Андрей Жуков, Рафаэль Бэсса Феррейра

«Колымские рассказы» Варлама Шаламова: критическая рецепция в Бразилии

В начале XXI века, а именно с 2004 года, в Бразилии появилась серия книг классиков русской литературы, переведенных непосредственно с русского языка. Это само по себе является особым явлением в бразильском издательском деле, поскольку ранее большинство произведений русских писателей были переведены с французских версий. То есть русские издания в Бразилии являлись переводом перевода (русский — французский — португальский).

Появление в 2000-е годы множества проектов перевода оригиналов этих произведений объясняется двумя факторами: первый — широкоплановая авангардная работа бразильского издателя в попытке доставить своему читателю новые переводы прозы и поэзии разных стран, в том числе России, XIX и XX веков; а второй — наличие уникального специалиста по русскому языку и литературе.

Борис Шнайдерман, родившийся в Одессе и прибывший в Бразилию в 1925 году, создавал на протяжении всего XX века определённую традицию восприятия славянской культуры и литературы в Бразилии. Поскольку Б. Шнайдерман свободно говорил по-русски, он выступил пионером в переводах Ф. Достоевского, М. Горького, Н. Гоголя и А. Чехова на португальский язык. Впоследствии свою работу в качестве переводчика он стал делить со многими своими учениками, которые увлекались языком А. Пушкина и понимали, что старые переводы с французского языка искажают стиль и литературные приемы, превращая голоса русских писателей в симулякр Э. Золя и Г. Флобера.

Под влиянием работ Б. Шнайдермана и филологических курсов изучения русской литературы, открытых при его участии в Университете Сан-Паулу (курс стал базой для многочисленных исследований, новых переводов и обогатил бразильскую культуру именами переводчиков, приобретших впоследствии большую известность), издательство «Эдитора 34» («Editora 34») запускает проект публикаций авторов Центральной и Восточной Европы. Проект получил название «Коллекция Востока» и был организован учениками Б. Шнайдермана, которые реализовывали заложенные им научные принципы и традиции, переводя на португальский язык таких авторов, как Дежё Костоланьи, Эркень Иштван и Карел Чапек, наряду с величайшими именами русской литературы, такими как А. Пушкин, Л. Толстой, И. Тургенев, Ф. Достоевский, Н. Лесков, А. Чехов, И. Бунин, В. Маяковский, И. Бабель, О. Мандельштам и В. Шаламов, последнему из которых в последнее время уделяется наибольшее внимание в бразильской прессе.

Подчеркнутая эйфория прессы, читателей и исследователей русской культуры в отношении рецепции и литературного восприятия творчества В. Шаламова в Бразилии имеет в своей основе несколько объективных причин. Одной из них является абсолютная новизна писательского имени Варлама Шаламова для Бразилии. До 2015 года широкой публике ничего не было известно ни об этом авторе, ни о его «Колымских рассказах». Только в академических кругах, и притом очень ограниченным образом, существовали какие-либо минимальные сведения о Шаламове, имевшие скорее хрестоматийный характер. Даже в библиографиях по русской литературе он практически не упоминался — исключение составляют небольшой текст о письменном ремесле, переведенный Борисом Шнайдерманом в книге «Обломки и миф: культура и конец Советского Союза» [17], и рассказ «Херес» (рассказа с таким названием у Шаламова нет, видимо, имеет в виду «Крест»), опубликованный в антологии русского рассказа [2].

Следует отметить, что малоизвестность творчества Шаламова являлась проблемой не только в Бразилии, но и в других странах. Даже в самой России полностью все тексты Варлама Шаламова были опубликованы только на самом исходе советского периода истории России.

Второй фактор, который венчает лаврами тексты Шаламова в Бразилии, заключается в сегодняшней популярности дискуссий о разоблачениях зверств, совершенных сталинским режимом, а также дискуссий о текстах с воспоминаниями жертв, переживших устроенный самим человечеством геноцид. Это обусловлено новым культурным и социальным менталитетом в Бразилии, сложившимся в результате возобновления политической жизни после почти тридцатилетнего режима исключения (названного в книгах по истории «бразильской военной диктатурой»).

