Назад
Переписка с Лесняком Б.Н.
Далеко не все письма В.Т. Шаламова сохранились в его архиве. Писал он чаще всего от руки, к машинописи (сохраняя копии) прибегал редко, и поэтому неудивительно, что многие письма оставались только у его адресатов. Среди них особое место в 1960-е годы занимал Борис Николаевич Лесняк (1917 — 2004) — его друг по Колыме, фельдшер, ставший вместе со своей будущей женой врачом Ниной Владимировной Савоевой (1916- 2003) одним из спасителей Шаламова, когда он в конце 1943 г. в состоянии «доходяги» попал в больницу Севлага «Беличья» (свою огромную благодарность Лесняку и Савоевой писатель выразил в рассказе «Перчатка»).
В издания Шаламова, в том числе в его собрание сочинений в шести томах (М. Терра-Книжный клуб.2005), подготовленное И.П. Сиротинской, не могла войти основная часть переписки с Лесняком, хранившаяся у адресата. Имевшиеся у него письма Шаламова Б.Н. Лесняк напечатал в своей книге «Я к вам пришел!» (Магадан. Архивы памяти. Вып.2.1998). Известно, что в 1971 г. Шаламов порвал отношения со своим старым другом (обстоятельства разрыва описаны им во «Вставной новелле»). Письма 1960-х годов отражают разгар дружбы, в которой очевидна роль Б.Н. Лесняка (жившего тогда в Магадане) как постоянного помощника Шаламова в его литературных, и не только литературных делах. Публикация этих писем на нашем сайте восполняет, как представляется, важный пробел в биографии писателя. Воспоминания Б.Н. Лесняка о Шаламове, имевшие разные варианты и несшие в себе явный след личных пристрастий автора (обусловленных во многом разрывом дружеских отношений), в ближайшее время также будут опубликованы и прокомментированы.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку[1]
Дорогие Нина Владимировна и Борис!
У меня — просьба к вам обоим — помочь мне вспомнить одну смерть. На «Беличьей» в 1943 году умер (в отделении Каламбета) Роман Кривицкий[2], бывший ответственный секретарь «Известий», доходяга, опухший такой. Койка его стояла рядом с моей, но я выписался, а он — оставался, и судьбы его я не знаю. Слышал, что умер тогда же. Не вспомните ли точнее, подробнее все о нем.
О. С. шлет вам обоим привет.
Как дела с переездом в Москву?
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
<...>[3]В последнем номере альманаха (2-1962) напечатана повесть Козлова о Берзине[4]. Первые главы крайне поверхностны, слабы. Вишера (на Северном Урале) занимает в берзинской жизни важное место — он проводил там правительственный эксперимент особого рода — (отнюдь не секретный), что и было содержанием его работы на Вишере — а в повести об этом даже не упомянуто. Козлов даже не догадывается о сути вещей.
Там были люди, его сотрудники, не мельче самого Берзина. Но, конечно, это — не Эпштейн и не Алмазов (бухгалтер и плановик!), и не Эпштейна и Алмазова имеют в виду, когда говорят о «вишерцах» на Колыме. Я ведь Берзина знаю, был с ним на Вишере, знаю все его окружение. В Москве живет немало людей тогдашней Вишеры, и можно только удивляться, что Козлов за 10 лет собрал такой удивительно несерьезный и беспечный материал. Не знаю, что будет дальше. Ну, бог с ним.
Нине Владимировне — мой сердечный привет. Это письмо вам обоим: и Нине Владимировне и тебе.
Здоровье мое плохое. Впрочем, я продолжаю верить, что начатое на 22 съезде партии не остановится и поборет все препятствия, которые очень велики.
Вот тебе сюжет для рассказа. «История болезни» — по форме, по бланку, каких были тысячи, десятки тысяч. С лабораторным анализом, следами переломов от побоев, пеллагры. Анамнез морби и анамнез вита[5]. И смерть. И секционный акт, где диагноз не сходится, но подгоняется под какой-нибудь «нейтральный».
