Варлам Шаламов

Пётр Якир

Письмо Петра Якира Варламу Шаламову

Письмо Петра Якира, обращенное к «честному советскому писателю Варламу Шаламову», было написано 29 февраля 1972 г. Хотя этот текст и был проаннотирован в «Хронике текущих событий» № 24 (от 5 марта 1972 г.), однако так и не был опубликован за рубежом и, скорее всего, не имел широкого распространения в самиздате.

Причиной написания письма стал текст, подписанный Варламом Шаламовым и опубликованный в «Литературной газете» 23 февраля 1972 г., в котором осуждались зарубежные публикации автора в эмигрантских издательствах. Подобные письма в 1972 г. вынужден был написать не только Шаламов, но и Окуджава[1] и братья Стругацкие[2], однако их тексты не вызывали подобной реакции.

Документ публикуется по машинописной копии, отложившейся в фонде Юрия Шихановича, осужденного в 1973 г. за распространение самиздата (ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д.П-72617. Л. 397–399).

Петр Ионович Якир родился в 1923 г. в семье советского военного, командарма 1-го ранга Ионы Эммануиловича Якира. В 1938 г. его отец был расстрелян, а Петр сначала выслан в Астрахань, а потом получил 5 лет как «социально опасный элемент». В 1944 г. его вновь арестовали. На этот раз он получил 8 лет, которые отбывает в Каргополе, Воркутлаге, Минлаге. До 1954 г. остается в Туруханском крае в добровольной ссылке вместе с женой, которая тоже была узницей сталинских лагерей. В годы оттепели Якир получил квартиру в Москве и возможность закончить Историко-архивный институт; он активно собирает материалы об отце и читает о нем публичные лекции. С 1966 г. Якир один из самых активных и заметных борцов с ресталинизацией, его квартира на «Автозаводе» (улица Автозаводская, дом 5, кв. 75) становится центром притяжения для десятков участников нарождающегося диссидентского движения. С 1969 г. Якир член первой диссидентской ассоциации — Инициативной группы защиты прав человека в СССР и участник антисталинской демонстрации на Красной площади (декабрь 1969 г.). В 1971 г. на Западе вышли его мемуары «Детство в тюрьме»[3]. В начале 1972 г. власти решили покончить с диссидентским движением — осужден Владимир Буковский, по России и Украине прокатилась волна обысков и арестов, в том числе 14 января был произведен обыск у Петра Якира, а 21 июня 1972 г. он был арестован. Следователи угрожали арестом его беременной дочери, которая активно участвовала в издании «Хроника текущих событий», и Якир начал давать показания не только о себе... После публичной покаянной пресс-конференции в сентябре 1973 г. ему снижают срок до фактически отбытого и отправляют в ссылку в Рязань, из которой он возвращается в Москву уже в 1974 г. Как старый лагерник, Якир понимает, что «ссучился», и перестает общаться с диссидентами и принимать участие в их делах. Он умер в ноябре 1982 г.

Алексей Макаров

Читайте статью Ирины Галковой «Письмо о письме. Послесловие к публикации»

Честному советскому писателю Варламу Шаламову.[4]

Глубокоуваж. Варлам Тихонович![5]

Первое и единственное Ваше прозаическое произведение, опубликованное в нашей стране — Ваше письмо в редакцию «Литературной газеты» от 15 февраля 1972 года, произвело очень сильное впечатление.

До сих пор советские читатели имели возможность на страницах наших периодических изданий знакомиться лишь с Вашими стихотворениями, интересными, умными, очень тактичными, осторожными...

Однако, не этими стихотворениями, при всех их несомненных достоинствах, потрясли Вы нас — советских читателей, не благодаря им вошли Вы навсегда в историю русской литературы и общественной мысли, как один из самых талантливых и мужественных сынов отчизны, сынов человечества...

Вместе с миллионами лучше советских людей, представителей рабочего класса, крестьянства, передовой интеллигенции прошли Вы сквозь кромешный ад сталинских тюрем и концентрационных лагерей. Вы выжили, дождались [яр?]кой очищающей грозы ХХ съезда, принесшей свободу миллионам невинных страдальцев, заставившей трепетать от страха перед разоблачением и возмездием банду сталинско-бериевских палачей.