Поэтому неудивительно, что перевод и выход в свет пяти томов «Колымских рассказов» (3; 4; 5; 6; 7] спровоцировал обширное обсуждение как в академических кругах, связанных с гуманитарными науками (в области социологии, культурологии, историографии, сравнительной литературы и геополитики), так и в журналистской прессе, касающейся бразильской культуры.

Из этого следует, что нужно согласиться с Х.Р. Яуссом [10], который утверждает, что никакой текст не существует без фигуры читателя и что текст является автономным (ведет себя так, как хочет). То есть существование литературного текста зависит от его (про)чтения и участия его читателей. Поэтому можно сказать, что творчество Варлама Шаламова приобретает реальное существование в бразильской культурной среде только с момента получения его текстов читателями, будь то академические литературные критики, рецензенты прессы или даже те, кто делится своим опытом чтения в блогах или на интернет-страницах YouTube.

Указывая на новый тип истории литературы, в которой основное внимание уделяется анализу рецепции, Яусс ясно дает понять, что весь текст предназначен для читателя и понимание этого текста происходит только через эстетическую перцепцию и восприятие чувств, исходящих из чтения |9). Кроме того, дебаты о появлении перевода «Колымских рассказов» способствовали интенсивному диалогу не только среди бразильских читателей, но и диалогу с уже сделанными интерпретациями произведения, что расширяет горизонт чтения и читательский опыт восприятия.

Эта постоянная связь между разнообразными дискуссиями о произведении придала тексту русского писателя особенно важный смысл и огромную значимость в Бразилии. В то же время опубликованные ранее произведения И. Бунина, В. Сорокина или В. Короленко, весомых авторов в русской литературе XX века, не вызвали сильного резонанса в Бразилии, в отличие от предшествовавших им публикаций переводов Ф. Достоевского, Л. Толстого или А. Чехова.

Трехсторонний опыт чтения (aislltesis. poiesis и kaiharsis), как отмечает Яусс [10], показывает, что реальными производителями значения текста являются читатель и диалоги с другими опытами чтения. Можно сказать, что понимание произведения и его интерпретация могут быть сформированы только тогда, когда опыт читателей сливается, придавая новый смысл тексту, мотивируя его никогда не быть застоявшимся, сохраняя ему жизнь во времени и в пространстве, обновляя его наследие в истории литературы и в культуре человечества.

То, что наблюдается в Бразилии в отношении критики произведений Шаламова, представляет собой особое явление, поскольку интерпретации «Колымских рассказов» показывают, что в стране существует тенденция не различать в тексте автора существующие отношения между реальным и придуманным, или между историко-биографическим и фиктивным, или между жизнью и литературным произведением. Однако опыт бразильских читателей по восприятию текстов Шаламова не только не ограничивается этими факторами, но и превосходит их, подчеркивая литературный стиль писателя, который балансирует между лирико-трагическим и сухим и лаконичным тоном в описаниях зверств, совершенных в лагерях, раскрывая, по мнению большинства бразильских журналистов, панораму человеческого состояния, видимую только в великих именах мировой литературы.

Для данного исследования были выбраны шесть критических статей из самых влиятельных бразильских периодических изданий: четыре из печатных журналов (две из журнала «Фолия де Сан-Паулу» («Folha de Sâo Paulo) и две из журнала «Эстадао» («Estadào»), а также две из цифровых изданий (одна из журнала «Раскуньо» («Rascunho») и одна из журнала «Култме» («Kultme»).

В иллюстрированном приложении к журналу «Фолия де Сан-Паулу» критик и журналист Маурицио Пулс опубликовал две статьи о появлении произведений Варлама Шаламова в Бразилии. В первом тексте 2015 года под заголовком «Шаламов представляет болезненную панораму сталинской эпохи» («Chalamov compôe panorama doloroso sobre época stalinista») Пулс размышляет об аспекте представления творчества Шаламова, подчеркивая также восхищение итальянского писателя Роберто Савиано его произведением, раскрывая настоящую этическую процедуру в повествовании «Колымских рассказов». По мнению журналиста, «Шаламов не верит, что литература может «исправить» людей или помочь «избежать» массовых убийств. Но он чувствует, что обязан оставить свои показания как свидетель увиденного»[13].

