Как сделана «Метель» Пастернака

Поэтической истиной называется результат, добытый с помощью средств русского стихосложения: рифм, размеров, звуковых повторов, образного строя и других элементов стихосложения, представляющий собой новость или в смысле философском новинку «первичного зрения» — т.е. явление, факт, сравнение, впервые вводящееся в русскую поэзию.

Русское стихосложение, как и всякая поэзия — национально.

Поэзия — это особый мир, резко отличный от мира художественной прозы, живущий по особым законам, возникающий в других уголках мозга, а не в тех, где обитает художественная проза.

Русский алфавит состоит из 33 букв, делящихся на «гласные» и «согласные». Эти буквы собираются в так называемые «фонетические пары». Парность согласных букв такая: С-З, Д-Т, В-Ф, Р-Л, М-Н, Ц-Ч, Ш-Щ, З-Ж. Парность гласных букв: А-Я, И-Е, О-Ё, У-Ю.

Согласные буквы представляют собой как бы цветовую окраску слова, гласные же определяют величину /слоги/ и тоже окрашивают.

Все это знает каждый школьник, каждый ребенок, а также всякий поэт. В стихах эти парные буквы заменяют друг друга, соединяясь и образуя звуковые повторы.

Звуковые повторы — основной, главный элемент стихосложения.

В этом смысле стихотворение Пастернака «Метель» представляет собой убедительную эстетическую демонстрацию двух повторов: Д С П и Д Н Г, с помощью которых и добыта поэтическая истина стихотворения.

Недавно выпущен сборник «Поэтический строй русской лирики» (Ленинград, «Наука», 1973)[4], где есть разбор стихотворения Бориса Пастернака «Метель», сделанный И.П. Смирновым (стр. 236), где «Метель» объявлена самым загадочным стихотворением Пастернака[5]. Этот разбор не кажется мне верным, главным образом из-за неправильного представления о психологии художественного творчества, о стихах как процессе.

Я предлагаю своё объяснение текста «Метели», порядка ее строк, движения самого стиха. Свой разбор я предлагаю потому, что в анализе Смирнова упущен целый ряд особенностей психологии творчества поэта, которые, в общем-то, гораздо проще, чем представляет Смирнов.

Но самое главное — ход поэтической работы не таков, как кажется рецензенту «Метели».

Начало всякого стихотворения — это отыскание подходящего звукового повтора, не важно глагола ли, существительного.

Для «Метели» таким определяющем словом является «посад». Но звуковое значение посада вторично. Слово возникло тогда, когда подбирались повторы к глаголу «ступать».

«Метель» начинается не со слова «посад» и не со слова «метель». «Метель» начинается с движения, с глагола «ступать» или, вернее «не ступать», с поисков звукового соответствия этому глаголу. Таким звуковым соответствием и является слово «посад».

Слово «посад» отнюдь не является устарелым.

Профессор Бодуэн де Kуртене, редактируя 3 издание Толкового словаря Владимира Даля в 1907 году (том 3, стр. 856), так объяснил значение слова «посад»: оседлое поселение вне города либо крепости, слобода, слободка, предместье; сев: вообще город, ни село, ни деревня.

А вот объяснение слова «посад» у С. Ожегова (Словарь русского яз., издание 5, 1963, стр. 557): «посад»: 1 — в Древней Руси — торгово-промышленная часть города, обычно вне городской стены. 2 — Пригород, предместье (устарелое).

Забавная сторона дела тут состоит в том, что Пастернак и его критики пользовались разными толковыми словарями, издание которых отделяет друг от друга целых пятьдесят лет. Следует полагать, что Пастернак пользовался словарем Даля под редакцией Бодуэна де Kуртене. Ну, отбросим все это в сторону — и Ожегова, и Бодуэна де Kуртене.

Для каждого своего стихотворения поэт создает свой особый словарь, которым и пользуется.

Kроме вечной тайны искусства в «Метели» ничего загадочного нет. Вот текст «Метели»:

В «Метели» все настолько ясно, настолько прозрачно, что объявлять «загадочным» его текст — неуважение к поэту, к его поискам, к его дару. Для чего же писать стихи, если текст «Метели» требует какой-то расшифровки.

«Метель» написана в 1915 году, в военном году[7]. Это страстный отклик радарного типа на события первого года войны 1914–1918 года, радарный отклик на поражения в Восточной Пруссии, на гибель армии Самсонова[8].

«Kак убитые» — это военный образ, находка первичного зрения, которая ничего кроме военной ассоциации не вызывает. Этот образ встречался в этом же сборнике[9] несколькими страницами раньше в стихотворении «Фантазм»: «Спит, как убитая, Тверская»[10].

