Анна Гаврилова

Литературный очерк Шаламова 1950-х гг.

Анализ невоплощённых замыслов В.Т. Шаламова пятидесятых годов позволяет немало узнать о том, что его волновало в этот период[1]. Многие материалы по этой теме содержатся в РГАЛИ — в его архивах и в архивах журнала «Москва». Сформировавшиеся в те времена идеи нашли затем свое отражение и в «Колымских рассказах», и в поэзии.

В пятидесятые Шаламов заводит «толстые тетради» — общие тетради без полей в клетку по девяносто шесть листов. В них он делает записи, наброски, многие из которых стали впоследствии основой «Колымских рассказов» и других прозаических произведений; в этих же тетрадях он записывает и правит стихотворения. Дату записи в такой тетради он называл датой создания стихотворения. Помимо этого, в тетрадях делались вклейки вырезок из газет и писались комментарии к ним, в них содержались характеристики современников, заметки о различных политических событиях, излагались литературные взгляды, также делались выписки из книг и записи повседневного характера. Толстые тетради в полной мере можно назвать рабочими тетрадями Шаламова. С середины 50-х годов писатель над рассказами стал работать только в тонких школьных тетрадках в клетку или в линейку по двенадцать листов. В остальном толстые тетради продолжают играть прежнюю роль.

Содержащиеся в рабочих тетрадях записи отражают разные этапы работы писателя над текстом произведения. По рукописям можно проследить, /303/ как шел творческий процесс, попробовать реконструировать восприятие Шаламовым тех событий, свидетелем которых он был.

План работы для журнала «Москва» отражён как минимум в трёх тетрадях Шаламова 1956, 1957 и 1959 гг. На обложке тетради 1956 г. зачёркнуто слово «Москва» и написано «Сухим пайком. КР»[2]. Большую часть этой тетради занимает первый черновик рассказа, но сделаны также записи о рифме, о вечере М.А. Куни[3], сделаны выписки из Б. Паскаля и книги Н.А. Абрамова[4] «Дар слова», записано стихотворение «Как где-то читанная книга…», черновик заметки «Поэты Подмосковья», а также набросаны планы материалов для журнала. Таким образом, перед нами одна из первых послеколымских рабочих тетрадей Шаламова, в которых ещё не отделены записи рассказов от стихотворений и разрозненных выписок.

На лл. 42‒43об сделаны черновые наброски плана, а на лл. 44об‒45 — беловой вариант:

Москва

Репортаж
         Полюс холода (87,4)
              Лабрадор-Верхоянск-Оймякон-Антарктида
              Школы труда и учёбы
              Полупроводники, кибернетика в медицине
              Взаимозамена человеческих чувств
              Капроновый комбинат в Калинине
              Заводские музеи

Интервью
                Москвичи в Антарктиде
                Механизация уборки городов (беседа в Академ<ии> Комм<унального> хозяйства)
                Беседа в Академии Наук (вроде космических лучей)
                Щипачёв (?) — Лучшее стихотворение года /304/

Прогулки:
         1 старая Москва. Науки (новые мемориальные музеи доски — по свед<ениям> маст<ерской> реконстр<укции> и истор<ии> Москвы)
              2 Старая Москва. Искусства
              3 Новое в с/х на выставке и в промышленности

Смесь:
               Международный книгообмен Ленинской библиотеки
               Мозг на экране
               Домик Сергея Дрожжина в Завидове
               Футбол
               Московский клуб туристов. Рабочая!!
               Очерк о ремонте музейных вещей

Из всего этого списка были реализованы лишь некоторые планы: в 1957 опубликована статья «Сто пятьдесят семь мемориальных музеев» (Москва. 1957, № 1. С. 212‒213). Возможно, также из этого же плана родился очерк «Одежда улиц» (подпись — В.Ш., Москва. 1957, № 6. С. 222‒223). В 1959 г. была опубликована статья Шаламова «Певцы Подмосковья» под псевдонимом В. Тихонов (Москва. 1959, № 8. С. 222‒223).