Никогда еще, кажется, такого длинного письма я тебе не писал.
О. С. шлет вам обоим привет. Желает счастья, бодрости. Пиши
Б.Н. Лесняк — В.Т. Шаламову
Здравствуй, Варламушка!
Письмо твое ходило без малого месяц. На Пролетарской мы не живем с 1959 г. Жаль, но помочь мы тебе не можем. Калейдоскоп рассохся, и стекляшки перемешались. Память вырывает из прошлого все меньше и меньше частностей. Мы оба не помним ни имени Кривицкого[6] , ни его лица. Если хочешь, мы можем запросить архив УСВИТЛа...
Что же ты не пишешь ничего о себе? Как здоровье? Как дела? Что пишешь? Что печатаешь?
Я, наконец, решил попробовать силы: пишу маленькие рассказы и печатаю в газете. Мечтаю о рассказе психологического плана. Серьезной работы не получается — не хватает ни времени, ни сил. Я долго не хотел обращаться к теме лагеря. Однако не выдержал и начал писать цикл маленьких рассказов-зарисовок. Но это оказалось не так-то легко сделать со здоровых позиций социалистического реализма! Один рассказ получился вполне самостоятельным, рассказ-этюд о пеллагрезниках. Я тебе его пошлю. Хочу услышать твое мнение. Здесь о нем судят по-разному, но печатать пока не решаются.
К концу года должен сдаваться кооперативный дом в Москве, а у нас еще половина долгов не уплачена.
Нина и Танюха едут в отпуск в мае, я, очевидно, — в июле.
Здоровье — ни к черту! И поэтому грустно.
Когда-то мне казалось, что я переполнен сюжетами. А на поверку оказалось — наоборот! Или разучился жизнь наблюдать или никогда не умел анализировать происходящее.
Для рассказов о лагере мне не хватает острых и значительных по содержанию сюжетов. А писать о лагере, я полагаю, нужно. Уходят из жизни последние участники и свидетели тех дел и тех лет. И рассказывать о нас будут Нефедовы, Гарающенки, Семены Лифшицы[7] , в лучшем случае по подстрочникам.
Напиши, друг, о себе, о делах, о московских новостях!
Ольге Сергеевне большой привет.
Нина передает тебе самые лучшие пожелания!
Жму руку.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис, о Романе Кривицком никого запрашивать не надо, об этом позаботится его брат. В письме твоем очень много вопросов, постараюсь ответить, как могу и понимаю. Писать нужно все время, не стремясь обязательно к напечатанию, это вещи очень разные — печататься и писать.
Конечно, рассказ психологического плана есть единственно достойный род прозы. И уж кому, как не тебе, заставить поработать мелочи, подробности для этой цели. Надо иметь большую волю, отвлечься, вернуться в утраченное время, перечувствовать тот мир — обязательно с болью душевной, и на эту боль придется идти, без нее ничего не получится. Словом, надо пережить, перечувствовать больное. Ни о каких «позициях» думать во время работы не надо — все будет испорчено. Позиция — это для критиков и литературоведов, но не для писателя.
Рассказ охотно прочту.
Солженицын показывает писателям, что такое писательский долг, писательская честь. Все три рассказа его — чуть не лучшее, что печаталось за 40 лет.
Сюжеты вернутся, если поработать прилежно. Ты не разучился наблюдать жизнь, а не приобрел еще писательских навыков. О лагере надо писать обязательно, фиксировать все это, пока не исчезло, не рассыпалось, да и память — инструмент не совершенный, не надежный. Потому у тебя и затруднения с сюжетом. Надо вернуться не столько мыслью, сколько чувством в этот мир.
Что касается Нефедовых, то недавно ко мне приезжал журналист Виленский и просил меня дать стихи для альманаха «На Севере Дальнем».
Когда-то с господином Нефедовым и Николаевым я обменялся письмами по этому поводу, от предложения Виленского я отказался. Нине Владимировне мой сердечный привет.