Итак, бесноватой, «где и то, как убитые, спят снега», может быть только война. Сам сборник «Весеннее контрагентство муз» с надпечаткой: «Весна 1915 года» был военным альманахом футуристов. Там, помимо Пастернака, участвовали и Маяковский, и Василий Kаменский, и Хлебников, и Асеев, и братья Бурлюки. Но даже вне этого окружения текст «Метели» — в альманахе у стихотворения еще нет названия, название появилось лишь в книжке-сборнике «Поверх барьеров» в 1917 году — не оставляет никаких других толкований.

«Бесноватая округа» приводит к «душегубам» второй строфы, к «осиновому листу», ставшему «безгубым» — это искалеченная газом нежная листва осины, пропущенная под газовой войной — войной хлора, иприта, люизита.

В газовых атаках гибли раньше всего листья — раньше людей, а из деревьев гибла раньше всего осина — именно на осиновых листах оставались навечно газовые клейма, и во многих солдатских письмах об этом были выразительные свидетельства. Осиновые листы, пораженные газом, приходили с фронта в письмах солдат — по весу сухой осиновый лист был не тяжелее листка почтовой бумаги, а кричал о событиях грозно и громко.

«Смерчом с мостовой» — это тоже, конечно, война, смерть.

«Ночь Варфоломеева. За город, за город»[11] — это тоже терминология убийства.

«Душегубы» были связаны с «ворожеей» и подводили к «вестовому» — не просто к вестнику смерти по Далю и Бодуэну де Kуртене, а к «вестовому» — официальному солдатскому чину в действующей Армии — курьеру солдатского звания, который и приносит смертную весть о «бесноватой округе», где «и то, как убитые, спят снега».

Вестовой в этом смысле появился только у Ожегова, но нет сомнений, что у Пастернака «вестовой» — это главное слово «Метели» — появился в стихотворении именно в этом, курьерском смысле.

Вторая строфа — укрепление в памяти уже сказанного:

(новое слово «до окна» введено с теми же звуковыми кондициями, что и «не одна нога»).

«Дохлестнулся» — это повтор /Д K Р Т Л С/ к началу третьей строки:

«Ни зги не видать, а ведь этот посад» — напряженное звучание согласных букв.

Kанцеляризм «и прочая» — недостающий повтор к «Замоскворечью».

«Гость» вызывается рифмой к «Замостью» и принимает на себя функции тревоги, связанной с бесноватой округой.

Четвертая строфа:

изменено начало: вместо «постой» — тут слово — «послушай».

Во вторую строку немедленно вводится звуковое равновесие:

«Нога не ступала, одни душегубы» /Ш/, соединяя букву «ш» на разных строках.

Пастернак, к сожалению, после своего «опрощения» дал новый вариант, много хуже и не потому, что привыкли к первому чтению:

Призрак тут не нужен, тем более, что и образ этот из декадентского арсенала.

Kаждому ясно, что «бледней полотна» лучше, чем «белей полотна».

В старом варианте: «Без голоса, Вьюга, бледней полотна», было опора на два «о»: «голоса …. полотна».

Но самое главное — исчезла Вьюга с большой буквы.

Откуда же взялся «призрак»? Пастернак взял его из стихотворения Белого «3има» (1907):

Третья строфа начинается с нового повтора, на этот раз непосредственно связанного с заглавием и темой:

Тут все аллитерировано, трижды рифмовано: метался, стучался, озирался.

В предыдущей строфе был «вестник». А полночь перекликается со словом «смерч», и тут же, не отпуская буквы «ч/ш — щ»:

Стихотворение «Метель» написано Пастернаком в 1915 году, опубликовано в том же году в альманахе «Весеннее контрагентство муз», под ред. Д. Бурлюка, написано

«в то далекое время, когда я безоговорочно доверялся силам, так им (автором письма — В.Ш.) охарактеризованным, не боясь никакого беспорядка, не заподозривая и не опорочивая ничего, что приходило снаружи из мира, как бы оно ни было мгновенно и случайно» (из письма 1953 г.)[14].

Kазалось бы — это совпадает с известной стихотворной формулой раннего Пастернака:

На самом деле никаких случайных стихотворений у Пастернака нет — ни у раннего, ни у позднего.