Если бы все сводилось к тому, что Вы выжили, что же — близкие, да и не только близкие Вам люди искренне порадовались бы этому, погоревали по поводу тех мучений, которые Вам ни за что, ни про что пришлось перенести, потерянных зря годах, расстроенном здоровье, пожелали бы Вам долгих лет жизни, успешной работы. Вот и всё.

Однако, дело не только в том, что Вы выжили. Дело в том, что Вы совершили настоящий подвиг художника и гражданина своей страны, проявив подлинное мужество и огромный талант во имя служения людям.

Вы, конечно, помните слова, мучающегося в аду, призрака отца Гамлета, обращенные к сыну:

«Мне не дано Касаться тайн моей тюрьмы. Иначе б От слов легчайших повести моей Зашлась твоя душа и кровь застыла, Глаза, как звёзды, вышли из орбит И кудри отделились друг от друга, Поднявши дыбом каждый волосок, Как иглы на взбешенном дикобразе. Но вечность — звук не для земных ушей.»[6]

Силы ада на то и рассчитывают, что мученикам не дано касаться тайн их [тюрьмы]. Как неуютно почувствовали они себя после решений XX и XXII съездов партии, когда раскрылись двери сталинско-бериевских застенков и сотни тысяч страдальцев были возвращены к свободе и свету. Палачам оставалось только надеяться отсидеться где-нибудь в глубокой тени, уповать, и не без оснований, на то, что измученные, искалеченные люди, давно уже потерявшие надежду на жизнь и свободу и внезапно обретшие их, постараются возможно скорее забыть все, что было с ними, с миллионами им подобных. Ведь для того, чтобы вспомнить все это, да еще и записать, превратить в документ, художественное произведение, нужно было как бы снова пройти все адские [муки], а сил уже не хватало и манила спокойная, мирная жизнь. Однако, миллионы погибших призывали уцелевших товарищей к тому, чтобы создать им [нетл]енный памятник — описать их напрасные муки и страдания, их загубленные мечты, их жизнь и смерть, их надежды на счастье, на любовь, на творчество, растоптанные сапогами палачей, призывали разоблачить и заклеймить этих палачей, которые продолжали как ни в чем ни бывало, ходить между нами, между нами, [так в тексте — А.М.] как уважаемые граждане, заслуженные деятели. Этого же требовал от выживших и познавших и долг перед страной, перед теми, кто не знал о том, в какой ад были брошены миллионы их соотечественников, в особенности долг перед молодым поколением. Ведь для того, чтобы это не повторилось, оно должно быть вытащено за ушко, да на солнышко, выжжено до самых корней, ибо чего же больше всего и боится зло, как не света. И вот открылись не только двери тюрем, но и их страшные тайны. Нашлось несколько титанов, каждый из которых поистине является великим гражданином и великим художником своей страны, которые мысленно снова прошли все круги ада и создали правдивые и потрясающие по силе произведения, о сталинских тюрьмах и лагерях, произведения, ставшие достойным памятником мученикам, грозным предостережением палачам.

Ваши «Колымские рассказы» среди этих произведений занимают одно из самых первых, самых почётных мест.

В письме, подписанном Вами, утверждается, что Ваша инвалидность не дала Вам «...возможности принимать активное участие в общественной деятельности.» Какая неуместная напраслина! Ваши «Колымские рассказы» были и остаются важнейшим фактором духовной жизни нашего общества. Да и в чем ином может наиболее ярко и полно выразиться участие писателя в общественной жизни, как не в его творчестве?

Вы писали эти рассказы для читателей, для нас. Однако, ни одного из рассказов не напечатала почему-то «Литературная газета» или какое-либо другое периодическое издание, не вышли они и отдельной книгой. И все же, десятки тысяч людей в нашей стране читали эти рассказы, передавая друг другу их, перепечатанные на машинке, переписанные от руки экземпляры. Мы были потрясены не только адскими ужасами, описанные [так в тексте — А.М.] Вами, но и Вашим талантом и мужеством и всегда будем высоко ценить совершенное Вами, относиться к Вам с глубочайшим уважением и благодарностью.