Это письмо общее Нине Владимировне и тебе, Ольга Сергеевна шлет вам обоим привет.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис.
Рассказ «Три Д» для печати не годится. Успех художественного произведения решает его новизна. Эта новизна многообразная: новизна материала или сюжета, идеи, характеров, психологических наблюдений, которые должны быть новы, тонки, новизна описаний, в пейзаже, в портрете, свежесть, своеобразность языка.
Всего этого тебе еще предстоит добиться. Особенно испортил рассказ «Три Д» — райским хеппиэндом о дочери, играющей на пианино. Это — дешевый газетный прием, который может угробить любую вещь...
Впрочем, что тебе надо очень хорошо понимать то, что правда действительности и художественная правда — вещи разные. Истинно художественное произведение — всегда отбор, обобщение, выводы.
Наконец — материал. Наша сила в нашем материале, в правде, действительности, поэтому, если ты не задался целью описать характер, лучше писать суше, фактами и именами, ничего не искажая. Тогда к произведению прибавится сила документа, сила особая.
Конечно, если художник добивается успеха — в преодолении действительности, в борьбе с мемуаром не потерял силу мемуар. Достоевский в «Записках из Мертвого дома», Солженицын в «Одном дне Ивана Денисовича».
Но уже Толстой в «Воскресении» с его тюремными сценами слабоват, второсортен.
Я думаю, что тебе надо больше писать.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
Жестокий грипп не дает мне возможности поблагодарить тебя достойным образом за твой отличный подарок. Самое удивительное, что стланик[8] оказался невиданным зверем для москвичей, саратовцев, вологжан. Нюхали, главное, говорили: «пахнет елкой». А пахнет стланик не елкой, а хвоей в ее родовом значении, где есть и сосна, и ель, и можжевельник. Словом — жму руку.
Привет Н. В.
Мама твоя звонила перед Новым годом.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
В № 4 «Нового мира» за этот год, только что вышедшем, помещены воспоминания о Колыме одного из колымских доходяг — генерала армии Горбатова («Годы и войны»). Речь идет о 1939 годе, о Мальдяке и о больнице 23-го километра. Обязательно найди и прочти. Это — первая вещь о Колыме, в которой есть дыхание лагеря (и истина), хотя в уменьшенном «масштабе». Я думаю, что ты вспомнишь и то, что забыл Горбатов — фамилию того фельдшера, который работал на Мальдяке в 1939 году. Прошу ответить мне незамедлительно.
Привет Н. В.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
Сердечно тебя благодарю за великолепные фотографии, которые ты прислал. Я давно должен был написать это, да все прибаливаю и не нашел сил для письма. Я не думал, что ты так чудесно делаешь эти вещи. О справках. Я написал письмо (уже давно) начальнику аркагалинской шахты (он на пенсии и живет в Москве), но никакого ответа не получил пока. Напишет и Андрей Максимович (он в Москве сейчас).
Нине Владимировне мой привет самый лучший.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис. Пишу карандашом потому, что котята изгрызли авторучку, а новую пока не купил. Посылаю тебе текст свидетельства, заверенного в нотариальной конторе б. начальником аркагалинской шахты И. Ф. Цепковым[9]. Это не б. з/к, а договорник. За первые годы (с 11 авг. 1937 г. по 1 апр. 1939 г.) дает свидетельство доктор Лоскутов (я уже написал ему). Время войны (1942—1945) удостоверит, надо надеяться, А. М. Пантюхов, который сейчас в Москве. Достаточен ли текст нотариального свидетельства Цепкова? Сообщи и я вышлю тебе подлинник (он выдается в одном экземпляре). И Лоскутов, и Пантюхов были в тех же горных управлениях в годы 1937—1939 и 1942—1945, что и я. И Лоскутов, и Пантюхов дают свидетельства по форме, которую я посылаю.
Н. В.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
Почему ты не пишешь? Разве «деловая» сторона — единственная в наших отношениях? Ты не ответил о времени вашего возвращения в Москву, не рассказал о своих издательских делах, магаданских и столичных.
