Варлам Шаламов
<<Назад | Содержание | Вперёд>>

Записные книжки 1972г. II

ед. хр. 45, оп. 3

Общая тетрадь. На обложке надпись: «1972. II». На первой странице надпись: «Начата 18 июня 1972 года». Записи стихов «Я умру на берегу...», «Уступаю дорогу цветам...», «Пусть лежит на столе...» и др.

Как ни хорош роман «Сто лет одиночества», он просто ничто, ничто по сравнению с биографией Че Гевары[149], по сравнению с его последним письмом...

Маяковский — ярчайший романтик.

Джалиль — это биография, а не стихи.

Ирина и ее роль в моей жизни — Красная Шапочка и Волк.

19 августа 1972 года. Записываю в свою и(сторию) б(олезни) как фельдшер, пользуясь языком врачебным, усвоенным, пойманным, понаслышке усвоенным по-соседству.

Объективно.

На Хорошевском, 10, кв. 3, впервые в моей московской жизни я получил возможность ПИСАТЬ.

После ада шпионства в нижней квартире я каждый день дышал здесь свободно, с рабочим настроением вставал и ложился целых пять лет. Ощущение важности этой моей свободы продиктовано твердостью в отношении асмусовых (попыток) покушения на комнату, полный разрыв с миром без малейших послаблений.

Здесь я нашел и утвердил любовь, или то, что называют любовью. И сейчас, в этот час переезда благодарю Ирину. Ее любовь и верность укрепила меня даже не в жизни, а в чем-то более важном, чем жизнь — умении достойно завершить свой путь. Ее самоотверженность была условием моего покоя, моего рабочего взлета.

Объективно: на Хорошевском шоссе, 10 — 3 мне было хорошо. Впервые я не был объектом продажи и купли, перестал быть вишерским, колымским рабом.

Знакомство с Н. Я. и Пинским[150] было только рабством, шантажом почти классического образца.

Я так увлекся, так радовался своей рабочей свободе, так дорожил, что прозевал всю издательскую сторону дела и поплатился жестоко, конечно, у нас издательская сторона писательского дела не менее, а, наверное, более важна, чем сторона рабочая, творческая.

Вот эту-то сторону дела я и упустил из виду. Но если бы мне пришлось вернуться на четыре года назад, я поступил бы точно так же — писал бы, а не ходил к Фогельсону.

Здесь я успешно отбивал атаки, провокации всякого рода, шантажа и личного и общественного.

Вещей — тьма. Арестантский синдром оказался довольно обширным. Торбочка раздувается до исполинских размеров.

15 сентября 1972 года.

У меня нет долгов — ни пред государством — долг гражданина я выполнил в труднейших условиях: никого не предал, ничего не забыл, ничего не простил. Нет долгов и перед «прогрессивным человечеством» и их заграничной агентурой. Я не связан ни обещаниями, ни честными словами.

Перед отъездом на новую квартиру мои соседи выбросили своего кота.

Все, что можно повторить — существует.

Но ничто не повторяется.

Перли: «Вы боитесь смерти?» Я: «Нет». П.: «Конечно, семнадцать лет в обнимку с ней лежали». Я: «Да не потому, а как-то не было у меня боязни, страха никогда. Нет и сейчас. Говорят, это замедленные рефлексы. Вот боли я боюсь».

«Реку времени» Державин написал в 1816 г., в год смерти, «Казнящий Бог» Тютчев написал тоже на последнем году жизни.

В стихах тут дело не в том, что это «судьба», и потому я каждый день пишу стихи, как думает Ирина, а в том, что я чувствую себя квалифицированнейшим мастером по этой части, настолько тонким механизмом, что просто жаль использовать время на что-либо другое, кроме стихов.

Мое любимое дерево — клен. Не есенинская береза, а именно клен, человеческой пятерней — ладонью.

Поэтика малой кровью.

Мое поведение, по сравнению с кропоткинской жизнью в Дмитрове, прямо противоположно. Кропоткин отказывался от всякой помощи государства, но принимал частные подношения. Я же отрицаю подачки и живу только на то, что дает государство.

Для жизни мне достаточно тех важных истин, которые я постиг, а делиться с кем-либо своими открытиями я не собираюсь.

Шаламов В. Новая книга: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. — М.: Изд-во Эксмо, 2004. — с. 345-347
<<Назад | Содержание | Вперёд>>