Записные книжки 1971г. II

ед. хр. 40, оп. 3

2 марта 1971 года. Стихи становятся проще. Напротив, как в космосе — чем более изучают условия возникновения погоды, кухню погоды, тем труднее ее предсказать. Таковы же результаты литературных прогнозов, за исключением общих мнений: конец романа, смерть беллетристики. Предсказать нетрудно смерть Бога, конец стихов.

10 марта. Ире. Притча[1] о лимоне и кактусе.

Писателя делает чтение. Но — трудное испытание. Может уничтожить писателя.

Мои отношения с «Новым миром» ухудшились после того, как я рекомендовал большую повесть автора — заключенного врача, но напечатана она не была (1966 год?).

Если уж браться за «ликбез», то нельзя писать не только стихов [нрзб.], но и статей.

В — кающийся дворянам, а Г — Богу.

Секрет истины: просто надо долго жить, кто кого перемемуарит.

В отношении Ивинской у меня не было никаких иллюзий, даже в 1956 году. Там ничего и не оказалось, кроме шантажа, склок [нрзб.].

Что классик X — то другое дело — но все кончилось по классической формуле.

Стихами плохо занимались не только теперь, в кибернетический век. Так было всегда. У Пушкина были те же чувства унижения, неблагополучия материального.

Весь Рильке под редакцией Рожанского[2] есть объяснение, почему Рильке переводил Дрожжин[3] , а не Кольцов и Никитин.

Смысловое объяснение может быть и таким. Кольцов и Никитин — как поэты ничем не лучше Дрожжина, и то и другое — нуль.

Поэт Дрожжин — плохой поэт, вполне достаточно высекать искры из кремня, поэтического кремня Рильке. /329/

Именно тем [нрзб.] же было чувство Рильке, читавшего стихи Дрожжина, и Кольцова, и Никитина.

Дрожжин — крестьянский поэт, пишущий стихи, носил медаль волостного старшины и жил безбедно. Был дважды или трижды лауреатом нивской премии, по своей судьбе и размеру дарования очень напоминает современного Твардовского.

Вынужден написать автобиографию, где каждое <слово> увеличивается — застраховано — в зависимости от того, как росла слава — но не Дрожжина, а Рильке.

Неделя, проведенная Рильке в Низовке с первого августа почти ничего не отложила, зато дальше все растет. Написанные суконным языком воспоминания Дрожжина, ничего не помнящего, а заставлющего память выдавать.

Во всяком случае из своих стихов выжал не меньше, чем Твардовский, материальных благ.

Умер в 1930 г., прожил 82 года, как Ворошилов. После революции писал о советской деревне. «Запевка» (1920), а до революции «Песни старого пахаря» (1913).

Умер на четыре года позже Рильке.

Гримасы института Гэллапа[4]

Современный ходок или диверсия в Ленинской библиотеке.

Зашел обедать в 11 часов, чтобы избежать смертельного потока, грозящего над супом, чтоб забежать вперед.

За столом нас двое. <Некто> прорвался вовремя до центра, предлагает разные вопросы.

Американец изучает его, очевидно, всю жизнь.

Вы писатель?

Это — ко мне.

— Нет.

— А как же вы здесь обедаете? Здесь обедают только писатели. А зачем вы здесь?..

— Вот хочу посетить музыкальный отдел.

— Вы композитор?

— Нет.

— А зачем вам музыкальный отдел?

Мне нужно [нрзб.] перевести на немецкий.

Хрипит:

— Наши работают столько, а Шолохов. Он ничего не пишет, ничего после романа не пишет сорок лет.

Член редколлегии какого-то журнала. Ведь это мало для русского писателя, для такого, который всех на свете поучает — кому что писать, что говорить. /330/

Мой журнал создан Европой, что записи такого рода... [нрзб.].

Это как голодающему в тридцатые годы — в 1933... [нрзб.]

— Ну, пусть не пишет 40 лет, вам-то что собственно.

Пятиярусный Иконостас.

Астеническое сложение святых.

<Тощая> свеча. Расписные чудеса музея.

Если бы я умер — причислили б к лику святых.

Евтушенко в своем <фольклорном> филигранном стиле более напоминает Асеева, а не Маяковского.

Страшная вещь — толпа.

То преувеличение, которое было у Блока в его любовной лирике, Есенин сдвинул до бытовой реальности.

Я перечитывал «Братьев Карамазовых» и думал, как не нужен писателю военный опыт (по Хемингуэю), а вот опыт революции, подполья...

Для лагеря: ум — хорошо, а два — гораздо хуже.