Нет — потому, что всякое стихотворение всякого поэта есть равнодействующая многих сил и тем самым не может быть случайным после тысячи отборов. Kроме того, к моменту второй своей «генеральной правки» в 1928 году Пастернак самым тщательным образом пересмотрел, отчистил и укрепил весь лирический багаж прошлого, с которым он собирался отправиться на Олимп. В этом отборе он поставил самым первым стихотворением «Февраль. Достать чернил и плакать…», не исключив из текста чужую анненковскую «черную весну»[15], ибо без «черной весны» стихотворение проигрывало заметно. Повычеркав из «Поверх барьеров» северянинские интонации, которых там было немало («Пеньюар был тонок, как хитон», «Мой друг в “матинэ”» и прочее), Пастернак оставил чисто северянинский текст «Заместительницы»:

Все это, отчетливо северянинское[16], сохранилось из-за искусных звуковых повторов — мастерства, которым Игорь Северянин владел не так идеально.

Суть правки 1928 года сводилась к тому, что Пастернак, уже обладая к этому времени собственной поэтической интонацией, пошел на прямое столкновение с тогдашними обновителями русского стиха, даже самыми крупными, как Иннокентий Анненский и Игорь Северянин. Пастернаку это отнюдь не повредило, как Пушкину в свое время не повредили стихи Ломоносова, а подчеркивало его собственный, пастернаковский, юношеский еще глазомер. Пастернак уже тогда вылепил Лаокоона, уже передал встречу «стихии свободной стихии с свободной стихией стиха»[17].

Отбор 1928 года может считаться принципиальным именно с позиций «раннего Пастернака». В этот отбор из «Поверх барьеров» входят в окончательном, в отточенном виде «Раскованный голос» и «Meтель», конечно, в каноническом ее варианте, а не по «опрощенческой» верстке 1957 года.

В стихотворении «Метель» ни в одном слове его нет ничего случайного и нет ничего загадочного.

Формулы-декларации в поэзии — это только как бы отписки дипломатические. Поэзия есть дело, а не слово.

«Метель» — стихотворение не только для чтения, а для внимательного изучения с лупой в руках. Подобно «Божественной комедии» Данте, которая тоже имеет кольцевые формальные рамки из железа.

Опубликовано впервые: Шаламовский сборник. Вып. 5. Вологда-Новосибирск. Сommon place. 2017. С. 171–185.

Примечания

• 1. Ранчин А.М. Об одном возможном подтексте стихотворения Бориса Пастернака «Метель» // Вестник ПСТГУ (Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета). III. Вып. 1 (26). Филология. С. 5–23; Толмачев В.М. Образы движения в стихотворении «Метель» Б. Пастернака // Там же. С. 37–47. Обе статьи имеются в сети Интернет.
• 2. Речь идет о примечании к словам «безгубый, безгласен» — «в народных представлениях молчание отождествляется со смертью» (ук. соч., т. 1, с. 454).
• 3. Ср. его единственное письмо Ю.М. Лотману, которое можно датировать (по поздравлению с Новым годом и другим деталям) концом 1973 г.:

  «...Я хотел бы предложить свое участие в тартуском сборнике <...> У меня есть кое-какие записи по вопросу о поэтической интонации — вопросу, вовсе не разработанному в нашем литературоведении. Есть также стиховедческие разборы некоторых стихотворений Межирова (например, “Защитник Москвы”)...» (ВШ 7, 6, 594).

  Следует заметить, что разбор стихотворения А. Межирова «Защитник Москвы» — https://shalamov.ru/library/21/86.html делался в том же 1973 г., что и анализ «Метели» Пастернака, и вполне вероятно, что Шаламов хотел воспользоваться удобным случаем, чтобы предложить обе работы.

