Варлам Шаламов
<<Назад | Содержание | Вперёд>>

«Колымские рассказы» в свете современных дискуссий об эстетических аспектах свидетельских документов

Любовь Генриховна Юргенсон

На Западе моделью для осмысления государственного насилия и массовых преступлений послужили исследования Холокоста. Перспектива скорого исчезновения носителей живой памяти Холокоста ставит перед представителями разных научных дисциплин новые вопросы о специфике реконструкции событий, в частности о том, какова роль свидетеля и свидетельского документа в написании истории.

С этими вопросами связаны некоторые полемические аспекты диалога между историками и литературоведами. Место, отведенное фигуре свидетеля в литературоведении, заставило задуматься о статусе автора и уже не позволяет утверждать с уверенностью, что он умер. Признаком такого поворота служит тот факт, что за последние годы произошло несколько «разоблачений» – тексты о Холокосте, выданные за свидетельские документы и являющиеся на деле художественным вымыслом, были изъяты из продажи. Следовательно, смысл их был напрямую связан с личностью, повествовательной позицией и биографией автора, что ставит под вопрос теоретические традиции последней трети 20 века.

В свете нового подхода к литературному тексту с особой остротой воспринимается проблема преемственности. Тема Холокоста на Западе невероятно популяризована и поставляет сюжеты для книг и фильмов, часто не считающихся с исторической правдой и cпособствующих ее искажению в коллективном сознании, но при этом претендующих на преемственность – фигура свидетеля, введенная в литературный текст, способствует размыванию границы между вымыслом и реальностью. В возникших по этому поводу дискуссиях нередко цитировался рассказ Шаламова «Шерри-бренди» как пример явного литературного вымысла, являющегося в то же время достоверным свидетельством о Гулаге. В последние годы понятие «свидетель свидетеля», изначально обозначающее (у Целана и Бланшо) некую поэтическую инстанцию, ориентированную на предел человеческой речи,, стало применяться к «наследникам» того литературного процесса, в ходе которого создавались репрезентации исторических трагедий 20-го века. На роль «свидетеля свидетеля» претендуют таким образом не только писатели, изображающие исторические события, но и читатели, автоматически превращающиеся в «свидетелей» по прочтении свидетельского документа.

Одновременно в среде историков возникли дискуссии о проблемных аспектах исторического письма – как всякий нарратив оно немыслимо вне риторических, стилистических и композиционных стратегий, а следовательно и не может претендовать на полную объективность в изложении фактов. Переломным моментом в переосмыслении исторического нарратива является имевшая место в 2004 году полемика между итальянским историком Карло Гинзбургом и американским мыслителем Хайденом Уайтом, введшим понятие «метаистории». Но уже в книге «Память, история, забвение» французский философ Поль Рикер разрабатывает эпистемологическую схему исторического письма, во многом основанную на его рефлексиях по поводу литературного текста.

В свете такого внимания к литературному моменту исторической реконструкции событий особенно интересным представляется шаламовский «документ». В данном докладе «ступенчатость» выстраивания исторической памяти в шаламовских текстах будет соотнесена с «триадической структурой» исторического письма, постулируемой Рикером. При этом акцент ставится не только на возможность сближения между историей и литературоведением при рассмотрении свидетельских документов – сближении, в котором заинтересованы обе дисциплины, – но и на необходимость принимать во внимание опыт жертв советского террора при выстраивании как историографических, так и литературоведческих концепций о свидетельстве и роли свидетеля.

Программа конференции

<<Назад | Содержание | Вперёд>>