Обратимся к некоторым записям из рабочей тетради Шаламова 1957 г.[5], в которой содержались замыслы очерков, так и не опубликованных автором, но отразившихся на его последующем творчестве.

Это запись на л. 4об:

Цареградский ╗
                                  ╠ для Москвы
                  Демихов ╝

Эта запись отражает план написать очерк об ученом-трансплантологе В.П. Демихове и очерк о геологе В.А. Цареградском. Очерк о хирурге написан для журнала «Москва» и хранится в фонде Шаламова в РГАЛИ[6]. /305/

Материалов к очерку о Цареградском в фонде не содержится, но о его замысле можно судить по рецензии Шаламова на альманах «На Севере Дальнем», в которой идёт речь о геологе.

На л. 9 содержится следующая запись:

Бюллетени:
              Взять справку в Гослитиздате
              Получить деньги

Материал   Рецензии:   Роман в стихах
         в Москву                        На Севере дальнем
                            Заметки:     «Кр. Новь»
                                                Первая картина Тр. галереи
                                                Оружие Октября
                                                Феб лучезарный
                                                Кто изобрёл баян

Письма:
              Кундушу
              Лоскутову
              Лиле
              Гале
              Галине Андр<еевне>
              Демихов

В этой записи обращает на себя внимание план написать рецензию на первые пять номеров альманаха «На Севере Дальнем». В фонде писателя в РГАЛИ хранится машинопись этой рецензии с правкой Шаламова[7]. Там же — карандашный автограф заявки на серию книг «Замечательные мальчики»[8], который также относится к 1957 г.

К тетрадям с записями планов работы для «Москвы» относится и небольшая тетрадь в шесть листов с записью на обложке «Москва. Кладбища». В ней выписаны захоронения на кладбищах: композитора А.Н. Верстовского, лексикографа В.И. Даля, историка И.Е. Забелина, живописца В.А. /306/ Тропинина и др., братское захоронение Ходынки[9]. Вероятно, Шаламов планировал подготовить такой материал для рубрики «Прогулки по Москве».

Судя по фонду В.Т. Шаламова и фонду журнала «Москва» в РГАЛИ, многие очерки писателя не были пущены в печать. К ним относятся очерки о первых спутниках Земли, о Н.В. Гоголе («Гоголь в Москве»), А.К. Толстом («Судьба А.К. Толстого» и «А.К. Толстой и русская литература»), о Борисе Южанине (Б.С. Гуревиче) и «Синей блузе», о необходимости для поэта писать прозу. Все эти материалы могут многое рассказать о тех темах, которые были особенно важны для Шаламова в пятидесятые годы.

* * *

Рецензия на альманах «На Севере Дальнем»

Шаламовым не были воплощены замыслы рецензий на журналы «Дон» и «На рубеже». Но в черновиках сохранилась объёмная рецензия на первые пять номеров альманаха «На Севере дальнем» [7; 437‒443]. В начале 1956 года Шаламов восстанавливает связь с поэтом и переводчиком Валентином Валентиновичем Португаловым, с которым Шаламов познакомился в Центральной больнице для заключенных. В.В. Португалов работал в то время в культурно-воспитательной части. В 1956 году, ещё до публикации стихотворений Шаламова в Москве, он делится с колымскими друзьями желанием отдать стихи в журнал. В марте 1956 г. они предлагают послать эти рукописи в редакцию альманаха «На Севере Дальнем», и Шаламов откликается на предложение, начинает отбирать стихотворения для альманаха. А.З. Добровольский высылает будущему автору «Колымских рассказов» несколько номеров альманаха, на которые Шаламов пишет в 1957 г. рецензию для журнала «Москва». Материал останется в рукописи, редакция отклонит его, впрочем, как и многие другие статьи писателя.

