Варлам Шаламов

Минако Такаги

Сохранить человеческое

Что такое «Колымские рассказы»? Очерки о лагерях? Мемуары? Беспорядочный сборник коротких рассказов?

Чтобы определить художественную значимость этого произведения, автор проанализировала «Колымские рассказы» с трех позиций: их документальности, человековедения (философских размышлений о сущности человека), а также попыталась определить художественную форму рассказов [1]. Детальный анализ показал, как органически связаны все три элемента в КР. В данной статье кратко излагаются выводы диссертации автора.

Того, что написано о сталинских лагерях, как выясняется теперь, немало. При обсуждении ценности как исторического источника КР выгодно отличаются от многих других произведений. Во-первых, это редкие свидетельства. Автор приводит в рассказах, как правило, действительные факты. Мы понимаем, что на Колыме были особые лагеря. Н. Я. Мандельштам пишет, что произведения Солженицына впервые помогли ей вообразить лагеря, но она понимает умом, что лагерь у Солженицына совсем не похож на лагерь, в котором ее муж погиб в 38-м году [2]. Ф. Сучков говорит, что все другие лагеря на Севере в сравнении с колымскими можно считать «пионерскими» [3]. Колыма ставила человека в условия, находящиеся за пределами и физических, и психических возможностей. Вернуться оттуда живым физически и с живой душой считалось чудом.

Во-вторых, отношение Шаламова к истории. Он понимал, что своим творчеством заполняет пробелы в истории своей родины. Но он делает это не с целью обвинить или привлечь кого-нибудь к ответу. Шаламов пишет для себя и для тех, кто хочет узнать, в каком положении жили и умирали их близкие (для таких, как вдова Мандельштама).

О втором элементе. В «Колымских рассказах» часто встречаются детальные изображения психологического состояния героев. Эмоциональное воздействие их на читателя ошеломляюще. Разве можно пропустить, например, фразу: «Он жил только равнодушной злобой» («Тифозный карантин»). Причем, такие чувства, как жалость, зависть, злоба у Шаламова имеют другой смысл, нежели во внелагерной жизни (размер статьи не позволяет подробно изложить точку зрения автора). В КР Шаламов пытается выявить закономерности проявлений человеческой психики в запредельной ситуации. Характерно, что у него совершенно отсутствует столь привычное в литературе душевное состояние, как «любовь». Такое психологическое состояние он называет «иным пластом человеческих чувств». В связи с этим героев КР можно разделить на две группы: тех, кто сохранил чувства (в соответствии с концепцией автора) и тех, у кого чувства отсутствуют: человек это или нет. Заметим, что Шаламов слово «чувство» употребляет только с прилагательным «человеческое». «Колымские рассказы» — процесс исследования, что такое человек и что является сутью человека.

Несколько примеров из рассказа «Тифозный карантин». На заключенного Андреева заорал фельдшер: «Что же ты так обовшивел, а?» На что врач Лидия Ивановна укоризненно говорит: «Разве они виноваты?» На всю жизнь осталась эта врач в памяти Андреева, потому что она высказала ему сочувствие. Лидия Ивановна — один из прообразов ЧЕЛОВЕКА в авторской концепции. А заключенный Огнев, сосед Андреева по нарам, только что попавший с воли в лагерь, обменял хлеб на ценные вещи, подкупил начальника, чтобы тот дал ему привилегированную работу. Огнева избили блатари, он попытался отплатить им их же методом, и в конце концов сам приобщился к блатной морали.

Отношение Шаламова к блатной морали как «не человеческой» отчетливо проявляется и в рассказе «Красный крест». Шаламов говорит, что блатари ПЕРЕСТАЛИ БЫТЬ ЛЮДЬМИ. Герои КР, оказавшиеся перед выбором — как остаться человеком? — поступают по-разному. Одни легко теряют моральные ориентиры (Огнев). Вторые хладнокровно наблюдают, что происходит с теми, кто переступает за черту и сами каким-то чудом выдерживают испытания (Андреев). Третьи вместо морального унижения выбирают смерть (сектант из рассказа «Тишина»). А крестьянин из рассказа «Красный крест» считает, что правда лагерной жизни — у блатарей...

