Варлам Шаламов

Записные книжки 1965г. III

ед. хр. 34, оп. 3

Общая тетрадь белого цвета. На обложке надпись: «1965. III». В тетради записаны стихотворения «Рассказано людям немного...», «Нас только ненависть хранит...», «На земле вымирают кентавры...»

В прозе править много не нужно. Проза пишется как стихотворение, потоком. Есть лишь предварительный план, а все повороты, подробности, варианты, сюжетные изменения возникают по ходу работы. Заранее в рассказе — лишь конец.

Все должно выходить на бумагу само. В уме и за руку слова привлекать не надо.

Живую жизнь сохраняет только первый вариант.

Интонационные особенности, шероховатость речи — могут <помочь>;.

Правка — для того, чтобы удержать фразу в рамках грамматики.

В моих рассказах праведников больше, чем в рассказах Солженицына.

Лесков и Гоголь заставили Ремизова писать. Но как Лесков, как Гоголь — Ремизов посвятил свою жизнь главному — списыванию и изображению праведников.

Если бы я печатался постоянно, я бы писал день и ночь.

Напишу о праведниках:

О Лоскутове.

О Мухе[1] , которая пожертвовала жизнью, зная, что я ее не оставлю, не отойду от нее ни на час.

Муха пожертвовала жизнью, чтобы освободить мне время, дорогу.

Пастернак и Банников[2] ? Сборник — пример, когда вооруженный новыми поэтическими идеями поэт вступает в борьбу со своим прежним мастерством, с прежней художественной манерой и что из этого получается.

Я достаточно разбираюсь в стихах, чтобы понимать, что Пастернак «Сестры моей жизни» выше автора «Стихов из романа в прозе» и «Когда разгуляется».

Тютчев. И Толстой, и Ленин (обоим нравился Тютчев), и Менделеев ценили Тютчева за смысл, за мысль, за содержание.

Все это — антипоэтические люди.

Мир С<олженицына> — это мир подсчетов, расчетов.

«Белая гвардия». Б-л-г

Булгаков. Тоже была гоголевская игра со словом.

Вы, наверное, заметили, что мои симпатии, привязанности возникают мгновенно — и на всю жизнь.

Комплимент

Я предлагаю Чухонцеву[3] взять читать:

1) письма Пастернака ко мне,

2) письма Цветаевой Пастернаку,

3) рассказы свои.

Выбирает рассказы.

Никто, кроме Н<адежды>; Я<ковлевны>; и Ел<ены>; Ал<ексан>;дровны[4] , не обратил внимания, что Муха погибла, не счел нужным посочувствовать, разделить мое горе.

Булгаков. «Театральный роман» — осиновый кол на могиле Художественного театра, а не монумент, не памятник.

Письма Цветаевой Пастернаку — экзальтированной литературной дамы.

Мы еще обсудим этот <комплимент>;, и тогда Вам многое станет понятно. И обрадует Вас. Я писал бы Вам день и ночь, если бы не боялся показаться смешным.

И я увидел, что у второго человека жизнь бесконечно значительнее, чем моя. Первый человек — оставил по себе мое презрение, тогда как второй — восхищение и бесконечную преданность.

<А. И. и Н. Я.> <Александр Исаевич и Надежда Яковлевна>

Я со страхом и ревностью увидел, что у этого человека жизнь гораздо значительнее, чем моя. <Н.Я.>;

Жизнь была рассказана в тридцати или сорока свиданиях холодной зимой. Дважды я простуживался.

Стихотворения, чей успех вызван не столько качеством стиха, сколько жаждой времени:

«Гренада» <М. Светлов>,

«Жди меня» <К. Симонова>,

«Физики и лирики» <Б. Слуцкий>.

Бахтин[5] . «Будь он проклят, этот русский Бог».

Я думаю, что Пастернака поражала во мне (более всего) способность обсуждать эстетические каноны и поэтические идеи после 17 лет лагерей.