В рецензии он пишет:

«Своеобразие Дальнего Севера обусловлено не только необычным уровнем спиртового термометра (ртутный там не годится). Освоение нового края — сложное дело. <…> Многие наши понятия обрели иные масштабы на севере, где даже звездная карта неба скошена. Кажется, что привычней патефона? Но я помню, как привезли его в одну разведочную партию, работавшую целое лето в глухой тайге. Все канавщики, шурфовщики, геологи и коллекторы оставили работу. Патефон водружен на пне огромной пятисотлетней лиственницы, и вся разведка в необычайном /307/ выглядывали привлеченные музыкой юркие черноглазые бурундуки. Здесь только я оценил патефон по-настоящему».

Этот эпизод будет воплощён в знаменитом рассказе «Сентенция» (1965) [1; 399‒408] и в стихотворении «Пень» (1950-е) [3; 240]. Далее Шаламов пишет о трудности издания альманаха, об удачах и неудачах редакции, выражает пожелания:

«Хорошо бы собрать воспоминания врачей, инженеров, агрономов колымских. Здесь же вспомнится и красочная биография А.А. Тамарина — начальника колымской опытной станции, награжденного орденом, помнится, в 1934 г. А.А. Тамарин-Мирецкий много выступал в 20-е годы в московских газетах как литературный критик. На Колыме с ним была его сестра, его мать. У них должны были остаться воспоминания А.А., он был пишущий человек».

Интересно звучащее в этой рецензии замечание автора «Колымских рассказов» об озере Джека Лондона: «Это достойный памятник писателю». Здесь же — размышления о прозе классика американской литературы:

«Главная его сила — в реализме, психологической правде, в человеческих поступках на севере. Лондон как никто до него и первый из писателей показал “географическую” психологию в сотнях оттенков и подтекстов. Он сумел передать дыхание севера в каждой детали, в каждом диалоге, в каждом пейзаже. Лондон показал, что добро и зло выглядят на берегах Юкона иначе, чем в Сан-Франциско. Описание природы лишь вторичное в рассказах Лондона, и не на нем держатся его вещи» [7; 438].

Эта мысль Шаламова о пограничной ситуации, в которую попадает каждый, проходящий через колымские лагеря, вошла в рассказы и воспоминания о лагере. Об этом испытании человеческой морали он пишет в «Бесстрашии» из воспоминаний о Колыме:

«И вот в этом, партизанском РУРе — в январе или феврале 1938 года открыл я в себе одно качество… Человек не знает себя. Возможности человека к добру и злу имеют бесконечное количество ступеней. Преступления <нацистов> <могут> превзойти — всегда находится что-то новое, еще более страшное. Дно человеческой души не имеет дна, всегда случается что-то еще страшнее, еще подлее, чем ты знал, видел и понял» [4; 455].

Таким образом, эта точка отсчёта — общая для Лондона и для Шаламова. Именно с этой позиции писатель выступает с критикой прозаиков, опубликованных в альманахе:

«Помещая своих героев на дальний север, авторы вовсе не показывают скрытых основ поступков героев и, наряду с особенностями быта, не показывают особенностей человеческой психологии» [7; 438]. /308/

* * *

Очерк о В. А. Цареградском

Одно из замечаний Шаламова касается материалов о географии Восточной Сибири, в том числе раскрывающих историю освоения этих мест. Он пишет:

«Несколько лет назад на Колыме были опубликованы превосходно написанные воспоминания В.А. Цареградского, руководителя первой экспедиции на Колыме (вместе с Ю. Билибиным), затем в течение 25 лет возглавлявшего всю геологическую работу на Дальнем Севере, Героя соц. труда. Участие Цареградского в альманахе было бы весьма ценным».