Шаламов констатирует — как трудно в лагере сохранить человеческое. Писатель не дает рецептов, не отдает предпочтения какому-то определенному курсу, линии поведения. Он пишет: «есть бесчисленные правды», т. е. если есть тысяча людей, существует и тысяча правд, а значит, и тысяча разных жизней. Тысяча непохожих смертей. Вывод автор предоставляет делать читателям. Сам Шаламов признавался, что он потерял веру в жизнь. Но в его рассказах есть то, что показывает нам свет надежды. Спасительной может быть случайность. Но она помогает лишь тому, кто сохранил в себе человеческое (пример — рассказ «Почерк»). Человековедение является сутью КР, главной их темой. Рассказы о поведении человека в экстремальных ситуациях всегда будут волновать людей...

Вышеуказанные особенности КР отмечали и другие исследователи. Но КР имеют еще одну особенность, которая является, на мой взгляд, главной и на которую до сих пор редко обращали внимание. Имеется в виду художественная форма — жанр, ритм, композиционные особенности рассказов Шаламова.

О жанре и композиции я уже говорила в другой статье (О структуре произведения В. Т. Шаламова «Колымские рассказы») [4]. Здесь лишь отмечу, что эта эпопея, включающая более 150 рассказов, в объеме своем, во взаимосвязи отдельных рассказов, напоминает форму романа. Сам Шаламов, как известно, отрицал роман. К тому же он отрицал и прежние формы рассказа («Рассказы мои представляют успешную борьбу с тем, что называется жанром рассказа» — Новый мир. 1989.12. — с. 58). В результате появились КР. Автор назвал этот жанр НОВОЙ ПРОЗОЙ.

Уже первый цикл КР обращает на себя внимание читателя своей необычной художественной формой и нетрадиционными стилистическими приемами. Например, рассказ «Выходной день». В одном предложении или в одной синтагме часто употребляются синонимы: «настойчиво и упорно цепляться за жизнь; все забыто, выброшено, изгнано из памяти; повторяю, вспоминаю воскресную службу»... Такие повторы, говорит автор, «сделаны не случайно». Этот прием действительно усиливает впечатление и способствует формированию шаламовского мира образов.

Встречаются в его прозе и «звуковые повторы», о которых Шаламов говорит применительно к поэзии (письмо к Ю. Шрейдеру) [5].

И это естественно, ведь Шаламов был поэтом, и звуковые эффекты его прозы — дань его поэтическому мышлению. Не будем забывать и о влиянии формалистов, кружок которых Шаламов посещал в 20-х годах. Все неправильные, тяжеловесные, с точки зрения канонов прозы, стилистические приемы Шаламова можно отнести именно к литературным приемам, характеризующим новизну эстетики писателя. Доказательством этому служат и приемы, определяющие развитие сюжета, композиционную законченность рассказа. Наконец, авторская интонация в рассказах неповторима, уникальна.

Не отрицая важности исследования исторической документальности прозы Шаламова, ее тематической направленности, автор статьи полагает, что пристальное изучение художественной формы и языка произведений писателя поможет нам достойно оценить его творчество.

Шаламовский сборник. Вып. 2. Сост. В. В. Есипов. — Вологда: Грифон, 1997. — С. 181-184.

Примечания

  • 1. Диссертация на степень кандидата наук — «Этюд о «Колымских рассказах»,1992
  • 2. Мандельштам Н. Я. «Вторая книга». — М.: Моск. рабочий. 1990, с. 495. Чем отличаются произведения Шаламова и Солженицына, рассмотрено мной в статье «Почему Варлам Шаламов отклонил предложение Солженицына о совместной Работе над «Архипелагом ГУЛАГ»? («Русская культура»: Бюллетень Ассоциации русистов Университета ВАСЭДА, 1994)
  • 3. Очерет Л. «Как долго не приходили». «В мире книг».1988. № 8. — с. 17
  • 4. Статья напечатана в BULLETIN of the Graduate Division of Literature of Waseda Univ. Special Issue No. 19. — Literature. Artz. 1992
  • 5. Литературное обозрение. 1989. № 8, с. 104