Я ничего не рассказывал ему о лагерях. Рассказывал только позднее немного, но и это немногое, думаю, заставило П<астернака> изменить план «Д<октора> Ж<иваго>» [нрзб] потому что П<астернак> не чувствовал себя в силах передать этот мир 1937 года достаточно верно.

Надо писать не о Ренессансе, а о современности. Характеры современности крупнее характеров Ренессанса, и так и должно быть, ибо великие испытания рождают и великие характеры.

Абсолютно неправдоподобны все сцены объяснения в любви у Чехова.

Характерное свойство — он не любит и не умеет вести разговор один на один, с глазу на глаз. Оживляется и расцветает в аудитории.

Опрощение П<астернака> было искусственным, не вызвано духовной <потребностью>.

Пастернак не понимал, что люди, воспитанные на «Сестре моей жизни» и ее художественной манере, лишь очень неохотно пойдут за идеями «Земного простора» — если там эти идеи есть особенные.

Н<адежда> Я<ковлевна> взяла бы на необитаемый остров Библию и еще «Сестру мою жизнь» Пастернака.

Блок: «Стихи в большом количестве вещь невыносимая».

Пути возможны только в литературе.

В научных кругах — исключены.

Н. Я. — «Лучшее в моей жизни знакомство», (о В.Т.)

Я не устану твердить, что люди Ренессанса, прославленные характеры Возрождения много уступают людям наших дней в духовной силе, крупномасштабности, нравственном величии. Я рад, что имею возможность знать одну из выдающихся жизней России (Н.Я.)

С глубокой симпатией

В. Шаламов.

Люди в зрелости и в старости с большей отчетливостью представляют, понимают, чувствуют других людей. Не юность и молодость с их неумением определить масштаб, цвет, а именно зрелость.

Новелла Матвеева[6] :

Там одуванчиков желтых канавы полны,
Точно каналы — сухой золотой водой...

Хорошо. Весь этот стишок хороший.

О словаре Даля

Словарь не диктует законов слова, не хранит оружие.

Писатель черпает из живой речи [нрзб]. Событие. <Храбровицкий>[7] изменил название рассказа «Сука Тамара»: «Есть Постановление Верховного Совета СССР, запрещающее животным давать человеческие имена».

Перли[8] 29 окт<ября> 1965

Эпилог к «Вторжению писателя в жизнь».

Сафронов жив, помаленьку поправился, женился даже. Живет в Томске.

Несколько лет назад умерла от рака жена Сафронова Рива, принимавшая огромное участие в освобождении Сафронова, в реабилитации. Рива ездила и к Эренбургу хлопотать.

Рива умерла, и Сафронов женился вторично. Дети от первого брака, уже взрослые, отказались от отца, считая, что отец не имел права жениться вторично — ибо вся жизнь Ривы, все бедствия, все хлопоты прошли на глазах детей.

Злотников известил меня, что вечер отменяется[9] .

Дарю книгу с надписью «Дважды крестной матери моей». Скорино[10] : «Ладно, ладно, не благодарите. Лучше объясните мне, что такое стихи, как научиться их понимать, какие книги прочесть».

Вот этого-то я и не могу рассказать. Не знаю.

17.XI.65

Кажется, я нашел нужный тон для своей книжки о П<астернаке> — тон — так!

Много сердечных приступов, давящих по ночам. Скоро смерть.

Поэт должен быть больше, чем поэт.

Ахматова — Анна I.

[нрзб] страх человека — боится быть хорошим, даже равнодушным боится быть. Он должен быть активным.

Леонов[11] — писатель, который предложил начать летосчиcление человечества со дня рождения Сталина.

Ростан — плохой поэт. <Дотошный> перевод Щепкиной-Куперник[12] .

Там сцена встречи, где Сирано подражает голосу Кристиана де Невиллета.

Н. Я.: Пожалуй, я эти <листки> не отдам Никитиной[13] (дар так называемый), оставлю их себе.