Бакинские комиссары расстреляны по случайному списку тюремного раздатчика[5] <надзирателя>, а не по каким-то агентурным сведениям (Микоян).

Там расстреляны беспартийный канцелярист, два человека, выделенные для переноса вещей Шаумяна, два левых эсера, партизанский командир, брат активиста — словом все, даже не коммунисты (сам Микоян, Галоян, Канделаки были оставлены на свободе). Типичнейшая из типичных лагерных акций.

У нас мало работ о Глинке. Асафьев[6] поставил себе задачу подвергнуть критике любой факт жизни Глинки, приспособляя его оценку, искажая, затушевывая, ретушируя с детства до смерти. Даже «Не искушай» объяснил желанием композитора исправить пессимистический замысел Баратынского и создать противоречащую тексту, жизнерадостную и жизнеутверждающую музыку. Извратив, исказив все, что было можно, написал большую работу и получил Сталинскую премию. А других материалов о Глинке у нас нет.

Циммерман берет триста рублей (старыми деньгами) за визит, /331/ за приезд домой. Черт с ними, с ушами, если их надо спасать такой ценой.

В пьесах Ибсена дело не в реализме, а в том, что им были найдены новые мировые схемы, умещающиеся и в современности.

Бранд, Пер Гюнт — что здесь реального, «Строитель Сольнес» — все это романтические пьесы.

В 1955 году попал я в Петрозаводск и удивился, почему на новом театре скульптура Коненкова[7] . В чем дело? Такой прославленный скульптор, такой заслуженный человек. И вдруг — Петрозаводск.

А это, оказывается, было подарено Коненковым только в 1948 году. Он вернулся, эмигрант, пятнадцать лет хлопоты о возвращении.

Я видел тебя во сне, что я тебя жду и засыпаю.

«Шаламыч», как звали меня в Черкасске[8] . Забыл. Сегодня вспомнил.

Обилие беременных женщин в музеях. Зачем? Чтобы родить красивых. Все умещается в <формуле> Менделеева[9] , а не Ламарка[10] .

...Я знал, что ты уже была, а в пятницу угадал, что ты будешь в понедельник.

Машинистка, печатает мои рассказы:

«Плачу, а деньги все-таки беру» втридорога в качестве платы за риск или платы за страх.

Литературы нет, не может быть ее.

Шантажа дух призраком в литературной дискуссии.

Московские праведники не отличаются от лагерных: там палка, здесь шантаж.

«Литературная газета» приобрела животноводческий уклон: последний отдел — «Рога и копыта».

Общение со стихами не делает человека ни лучше, ни умнее.

Мертвый художник — Рокуэлл Кент[11] , пустой, не увидевший на Севере ничего, /332/ кроме чистой линии. Гоген, примененный к Северу без гогеновских результатов.

Маркес объяснял сходство с Фолкнером, что это не подражание, а сходство, одинаковость (красок) из природы, одинаковых для Фолкнера и Маркеса. Ничего более ошибочного не может быть.

Через географию не познается форма новаторства. Подражание может быть чисто формальным, литературным. Литературное влияние, а не влияние природы.

Стихи — это слабость, а не сила, не власть (Языков, Мандельштам).

Комиссаржевская — типаж актрисы Художественного театра, напрасно лезла в символизм.

Конец сказки о «ножéточке» по примеру Андерсена. Я сочинил сказку в «Универсаме» на ул. Калинина, против Дома книги. Я прочел в витрине «ножéточка» — целый день сочинял достойное объяснение.

Явился даже купить, чтоб подержать в руках мое вдохновение, погадать в ощущении руками.

Милая ножеточка оказалась просто «ножетóчкой».

У Солженицына та же трусость, что и у Пастернака. Боится переехать границу, что его не пустят назад. Именно этого и боялся Пастернак. И хоть Солженицын знает, что «не будет в ногах валяться», ведет себя так же. Солженицын боялся встречи с Западом, а не переезда границы. А Пастернак встречался с Западом сто раз, причины были иные. Пастернаку был дорог утренний кофе, в семьдесят лет налаженный быт. Зачем было отказываться от премии — это мне и совсем непонятно. Пастернак, очевидно, считал, что за границей «негодяев», как он говорил, в сто раз больше, чем у нас.

16 июня. Что-то упущено очень важное, черное что-то, клубок человеческих тел в грязном бараке, толкают друг друга. Что-то, о чем я не написал. Все время уговариваю себя вспомнить, найти время вспомнить и забыл — стер в памяти какой-то шаг, какой-то первый страх.

Недержание речи письменной — вот порок Пастернака.

---

---

Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@shalamov.ru. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.