Интерпретация Пулса найдет аналогичную точку зрения в статье Гутемберга Медейроса в газете «Култме». Медейрос подчеркивает, что теорию Шаламова как свидетеля не следует сравнивать с так называемой свидетельской литературой, как некоторые исследователи называют рассказы о катастрофах и / или трагедиях в истории цивилизации, таких как массовые геноциды, миграционные потоки, войны и другие конфликты. К свидетельской литературе относят, например, произведения Александра Солженицына, Хорхе Семпруна и Имре Кертеса. Для такого рецензента Шаламова, как Примо Леви, факт жизни представляется как единичный опыт, описанный только для того, чтобы поразмышлять о состоянии человека. При этом Медейрос категорически утверждает, что эти два автора (В. Шаламов и Примо Леви) в определенной степени являются учениками и преемниками творчества Франца Кафки, чьи произведения начинаются с глубин конкретных человеческих переживаний для построения повествований философского характера [12].

Андре де Леонес [11], в свою очередь, ссылаясь на переводчика испанского издания «Колымских рассказов» Рикардо Сан-Висенте, считает, что такая стилистика — основное отличие литературы Шаламова от Достоевского. В то время как второй, также проведя часть жизни в лагерях (на каторге), наконец увидел «способ очищения», литература Шаламова передает читателю «дополнительный шаг на пути дегуманизации человека». Леонес приходит к мысли, что в «Колымских рассказах» нет ничего похожего на очищение, поскольку есть только дикость местной природы и брошенных там людей.

Алан Сантьяго в журнале «Раскуньо» ведет диалог с опытом чтения Леонеса [11], Пулса [13] и Медейроса [12]. Журналист ощущает полное отсутствие надежды во всех произведениях Шаламова, для которого «жестокий есть ближайший друг» [16]. Обсуждая тексты второго тома «Колымских рассказов» («Левый берег»), Сантьяго делает вывод о том, что эти произведения Шаламова написаны в жанре, который граничит с эссе, поскольку тут есть более длинные и философские размышления, в отличие от произведений, размещенных в других томах, где повествование имеет тенденцию демонстрировать в первую очередь дикость человеческих отношений.

Постоянным лейтмотивом критики является создание образа автора в «Колымских рассказах», которого можно назвать «этическим философом, осуждающим жизнь» [16], или даже «философом существования», при этом в качестве отправной точки берется гуманитарный аспект, вызываемый у читателя эстетическим текстом. Это подтверждает мысль о том, что процесс интерпретации, происходящий после прочтения текста, включает в себя эмпатию читателя к произведению, которое вызывает у него катарсис, или очищение эмоцией: «Чтение — это не открытие того, что означает текст, но процесс ощущения того, что он делает с нами» [8, р. 129]. Текст Варлама Шаламова подразумевает встречу с трагическим и нечеловеческим состоянием бытия, которое требует от читателя сочувствия и в то же время вызывает ужас от жестокого тона описываемых повествований.

Однако в Бразилии есть еще один вид интерпретации Шаламова, так называемый «Шаламов лаконичного стиля». В этом интерпретируемом аспекте изучается сильное аналитическое содержание внутренних аспектов текста, подчеркивающее характеристики личного стиля автора, точнее — акцентирующее четкость и объективный тон, выраженные в его письме. Маурицио Пулc, один из переводчиков текстов Шаламова, в другой своей статье, также опубликованной в «Фолия де Сан-Паулу», обсуждает подчинение между этическим аспектом повествований Шаламова и эстетическим аспектом литературного стиля автора. Автор анализирует тесную связь между формой и содержанием литературного текста, который в то же время показывает жесткую реальность, где «правдоподобие уже недостаточно, а настоящее требует правды», не пренебрегает каденцией и поэтическим ритмом, в котором «писатель работает вычитанием». Поскольку он не должен «придумывать» то, чего не существует, ему остается только «добыть из предоставленного реальностью сырья все, что не существенно» [14].

