Варлам Шаламов
<<Назад | Содержание | Вперёд>>

Память о нацизме и сталинизме в послевоенной ФРГ и постсоветской России. Проблема литературы после Освенцима и Колымы

Евгения Лёзина (Москва, ВШЭ)
«Никакое национальное чувство, даже окрашенное в самые идиллические тона, никакие уверения в благожелательности, переживших «благодать позднего рождения», не могут умалить или перечеркнуть тот опыт, который мы в единой Германии пережили как преступники, а другие претерпели от нас в качестве жертв. Нам не пройти мимо Освенцима. Как бы нам не хотелось, мы не должны даже пытаться совершить подобный акт насилия, ибо Освенцим неотделим от нас, он – несмываемое клеймо на нашей истории; он помог, во благо нам, сделать вывод, который можно сформулировать так: теперь-то, наконец, мы знаем самих себя».
Гюнтер Грасс

Приблизительно с середины 1960-х годов западногерманская литература оказалась так или иначе вовлеченной в процесс переосмысления или, используя известное определение Теодора Адорно, «проработки» (Aufarbeitung der Vergangenheit) нацистского тоталитарного прошлого. Возрастающие присутствие в литературе и других художественных и общественных сферах – театре, кинематографе, электронных СМИ и др. – таких символов Холокоста как нацистский концентрационный лагерь и фигура свидетеля, пережившего ужасы лагерной жизни, обозначило символический разрыв между прошлым и настоящим, позволило сконструировать новые основания коллективной идентификации в послевоенной ФРГ. Непрерывный процесс критической переоценки прошлого как в художественной, так и в общественно – политической сферах поставил проблематику Холокоста и нацистских преступлений в центр послевоенной немецкой идентичности.

Концлагерь можно рассматривать как квинтэссенцию тоталитарного режима, что определяет его значимость в качестве культурного символа. Варлам Шаламов писал, что «лагерная тема в широком её толковании, в её принципиальном понимании – это основной, главный вопрос наших дней». «Разве уничтожение человека с помощью государства – не главный вопрос нашего времени, нашей морали, вошедший в психологию каждой семьи?», – спрашивал автор «Колымских рассказов». По мнению главного свидетеля советского концлагеря, лагерная тема в литературе способна вместить «сто таких писателей, как Солженицын, пять таких писателей, как Лев Толстой. И никому не будет тесно». Универсальную значимость лагерной темы Шаламов обосновывал тезисом о том, что «лагерь – мироподобен» и, следовательно, лагерная тема, как никакая другая, помогает «поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени», такие как «вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьбы за себя, внутри себя – и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины, зубьями зла». «Мои рассказы, – резюмировал свою писательскую задачу Шаламов, – в сущности советы человеку, как держать себя в толпе».

Растущее осознание бесчеловечной природы нацисткой системы уничтожения постепенно превратило концлагерь в один из наиболее значимых общественных символов послевоенной ФРГ, призванных предотвратить повторение преступлений прошлого. Что касается российской ситуации, то растущая ностальгия по советской эпохе и советским вождям и параллельное усиление значимости мифологии «особого пути» свидетельствуют, как представляется, о массовом пренебрежении Шаламовским вопросом в современной России.

Программа конференции

<<Назад | Содержание | Вперёд>>