Поскольку рецензия была отклонена редколлегией, Шаламов задумывает сам написать очерк о Цареградском — об этом можно судить по его записным книжкам 1957 г. Видимо, Шаламов мог возлагать надежды на то, что этими историко-географическими очерками будет снят запрет на «колымскую» тему — можно будет рассказать хотя бы о работе геологов на Колыме.

В двух рассказах Шаламова слышится отзвук ненаписанного очерка — «Берзин» (1960-е годы) и «Хан-Гирей» (<1967>). И в обоих рассказах повторяется одна мысль:

«Но никогда правительство не решалось направить сюда в стосуточную ночь, на шестидесятиградусный мороз людей насильно, принудительно. <…> Как и кем можно колонизовать край? <…> Золота тут много. Билибин и Цареградский уже вычертили первые подземные карты. Тут было не только золото, но и то, что называется «вторым металлом» — все от олова до урана. Но главное — золото, первый металл. Расчеты показали, что все окупится, что можно пойти на огромные расходы — миллиардные расходы — зафрахтовать пароходы Севморпути на несколько рейсов, построить свои суда — завезти лучшие продукты, лучшие инструменты, лучшую одежду — и начать…» [5; 569]

То же, но более ясно — в «Хан-Гирее»: «Геологическая разведка — экспедиция Билибина, Цареградского дали превосходные результаты. Запасы золота были богаты, оставались пустяки: добыть это золото на шестидесятиградусном морозе. О том, что на Колыме есть золото, известно триста лет. Но ни один царь не решался добывать это золото принудительным трудом, арестантским трудом, рабским трудом, решился на это только Сталин…» [2; 246]

Из этих выдержек видно, какой могла бы быть тональность очерка, написанного в 1967 году. Но какой она была бы для журнала «Москва» в 1957‒1960 годах? Геолог Валентин Александрович Цареградский (1902‒1990) с 1928 года занимался разведкой месторождений золота на Колыме. В 1945 г. коллективом геологов геологоразведочного управления «Дальстроя» под редакцией В.А. Цареградского были составлены первые /309/ обзорные геологические карты Северо-Востока. С января 1948 г. В.А. Цареградский — начальник Геологоразведочного управления и заместитель начальника Дальстроя МВД СССР по геологоразведке. Публикация воспоминаний геолога о колымских экспедициях зародила в Шаламове надежду на возможность публикации в альманахе «На Севере Дальнем» его очерков, воспоминаний и рассказов о Колыме. Тем более, что в одном из первых номеров была опубликована «Колыма историческая» В.В. Португалова.

«Людским коллизиям служат фоном только что одетые географической сеткой “белые пятна” гор, болот и ущелий, стремительных горных рек, тысяч ручьев, только вчера получивших имя; восьмимесячная зима с 50-60-градусными морозами, с жестким рыхлым снегом, который разметают метели и ветра утрамбовывают в ущелья так, что топором приходится вырубать ступеньки на подъёмах» —

вот такое робкое начало рассказа о Колыме московской публике. Но тут же — глубоко личное:

«Север смещает понятие о времени <…> порой кажется, что здесь действует влияние того медленного геологического счёта на “эры”, “эпохи”, с которым здесь привыкли иметь дело разведчики недр».

«Лучшее здесь — воспоминания геологов: главы из книги С.Д. Раковского — одного из “первооткрывателей” — начальника одной из первых экспедиций времён 1928‒29 годов, воспоминания Е.К. Устиева “В тайге” и особенно документальные повести геолога И. Галченко “Мы идём на Север” (№ 2). Отметим, что сам язык геологов гораздо ярче, объём зрения их писательского глаза гораздо шире — по сравнению с глазом и языком всех остальных авторов альманаха».

На Колыме Шаламов работал не только на золотых и угольных приисках, но и в геологоразведочной партии: с апреля 1939 г. по август 1940 г. на прииске Чёрная речка работает землекопом, кипятильщиком, помощником топографа. Геолог — нередкий персонаж в рассказах Шаламова, в том числе в рассказах пятидесятых годов. Среди них — «Красный крест», «Алмазная карта», «Зеленый прокурор» и «Сгущёное молоко», написанные во второй половине 50-х. Стихотворение «Разведка» написано в 1957 г.