Необходимо отметить, что интерпретация журналиста приблизит другие чтения бразильских переводчиков, которые будут не только сосредоточены на денонсирующем и / или этическом аспекте работы Шаламова, но и подчеркнут центральную роль русского автора в продвижении четкого эстетического эффекта, оказываемого на читателя. В этом случае можно сказать, что Мария Фернанда Родригес в своей статье «Колымские рассказы» — жестокое свидетельство Шаламова о жизни в ГУЛАГе прибывает в Бразилию» («Contos de Kolimâ’, testcmunho brutal de Chalâmov sobre a vida no gulag, chcga ao Brasil»), опубликованной в 2015 году в приложении к газете «Эстадао», ведёт диалог с интерпретацией Пулса, учитывая, что рецензент подчеркивает трудности перевода на португальский язык разговорной речи в принудительных трудовых лагерях, которую трудно понять даже носителям русского языка.

Родригес не случайно подходит к особенностям авторского стиля, который показан читателю «лаконичным и жёстким» [15], что делает перевод «Колымских рассказов» настоящей лингвистической задачей для переводчика. Она сообщает, что в одном обзоре критики есть интервью с одной из переводчиц первого тома В. Шалимова, Дениз Салес, которая говорит о трудности перевода на португальский язык коротких фраз и передачи стиля автора, поскольку существовала определенная свобода упразднять периоды предложений, и при этом терялся литературный план, задуманный автором, что характерно и для изданий на других языках.

В этой же статье Родригес также приводит высказывание переводчика пятого тома «Колымских рассказов» Даниэлы Моунтиан, которая разъясняет, что В. Шаламов — полная лаконичность и что есть необходимость в «отшлифовке фразы за фразой». По словам Моунтиан, его книга — «это картина ужаса. <...> Это грубо, жёстко, сухо» [15].

Слова этого интервью откликаются эхом, когда читатель сравнивает стиль В. Шаламова с такими великими именами бразильской литературы, как Грацильяно Рамос, автор произведения «Сухие жизни», и Жоан Кабрал де Мело Нето, автор книги «Смерть и жизнь Северины»; эти писатели в своей стилистике используют лаконичность доклада, что можно считать поиском «новой объективности» литературного языка [1, р. 469], для которого характерны определенное предпочтение словесной экономности и незначительное использование прилагательных — стиль, направленный на то, чтобы изобразить сухую природу северо-восточного региона Бразилии, характеризующуюся суровым климатом, где господствуют засуха, голод, бедность и смерть. Как и у этих авторов, стиль В. Шаламова призван изобразить состояние человека таким образом, что читатель чувствует себя задушенным и подавленным окружающей средой, в которой действуют герои. По мнению переводчика Моисея Моунтиана, который вместе с Даинэлой Моунтиан переводил пятый том «Колымских рассказов», Шаламов «может извлечь из этого красоту, дать литературную форму и создать прекрасные рассказы» [15].

Алан Сантьяго из журнала «Раскуньо» — еще один журналист, интерпретирующий работу Шаламова в аспекте авторского стиля. В статье «Террор ГУЛАГа. Между документом и литературой: “Колымские рассказы” — это безнадежные сообщения о жизни в советских концентрационных лагерях» («Terror Gulag — Entre о documento е a literatura, “Contos de Kolimâ” sâo relates desesperançados sobre a vida nos campos de concentraçào soviéticos») [16], Сантьяго исследует литературный стиль, в котором «сухие диалоги, переплетающиеся с гибким повествованием, неизбежно приводят читателя к миру, чьими правилами являются вымыслы; с другой стороны, документальный характер, иногда с целыми страницами, содержащими размышления о существовании сообщений о тюрьме с температурой минус 50С, указывает на наблюдение, которое намеревается быть надежным и достоверным фактом» [16].

Толкования Сантьяго [16], Родригеса [15] и Пулса [14] могут быть добавлены к мысли Андре де Леонеса [11], чья статья «“Колымские рассказы”: моральное веление рассказать правду, какой бы ужасной она ни была» («Contos de Kolima: о imperative moral de contar a verdade рог mais terrivel que seja»), опубликованная в приложении к журналу «Эстадао», подчеркивает акцентированную лирическую нагрузку, существующую в стиле Шаламова. Согласно Леонесу, у русского писателя есть свой характер в написании поэзии, но при этом он не маскировал «крайнюю грубость того, что было рассказано» [11].