В Крамеровском[14] «Нюрнбергском процессе» — все существует как беллетристика, как рамка вокруг хроники из Дахау. Ради этой хроники из Дахау и существует только этот фильм, хроникой оправдан, паразитирует на этой хронике.

Пьеса века — это «Носорог» Ионеску[15] .

О. Э. Мандельштам и цирк, противоположность поэту — актер.

Г<алина> А<лександровна>: Дети на Колыме. Рассказ [нрзб]. Дети в Э<льгене&gst;. Детский сад, а на ночь в камеру мать[16] .

А. А. Ахматова — поэт без прозы.

Пастернак всегда выглядел юношей.

Мандельштам всегда казался стариком, взрослым.

Два рода гостей — или самые прославленные, или вовсе неизвестные, пробивающиеся вверх.

Воспоминания — вечны, их воскрешает память.

«В тени» — это только в том смысле, что о ней ничего не написали, тогда как об Ахматовой пишут полвека. Человек же она великолепный, много героичней Ахматовой, обладает большей жизненной силой .

И все-таки лучше всего была жизнь с Мухой, с кошкой. Лучше этих лет не было. И все казалось пустяками, если Муха здорова и дома.

Шаламов В. Новая книга: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. — М.: Изд-во Эксмо, 2004. — с. 300-305

Примечания

  • 1. Муха — любимая кошка Шаламова, которую убили ночью во дворе в 1965 г. Муха удивительно, по-собачьи была привязана к В. Т., гуляла с ним, сидела рядом, когда он писал.
  • 2. Речь идет о подготовке сборника «Стихотворения и поэмы» Б. Пастернака, доведенного до стадии верстки и сверки (Гослитиздат, 1957), но не вышедшего в свет. Редактором и составителем сборника был Н. В. Банников.
  • 3. Чухонцев Олег Григорьевич (р. 1938) — поэт, к которому Шала-мов относился с большой симпатией.
  • 4. Кавельмахер Елена Александровна — машинистка Шаламова.
  • 5. Бахтин Михаил Михайлович (1895—1975) — литературовед, теоретик искусства. Его фундаментальные труды: «Проблемы поэтики Достоевского», «Творчество Франсуа Рабле...»; сб. статей «Вопросы литературы и эстетики», исследование «К философии поступка».
  • 6. Матвеева Новелла Николаевна (р. 1934) — поэтесса, ее стихи получили известность как лирические песни, часть в авторском исполнении.
  • 7. Храбровицкий Александр Вениаминович (1912—1989) — литературовед.
  • 8. Перли Петр Давидович — врач, лечивший Шаламова.
  • 9. Сообщение Злотникова Натана Марковича, сотрудника журн. «Юность» не соответствовало действительности: вечер памяти О. Э. Мандельштама состоялся.
  • 10. Скорино Людмила Ивановна работала в ред. журн. «Знамя» и немало помогла в публикации стихов Шаламова.
  • 11. Леонов Леонид Максимович (1899—1994)— прозаик, академик АН СССР, Герой социалистического труда.
  • 12. Ростан Эдмон (1868—1918) — французский поэт и драматург. Его пьеса в стихах «Сирано де Бержерак» в Петербурге была поставлена в 1898 в переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник (1874-1952).
  • 13. Никитина Евдоксия Федоровна (1895—1973). С 1914 в ее квартире происходили литературные заседания, которые с 1921 получили название «никитинских субботников». В них принимали участие И. Розанов. Л. Леонов, В. Лидии, Б. Пильняк и др.
  • 14. Крамер Стенли (1913—2001) — американский кинорежиссер, фильм «Нюрнбергский процесс» (1961).
  • 15. Ионеско Эжен (р. 1912) — французский драматург, румын по рождению, один из создателей авангардистского театра, его пьеса «Носорог» (1959) получила большую известность.
  • 16. Речь идет о рассказе Галины Александровны Воронской.