По возвращении на материк Шаламов стал изучать географию и историю освоения Севера СССР, читал книги по геологии Восточной Сибири, медицинские книги об отморожениях, дизентерии и дистрофии — лагерных болезнях. Об этом свидетельствует его переписка с А.З. Добровольским, Ф.Е. Лоскутовым, Б.Н. Лесняком и др. Накопленные знания обнаруживают себя в рассказах.

Так, например, в рассказах встречаются описания образования горных пород («По лендлизу»):

«…камень тоже родится не камнем, а мягким маслообразным существом. Существом, а не веществом. Веществом /310/ камень бывает в старости. Молодые жидкие туфы известковых пород в горах зачаровывали глаза беглецов и рабочих геологических разведок».

Или («Зеленый прокурор»):

«Они пошли по краю зыбких молодых туфов, молодого камня, еще не успевшего окаменеть и похожего на белое масло, противно соленое на вкус. Нога в нем вязла, как в болоте, и сапоги, окунутые в этот полужидкий, маслообразный камень, покрывались как бы белой краской».

О работе геолога и геологии Шаламов также пишет в стихотворениях «Раковина», «Из дневника Ломоносова», «Разведка».

* * *

Очерки о врачах в контексте научно-популярной литературы 1950-х гг.

В рассказах Шаламова встречаются по-медицински точные описания пеллагры, отморожений, дистрофии, цинги. Не только из-за его опыта работы фельдшером и не только потому, что сам он пережил многие типичные лагерные болезни, но и потому, что после возвращения с Колымы он проверял свои наблюдения, сверял их с описаниями в книгах по медицине.

В «Перчатке» (<1972>) он говорит о своём долге написать серию очерков, посвящённых медицине на Колыме и медикам, спасшим ему жизнь:

«О Борисе Лесняке, Нине Владимировне Савоевой мне следовало написать давно. Именно Лесняку и Савоевой, а также Пантюхову обязан я реальной помощью в наитруднейшие мои колымские дни и ночи. Обязан жизнью».

Этот замысел воплощён во многих рассказах Шаламова. О роли врача в лагере Шаламов подробно пишет в рассказе «Красный крест» (1958), где наглядно подводит читателя к выводу: «Лагерная жизнь так устроена, что действительную реальную помощь заключенному может оказать только медицинский работник» [1; 181][10].

В неопубликованной статье Шаламова «В одной лаборатории» о передовом учёном-трансплантологе В.П. Демихове прозвучат многие идеи, впоследствии вошедшие в «Колымские рассказы»[11]. Владимир Петрович Демихов (1916‒1998) — советский учёный, хирург, учёный-экспериментатор, основоположник мировой трансплантологии. Впервые в мире выполнил /311/ следующие операции (в эксперименте): в 1946 году Демихов впервые пересадил дополнительное сердце в грудь собаке. В том же году произвел замену всего сердечно-легочного комплекса. Пес прожил шесть суток. Это была настоящая победа. В 1948 году Демихов начал эксперименты по пересадке печени, его клинические опыты нашли применение в Соединенных Штатах. В 1951 году Демихов впервые заменил сердце собаки на донорское, доказав, что операции подобного рода возможны. В 1952‒1953 годах Владимир Демихов разработал метод маммарно-коронарного шунтирования. Он попробовал вшивать внутреннюю грудную артерию в коронарную ниже места ее поражения. Впервые он проделал эту операцию на собаке в 1952 году. В 1960 г. вышла книга Демихова «Пересадка жизненно важных органов в эксперименте», которая стала первой в мире монографией по трансплантологии.