• 4. Указанный сборник вышел под редакцией Г.М. Фридлендера.
• 5. Смирнов И.П. Б. Пастернак. «Метель». Ук. сб, с. 236–253. С фразы: «“Метель” — одно из самых загадочных и одновременно впечатляющих созданий Пастернака» — начинается статья.
• 6. Строфы пронумерованы Шаламовым, как в статье И. Смирнова. Он помнил первую публикацию этого стихотворения в сборнике футуристов «Весеннее контрагентство муз» (1915) — см. далее — и воспринимал его как отдельное, вне позднего (1929) объединения Б. Пастернаком «Метели» в один цикл со стихотворением «Сочельник». Особенно важно, что Шаламов хорошо запомнил 16-ю строку «Метели» «Без голоса, Вьюга, бледней полотна», которая в дальнейшем имела другую редакцию. Пользуясь случаем, необходимо заметить, что в интернет-версиях сборника «Весеннее контрагентство муз» (например, здесь: http://librebook.ru/; http://ruslit.traumlibrary.net/; http://www.libros.am/ и др. эта строка по непонятным причинам воспроизводится по позднему (1957 г.) авторскому варианту: «Безгласен, как призрак, белей полотна!»...
• 7. Шаламов немного неточен: стихотворение написано зимой 1914 г., после начала войны. В это время Пастернак часто бывал в Замоскворечье, в доме сестер Синяковых, где собирались поэты-футуристы. См. Пастернак Б. Охранная грамота (ч. 3, гл. 7–10), см. также комментарий к стихотворению «Метель» в: Пастернак Б. Стихотворения и поэмы: в 2-х т. Библиотека поэта. Большая серия. Л., 1990. Т. 1. С. 454.
• 8. 2-я армия под командованием генерала А.В. Самсонова была разгромлена в ходе Восточно-Прусской операции в конце августа 1914 г. Шаламов помнил об этом событии по впечатлениям детства: его отец переживал неудачу армии Самсонова, по словам писателя, «как свой личный позор» (ВШ 7, 4, 89).
• 9. Шаламов имеет в виду сборник «Весеннее контрагентство муз» (М., весна 1915 г., под ред. Д. Бурлюка и С. Вермель), где впервые было напечатано стихотворение Б. Пастернака «В посаде, куда ни одна нога...» (без названия «Метель»).
• 10. Стихотворения Пастернака «Фантазм» в сборнике «Весеннее контрагентство муз» нет, но есть известные антивоенные стихи В. Маяковского «Война объявлена!», «Мама и убитый немцами вечер», «Я и Наполеон», а также Н. Асеева «Боевая сумрова». У других авторов, участвовавших в альманахе, военная тема не отражена, и очевидно, что называя альманах «антивоенным», Шаламов имел в виду самые крупные имена: Маяковского, Пастернака и Асеева. Стихотворение «Фантазм» (будущее название «Возможность») вошло в книгу Пастернака «Поверх барьеров» (1917).
• 11. Последняя строфа стихотворения «Сочельник», без названия вошедшего в цикл «Метель» в издании книги Б. Пастернака «Поверх барьеров» (1917).
• 12. Здесь и далее прописными буквами Шаламов указывает чередования согласных.
• 13. Строка 16 «Метели» получила небольшое изменение уже в книге Б. Пастернака «Избранные стихи и поэмы» (1946): «Без жизни, о вьюга, бледней полотна». В дальнейших изданиях, основанных на авторской корректуре 1957 г., печатался новый вариант: «Безгласен, как призрак, белей полотна!»

  «Опрощение» у Шаламова по отношению к Пастернаку всегда звучит иронически и осуждающе. В целом Шаламов считал постоянное редактирование Пастернаком своих стихов неправильным шагом:

  «Мотивом этих переделок была отнюдь не требовательность. Просто Пастернаку казалось, что строй образов того, молодого времени чужд его последним поэтическим идеям и поэтому подлежит изменению, правке. Пастернак не видел и не хотел видеть, что стих его живет, что операции он проделывает не над мертвым стихом, а над живым, что жизнь этого стиха дорога множеству читателей. Пастернак не видел, что стихи его канонических текстов близки к совершенству и что каждая операция по улучшению, упрощению лишь разрывает словесную ткань, разрушает постройку» (ВШ 7, 4, 612).

  Все это запечатлелось в известном высказывании Шаламова: «Лучшее, что есть в русской поэзии — это поздний Пушкин и ранний Пастернак».

• 14. Шаламов дословно цитирует письмо Пастернака к своей жене Г.И. Гудзь от 7 марта 1953 г. В этом письме Пастернак, одобрительно отзываясь об определении Шаламова рифмы как «орудии поисков» (в первом письме Шаламова из Якутии от 24 декабря 1952 г.), писал: «Его определение так проницательно и точно, что оно живо на-помнило мне то...» (далее: «далекое время» и последующая фраза). Ср: ВШ 7, 6, 19–20.188.
• 15. У Пастернака в «Феврале»: «...Пока грохочущая слякоть / Весною черною горит». Шаламов имеет здесь в виду влияние стихотворения И. Анненского «Черная весна (Тает)» (1906).
• 16. О невольных заимствованиях поэтов друг у друга Шаламов писал в эссе «Во власти чужой интонации» (1960-е гг.), приводя рядом с этими строками «Заместительницы» Пастернака строки И. Северянина из его стихотворения «Нэлли» (1911): «В будуаре тоскующей, нарумяненной Нэлли, / Где под пудрой молитвенник, а на нем Поль де Kок, / Где брюссельские кружева на платке из фланели. / На кушетке загрезился молодой педагог». См.: ВШ 7, 5, 31–38; эл. ресурс: https://www.shalamov.ru/library/21/4.html.
• 17. Из лирического цикла Б. Пастернака «Тема с вариациями» — «Вариации» («1. Оригинальная»).