Как было показано выше, критика бразильских переводчиков произведений Шаламова заключается в том, что в стране уже существует своего рода разъяснительный «скелет» интерпретации произведений автора, акцент которого сделан на обсуждении его стиля, исходя из состояния человека — очевидца событий. Сравнение интерпретаций четырех журналистов показывает, что прочтение «Колымских рассказов» было ограничено эстетическими процедурами, наблюдаемыми в текстовой ткани, или поэтической формой, используемой при построении рассказов писателя. Здесь следует согласиться с Т. Эаглетоном, утверждающим, что «истинный писатель является читателем», который не вознаграждается простым участием в литературном предприятии, но также устанавливает себя в истории текста [8, р. 128].

Эго подтверждает мысль Яусса о том, что способ прочтения исходит из предыдущих интерпретаций (9). Таким образом, для начинающего бразильского читателя, не знакомого с произведениями русского автора, первая реакция перед чтением Шаламова заключается в том, что у писателя есть стиль, сопоставимый со стилем Грацильяно Рамоса или со стилем Жоана Кабрала де Мело Нето, и что литературный язык «Колымских рассказов» представляет собой объективность, знаменующую предельную ситуацию, с которой сталкиваются персонажи-заключенные.

Если, как утверждает Яусс [9], эффекты текста включаются не только в само произведение или его первоначальный эффект и его текущий эффект, но и в совокупность последовательных эффектов, можно сделать вывод, что то прочтение «Колымских рассказов», которое произошло в Бразилии, раскрывает восприятие читателей, чей эстетический опыт основан на знакомстве с авторским стилем бразильских писателей в «скудной» и лаконичной прозе, а также с общемировыми авторами (как Ф. Кафка, например), обращающимися в своих литературных текстах к философскому аспекту человеческого существования, и / или еще тех авторов, которые видят в поэтическом воспроизведении выражение этического чувства жизни.

В логике диалога текста и читателя оказывается важной читательская подготовка, которая заранее формирует определенный горизонт ожиданий. В этой связи, применительно к восприятию текстов Шаламова, можно указать на историко-культурную атмосферу в Бразилии в середине XX века, которая в чем-то оказалась схожей с ситуацией в сталинском СССР. Это не что иное, как регулярный поток дискуссии между критикой, читателем и произведением: «...критика — это всего лишь объяснение реакции читателя на последовательность слов на странице» [8, р. 129).

В конце концов, взаимосвязь воздействия произведения и его значения проистекает из чтения современным читателем и поможет в построении исторического фактора восприятия следующих прочтений в разное время [10]. В будущем будет создана новая «цепочка приемов», которая будет подчеркивать литературный канон и иерархическую позицию этой работы в анализе истории мировой литературы и в формировании бразильских читателей в рамках восприятия русской литературы.

Литература

1. Boii М. Histöria Concisa da Literatura Brasileira. Säo Paulo: Cultrix. 2006. 528 p.

2. Chalámov V. Contos de Kolimá: Xerez // Nova Antologia do Conlo Russo / org. B.Gomide. Säo Paulo: Companhia das Letras, 2011. P.571–578.

3. Chalámov V. Contos de Kolimá. Vol. 1/ trad. de D. Sales. H. Vasilevich. Säo Paulo: Editora 34,2015.304 p.

4. Chalámov V. Contos de Kolimá. Vol. 2: A margem esquerda / trad. de C. Rosas. Säo Paulo: Editora 34.2016.304 p.

5. Chalámov V. Contos de Kolimá. VoL 3: 0 artista da pä / trad. de L Simone. Säo Paulo: Editora 34,2016.424 p.

6. Chalámov V. Contos de Kolimá.. Vol. 4: Ensaios sobre о mundo do crime / trad. de P. de Araüjo. Säo Paulo: Editora 34,2016.192 p.