Статья открывается рассуждением о научной фантастике. Таким образом, Шаламов вписывает очерк о хирурге в круг научно-популярных публикаций того времени об учёных. Начало статьи — полемика с собой же, но доколымским. Сравним.

«В одной лаборатории» (1957):

«Научно-фантастический жанр на ущербе. <…> Двадцатый век застал фантастику врасплох, жизнь наступает фантастике на пятки. Жанр этот, по-видимому, обречён на вырождение, если только авторы, заглядывающие в научное будущее, не напрягут всех своих творческих сил, чтобы оказаться достойными жизненной прозы — прозы лабораторий, научных кабинетов и кафедр»[12].

«Наука и художественная литература» (1934):

«Жюль Верн — знаток всех научно-технических достижений своего времени, талантливый фантазер — организовал молодежь на изучение технических вопросов. Книги Жюля Верна — до сих пор большая движущая сила, направляющая интересы читателей на действенную работу в науке и технике… Научная фантастика безусловно заслуживает чрезвычайного внимания писательских, инженерно-технических и научных сил. Перспективы этого жанра огромны… Научная фантастика о кино — дело также не новое. Сейчас готовится фильма “Космический рейс” — база этой фильмы — работы Циолковского. Возможности кино чрезвычайно велики и в пропаганде идей науки и техники, и во взаимодействии специфики науки и киноискусства. Весьма интересно может быть разрешен вопрос о создании научно-художественного театра»[13]. /312/

Такое изменение отношения не только к жанру фантастики, но и к изображению условного в художественном произведении позже приведёт Шаламова к созданию «новой прозы». Пока же он пишет о том, что выше фантастики он ставит художественную биографию учёного: «Фантазировать о будущем в полном отрыве от практики, от достижений науки — значит выхолостить научную фантазию. Остаётся только популяризация идей экспериментаторов. Возможности здесь — безграничны»[14]. Или: «Нам остаётся только популяризация смелых домыслов экспериментаторов. Зато возможности здесь — безграничны, и домысливать за них ничего не надо»[15].

Пример такой популяризации через биографический очерк, задуманный Шаламовым, — очерк о биологе, селекционере и генетике И.В. Мичурине (1934), невоплощённый очерк об основателе экспериментального театра «Синяя блуза» Борисе Южанине (1950-е), литературный очерк о вдохновителе ЛЕФа В.В. Маяковском, очерк о руководителе строительства Вишерского ЦБК в 1930‒1932 гг. Э.П. Берзине (1960-е), очерк об основателе журнала «Красная новь» А.К. Воронском (1970-е) и очерк о, как считал Шаламов, «пролагателе новых путей в русской прозе» Н.Г. Гарине-Михайловском (1970-е).

Одна из лирических, но важных тем, затронутых Шаламовым в статье 1957 года, — изменение мировой ситуации после изобретения атомной бомбы: «Электронный микроскоп, кибернетика, расщеплённый атом доказывают нам, что чудеса перестали быть чудесами». После возвращения с Колымы Шаламов читает много научно-популярной литературы, пытаясь наверстать упущенное за годы, проведённые в заключении. Ещё в 1954 году он пишет Борису Леонидовичу Пастернаку о работе над «Атомной поэмой»:

«Если каждый атом материи таит в себе взрывчатую силу, то этим обнаруживается вся глубокая, затаенная враждебность мира, только притворяющегося нежным и красивым, и все — сирень, цветы — не может не выглядеть теперь иначе. Нам остается только лунный свет, и мы ведь сильнее ощущаем его давление, физическое давление. Это давление знакомо поэтам всех времен, но наука только теперь, опытами Лебедева, что ли, подтвердила давнее прозрение искусства. А, может быть, расщепление атома — это мщение природы людям — за ложь, обман и т. д. и т. д» (Из письма Б.Л. Пастернаку 1954 г. об «Атомной поэме») [6; 51]. /313/

