масштабы, перешли границы добра и зла. Спасение может быть благо, а может быть и нет: этот вопрос я не решил для себя и сейчас» [2; 283‒284] («Перчатка», <1972>).

* * *

Книжная серия «Замечательные мальчики»

К 1957 году относится замысел Варлама Шаламова основать серию книг, посвящённую биографиям знаменитых людей в детстве. В фонде Шаламова в РГАЛИ сохранилась заявка на эту серию [7; 429‒432]. Не исключено, что она задумывалась совместно с О.С. Неклюдовой, второй женой писателя, автором книг для юношества. Планировалось написать 40 таких биографий. Герои книг — Мичурин, Павлов, Ковалевская, Пржевальский, П.К. Козлов, Миклухо-Маклай, Чайковский, Скрябин, Репин, Суриков, Серов, Чапаев, Кутузов, Станиславский, Ермолова, Щепкин, но больше всего — писателей: Толстой, Горький, Чехов, Гоголь, Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Маяковский, Герцен, Огарев, Некрасов, Тютчев и др.

В конце 1960-х гг. Шаламов начнёт работу над автобиографической повестью о детстве «Четвёртая Вологда». В ней отразятся многие идеи, появившиеся в его тетрадях уже в 1957 г.: «Детство знаменитых людей ‒ это всегда источник подражания, примера, желания повторить судьбу любимого героя». Или: «Впечатления детства, восприятия детские играют чрезвычайно важную роль в формировании характера человека»[17].

И даже в серии книг о детстве для Шаламова главное — опора на документ, необходимость которой автор «Колымских рассказов» считал важной частью поэтики своей прозы: «Художественный рассказ, опирающийся на строго документированный, фактический материал, представляется нам наилучшей формой»[18]. Эта же идея проступает в 1965 г. в письме Н.И. Столяровой о «Воспоминаниях» Н.Я. Мандельштам: «Большие характеры закаляются невзгодами. Вот такой большой характер и вступает в нашу литературную жизнь как пример подражания, как требование совести, как судья времени» [6; 376]. Очень близка поэтике «Колымских рассказов» та форма, которую писатель выбирает для книг о детстве знаменитых людей:

«Каждый очерк этого сборника не должен быть простым изложением событий, происшедших с мальчиком за время с 8 до 12‒14 лет, хотя и полностью соответствовать фактической стороне дела. Нет, он должен быть живым рассказом об одном-двух случаях из жизни ребенка»[19].

* * *

Замыслы Шаламова пятидесятых годов открывают перед исследователем ту сторону жизни писателя, которая позволяет многое понять относительно развития идей, положенных в основу его творчества. Анализ публицистических произведений частично восполняет историю создания «Колымских рассказов», и в том числе — цикла, в наибольшей степени по сравнению с другими посвященного медикам — «Перчатка, или КР-2». Работа в журнале «Москва» во второй половине 50-х гг. была попыткой для бывшего узника Колымы войти в столичный круг литераторов, восстановить прерванную за годы неволи связь с литературным процессом. В этот период писатель пытался использовать трибуну журналиста, во-первых, для борьбы за свою аудиторию, а во-вторых, для того, чтобы вернуть в историю те страницы, которые были вычеркнуты бюрократической машиной сталинской эпохи.

Закон сопротивления распаду. Особенности прозы и поэзии Варлама Шаламова и их восприятие в начале XXI века. Сборник научных трудов. Сост.: Лукаш Бабка, Сергей Соловьёв, Валерий Есипов, Ян Махонин. Прага-Москва, 2017. С. 303-315.

Примечания

  • 1. Статья продолжает исследование, начатое в: Гаврилова А.П., «Работа Шаламова в журнале “Москва” в 1956–1958 гг.» // Соловьëв С.М. (сост.), Варлам Шаламов в контексте мировой литературы и советской истории. М., 2013. С. 203–208.
  • 2. РГАЛИ, ф. 2596, оп. 2, ед. хр. 3.
  • 3. Михаил Куни (Моисей Абрамович Кунин, 1897‒1972), советский художник, эстрадный и цирковой исполнитель, ученик М. Шагала и Р. Фалька, на эстраде демонстрировал номера на основе психологических опытов и гипноза.
  • 4. Н.А. Абрамов (Наум Абрамович Переферкович, 1871‒1940), российский и латвийский лингвист и переводчик, помимо прочего, автор учебника русского языка «Дар слова».
  • 5. РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 25. Тетрадь с записью стихотворений «Они живут любыми встречами…», «Тороплюсь, потому что старею…», «Что вышел король пиковый…» и др. Записи, сделанные в больнице им. С.П. Боткина.
  • 6. РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 119.
  • 7. РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 121. Опубликовано: [7; 437‒444].
  • 8. Там же, л. 58‒62. Опубликовано: [7; 429‒432].
  • 9. РГАЛИ, ф. 2596, оп. 2, ед. хр. 112.
  • 10. Подробнее об этой теме см. статью М.В. Головизнина в данном сборнике.
  • 11. Шаламов В.Т., Очерк «В одной лаборатории» <осень 1956 ‒ февраль 1957>. РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 119.
  • 12. Там же, л. 1.
  • 13. Шаламов В.Т., «Наука и художественная литература» // Шаламов В.Т., Все или ничего: эссе о поэзии и прозе. Сост. С.М. Соловьëв. СПб., 2016. С. 59‒60.
  • 14. РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 119, л. 1.
  • 15. Там же.
  • 16. Шаламов В.Т., Очерк «В одной лаборатории». Л. 17.
  • 17. Шаламов В.Т., Заявка на книжную серию «Замечательные мальчики». РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 121, л. 59.
  • 18. Там же, л. 60.
  • 19. Там же, л. 58‒62.