Варлам Шаламов
<<Назад | Содержание | Вперёд>>

Об историзме Шаламова (взгляд историка)

Валерий Васильевич Есипов (Вологда, Shalamov.ru)

Сомнений в том, что В.Т. Шаламов наиболее глубоко и правдиво в русской литературе отразил самую трагическую сторону советской истории – историю лагерей, не возникает сегодня, кажется, ни у кого. Авторитет писателя прочно утвердился и в России, и за рубежом. В связи с этим постановка вопроса об историзме «Колымских рассказов» (т. е., в узком аспекте — степени их исторической объективности, достоверности или, выражаясь социологическим языком, репрезентативности), может показаться надуманной и рискованной. Но на самом деле здесь есть некоторые непростые проблемы, обусловленные художественными особенностями прозы Шаламова, обстоятельствами времени, когда она создавалась, а также спецификой социального восприятия в разные эпохи. Не менее важным и актуальным является более широкий и общий вопрос об историзме взглядов Шаламова, т. е., о его философии истории (включая философию советской истории), — в первую очередь, опять же, о ее объективности, что можно оценить в ее соотношениях с иными концепциями этой истории и общей картиной событий ХХ века, которая может быть выстроена на основе современных научных представлений.

Приходится оговаривать выстраивание такой картины как гипотетическую возможность, поскольку даже в научных кругах на этот счет существует слишком большая разноголосица. Однако, издание целого ряда фундаментальных трудов по политической истории СССР, базирующихся на впервые открытых архивных материалах (в том числе по реальной статистике репрессий), а также изучение локальной истории, скажем, истории лагерной Колымы (ко всем этим источникам мы будем так или иначе обращаться ) — дает шанс найти, наконец, согласие во многих спорных вопросах и заодно пересмотреть многое из того, что в 1960-е или даже в конце 1980-х – начале 1990-х годы казалось аксиомами, а сегодня, на наш взгляд, должно отойти к области пропагандистских мифов «холодной войны». Причем, о необходимости такого пересмотра надо, как представляется, давно говорить в полный голос, не прибегая к фигурам умолчания, оберегающим недавние поп-концепции и конкретные персоны, активно их распространявшие (например, А.И. Солженицына или Р. Конквеста), и не боясь того, что это может в большой степени подорвать доверие к сложившимся новейшим идеологическим стереотипам.

В связи с произошедшей «архивной революцией» констатируем очевидный факт: вся история советских лагерей с самого начала ее описания (за рубежом – с 1930-х гг., в СССР – в 1950-х), в какой бы форме она ни воплощалась, — художественной, мемуарной, публицистической или научной, была по преимуществу историей без документов, т. е. не могла не быть заведомо историей неполной, во многом односторонней, субъективной, в той или иной мере «легендарной», апокрифической, в конечном счете, — лишь относительно репрезентативной. Все это неизбежно касается и Шаламова – в тех конкретных случаях, о которых мы будем говорить.

Главная и неопровержимая историческая правда Шаламова состоит в том, что, называя (наряду с Г. Демидовым) Колыму «Освенцимом без печей», «лагерем уничтожения», «Дахау» и др., он основывался на личных впечатлениях о конкретном, самом страшном периоде Колымы конца 1937—1938 года, когда в лагерях шло действительное массовое преступное уничтожение политических заключенных с санкции высшего руководства ВКП (б) и лично Сталина. В дальнейшем, ввиду угрозы войны с гитлеровской Германией и потребности в «сохранении контингента» для добычи золота и других стратегических ресурсов, массовое уничтожение людей постепенно прекратилось, хотя сохранялась их варварская эксплуатация и действовала установка на медленное умерщвление (под влиянием непосильного физического труда) отдельных групп политических заключенных, прежде всего – т.н. «троцкистов». Гиперболизация отдельных моментов колымской лагерной жизни имеет объяснение не только в свойствах Шаламова-художника – она опирается на конкретные исторические факты, является закономерной реакцией писателя-гуманиста на неслыханные страдания сотен тысяч людей и продиктована стремлением сохранить об этом горячую эмоциональную память для всего человечества.

Доминантой художественного творчества Шаламова всегда был философско-антропологический подход, продолжающий традицию русской и мировой литературы прежде всего как человековедения. Документалистика (с ее жанровыми признаками – введением реальных фамилий, дат и пр.) играет в его произведениях чаще всего вспомогательную роль. Эта синтетичность или двумерность прозы Шаламова создает немало трудностей как для читателей, так и для исследователей. Однако, делая в некоторых случая исторические уточнения (реальный комментарий) к его прозе, мы не должны никогда забывать об экзистенциальных мотивах его искусства. Непродуктивными – а в некоторых случаях и кощунственными – являются политические спекуляции на тех или иных произведениях или отдельных высказываниях Шаламова.

Программа конференции

<<Назад | Содержание | Вперёд>>