Неправедное, жалкое и бездарное письмо, опубликованное за Вашей подписью в «Литературной газете» ничего не изменит в нашем отношении к Вам. Вы перенесли больше страданий, чем выпало на долю целого населения какого-нибудь европейского государства и после всего этого нашли в себе силы исполнить высший долг писателя и гражданина и создать «Колымские рассказы». [Мы не] вправе требовать от Вас, чтобы Вы и сейчас продолжали сражаться за справедливость, за счастье людей, за то, чтобы зло и ложь не торжествовали на свете!

Вы и так совершили в этом сражении беспримерные подвиги.

Напрасно пишете Вы в этом письме, что Вам 65 лет, что Вы инвалид, как бы объясняя, что заставило Вас подписать это письмо. Мы и так все понимаем, Ваши оправдания никому не нужны. Да неужели Вы могли подумать, что мы, Ваши читатели, поверим, будто Вы — замечательный художник позволите себе на трёх маленьких столбцах письма трижды назвать себя «честным советским писателем и гражданином», шесть раз употребить термин «антисоветский», по нескольку раз термины «грязные», «клеветнические», «зловонные», «подлые» по отношению к зарубежным журналам публикующие Ваши «Колымские рассказы» и разразиться по их адресу такой тирадой: «Эта публикация по одному-два рассказа в номере / омерзительная змеиная практика господ из «Посева» и «Нового журнала»[7] требует клейма, бича», и это при том, что видимо, журналы-то печатают Ваши рассказы без каких-либо искажений, уж об этом-то действительно стоило упомянуть, и если [бы]так было, в письме непременно было бы об этом упомянуто. Нет, не беспокойтесь, Ваши читатели все понимают, они относятся к Вам с прежним уважением и благодарностью, только теперь к этим чувствам примешивается и жалость. Как жалко, что человека, создавшего «Колымские рассказы», доказавшего, что не призрак он, а Человек в самом высоком смысле этого слова, сломило время, а вернее, безвременье. Не расстраивайтесь, глубокоуважаемый Варлам Тихонович, жалость согревает людей и помогает им.

Вот только один упрёк есть к Вам. Один, но серьёзный, чтобы не сказать более. Зачем подписали Вы такое утверждение: «Проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью...» Вы в этом действительно уверены, глубокоуважаемый Варлам Тихонович? Вы уверены в том, что на Колыме и в [Потьме], в других лагерях и тюремных психиатрических больницах заключены только преступники или психически больные преступники? Вы действительно [в том] уверены, в том, что проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью? Подумайте! Разве можно так, одним росчерком пера разделаться, списать в расход, считать несуществующими тех, кто томится сейчас там, где некогда томились Вы и многие другие? Среди нынешних мучеников наверняка есть немало читателей Ваших «Колымских рассказов», которых эти рассказы вдохновили на благородную и самоотверженную борьбу со злом.

ПЕТР ЯКИР
29 февраля 1972 г.

Публикация Алексея Макарова
Acta samizdatica / Записки о самиздате: альманах: вып. 4 / Сост. Е.Н. Струкова, Б.И. Беленкин, при участии Г.Г. Суперфина. М.: ГПИБ, «Мемориал», 2018. С.285-292.

Примечания

  • 1. Окуджава Б. Письмо в редакцию «Литературной газеты» // Литературная газета. 1972. № 48 (29 ноября 1972). С. 9 (чуть выше помещено аналогичное письмо А. Т. Гладилина).
  • 2. Стругацкий А., Стругацкий Б. В редакцию «Литературной газеты» // Литературная газета. 1972. № 50 (13 декабря 1972). С. 9.
  • 3. Якир П. Детство в тюрьме: Мемуары Петра Якира. London: Macmillan, 1972.
  • 4. Печатается с сохранением синтаксиса и стилистики автора
  • 5. Вписано от руки. (Здесь и далее примечания публикатора)
  • 6. Уильям Шекспир. «Гамлет, принц датский» (Перевод Б.Пастернак). Акт I. Сцена 5.
  • 7. Неточная цитата