Ещё одна тема, затронутая в статье о медицине, — тема врачебной этики. Ей посвящён не один рассказ Шаламова. В статье поставлена проблема вторжения врача в судьбу человека: «Можно ли ножом хирурга решать проблему долголетия, проблему продления жизни, спасения жизни — путем пересадки органов?»[16]. В условиях Колымы этот вопрос не имеет столь категоричного ответа:

«Я — доходяга, кадровый инвалид прибольничной судьбы, спасенный, даже вырванный врачами из лап смерти. Но я не вижу блага в моем бессмертии ни для себя, ни для государства. Понятия наши изменили масштабы, перешли границы добра и зла. Спасение может быть благо, а может быть и нет: этот вопрос я не решил для себя и сейчас» [2; 283‒284] («Перчатка», <1972>).

* * *

Книжная серия «Замечательные мальчики»

К 1957 году относится замысел Варлама Шаламова основать серию книг, посвящённую биографиям знаменитых людей в детстве. В фонде Шаламова в РГАЛИ сохранилась заявка на эту серию [7; 429‒432]. Не исключено, что она задумывалась совместно с О.С. Неклюдовой, второй женой писателя, автором книг для юношества. Планировалось написать 40 таких биографий. Герои книг — Мичурин, Павлов, Ковалевская, Пржевальский, П.К. Козлов, Миклухо-Маклай, Чайковский, Скрябин, Репин, Суриков, Серов, Чапаев, Кутузов, Станиславский, Ермолова, Щепкин, но больше всего — писателей: Толстой, Горький, Чехов, Гоголь, Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Маяковский, Герцен, Огарев, Некрасов, Тютчев и др.

В конце 1960-х гг. Шаламов начнёт работу над автобиографической повестью о детстве «Четвёртая Вологда». В ней отразятся многие идеи, появившиеся в его тетрадях уже в 1957 г.: «Детство знаменитых людей ‒ это всегда источник подражания, примера, желания повторить судьбу любимого героя». Или: «Впечатления детства, восприятия детские играют чрезвычайно важную роль в формировании характера человека»[17].

И даже в серии книг о детстве для Шаламова главное — опора на документ, необходимость которой автор «Колымских рассказов» считал важной частью поэтики своей прозы: «Художественный рассказ, /314/ опирающийся на строго документированный, фактический материал, представляется нам наилучшей формой»[18]. Эта же идея проступает в 1965 г. в письме Н.И. Столяровой о «Воспоминаниях» Н.Я. Мандельштам: «Большие характеры закаляются невзгодами. Вот такой большой характер и вступает в нашу литературную жизнь как пример подражания, как требование совести, как судья времени» [6; 376]. Очень близка поэтике «Колымских рассказов» та форма, которую писатель выбирает для книг о детстве знаменитых людей:

«Каждый очерк этого сборника не должен быть простым изложением событий, происшедших с мальчиком за время с 8 до 12‒14 лет, хотя и полностью соответствовать фактической стороне дела. Нет, он должен быть живым рассказом об одном-двух случаях из жизни ребенка»[19].

* * *

Замыслы Шаламова пятидесятых годов открывают перед исследователем ту сторону жизни писателя, которая позволяет многое понять относительно развития идей, положенных в основу его творчества. Анализ публицистических произведений частично восполняет историю создания «Колымских рассказов», и в том числе — цикла, в наибольшей степени по сравнению с другими посвященного медикам — «Перчатка, или КР-2». Работа в журнале «Москва» во второй половине 50-х гг. была попыткой для бывшего узника Колымы войти в столичный круг литераторов, восстановить прерванную за годы неволи связь с литературным процессом. В этот период писатель пытался использовать трибуну журналиста, во-первых, для борьбы за свою аудиторию, а во-вторых, для того, чтобы вернуть в историю те страницы, которые были вычеркнуты бюрократической машиной сталинской эпохи. /315/

Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@shalamov.ru. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.