Жду писем. Привет Н. В.
О. С. и Сережа приветствуют вас обоих (они оба на даче сейчас).
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
Я сердечно тебя благодарю за рецензию[10], где ты выступаешь по всем критическим канонам, заслуживая отличной отметки. Но это — пустяки, я хочу написать (в связи с рецензией твоей) письмо как можно толковей, но чувствую себя очень плохо и не в силах сейчас изложить то, что хочу. Это короткое письмо как бы извинение за задержку ответа.
Фотография с лошадью и университетом — должна что-то озарить? ошеломить? — и вертится уже в голове что-то.
Н. В. привет мой сердечный.
Письмо твое подробное, предваряющее телеграмму, получил, разумеется, и очень благодарен.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
Необходимые мне документы я уже получил в Москве — сердечно тебя благодарю за все хлопоты и беспокойство.
Рецензия твоя вышла чуть не в один день с рецензией В. М. Инбер (ЛГ) о той же самой книжке.
Разумеется, «трудный» и «сложный» разные понятия. Это ясно и магаданскому редактору.
Тон статьи твоей считаю во многом очень удачным, полезным и обещающим — и для тебя, и для меня. Нехорош заголовок.
Нельзя ли несколько (два-три) экземпляра «Магаданской правды» за 24 июня получить?
В общем рецензия принадлежит перу квалифицированного литератора, — знающего, на какие именно вопросы должна отвечать такая статья. «Рубежи» произвели отличное впечатление.
А если по-серьезному — я очень доволен и грамотностью статьи, и чувством, и умом.
Стихи — это ведь такая тонкая материя, где пейзаж без человеческой речи — нем, мертв. Суть «Шоссе»[11] — в последней строке — в море, которое затаскивает бурлацкой веревкой к ангелам.
Хорошо, что примеры взяты из обеих книжек («Огниво» и «Шелест»).
Когда вы вернетесь в Москву? Осенью? Или будущей весной? Напиши.
Фотографии я все роздал. Ту, что в шапке, презентовал Солженицыну. А у кошки[12] какие-то двойные глаза? Отчего бы это? Я не предполагал столь высокого качества фотографий.
О. С. и Сережа на даче. Ремонт, начатый в марте, еще не закончен. Сердечный привет Нине Владимировне.
В. Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
Получил твою посылку и за все благодарю. Магаданский значок изящен, символичен, но был бы еще лучше, если б вместо елки в левой половине щита стоял стланиковый куст или лиственница — никакие другие деревья не могут быть символом Магадана, знаком Дальнего Севера, в том числе и ель. В комиссии, утверждающей проекты, должны быть люди, понимающие разницу между елью и лиственницей — именно в нашем, колымском, лагерном плане. Для нас не всякая хвоя была символом жестокости, недружелюбия, угнетения и не всякая хвоя была знаком надежды.
Очень хорош учебник географии Петрова[13] . Благодарю за подарок. В нем, конечно, нет очень многого — и в части исторического содержания, и в подробностях колымской природы (стланик, поднимающий свои ветви среди зимы от костра и опускающий их, когда костер погаснет; грибы-великаны, будто выращенные модным гидропонным способом, цветы без запаха, птицы без весеннего пения, весна без дождей и многое, многое другое), и все же работа Петрова — лучшее в своем роде издание, наиболее ответственное (поскольку это — учебник). Я вспоминаю, что в школьные географические учебники в течение сорока лет не включали одну восьмую часть Советского Союза — ту самую, о которой написана работа Петрова.
Теперь о вопросах принципиальных. Ты пишешь, что не понял моего замечания о стихотворении «Шоссе»[14] . Постараюсь объяснить подробнее. Стихи пишутся не для того, чтобы по ним изучали природу, топографию местности, улицы и площади. Стихи — не путеводитель по городу. Ни при возникновении замысла, ни при записи, ни при окончательном контроле и шлифовке — никогда и нигде в творчестве не ставится задача изучения природы, описания природы. В стихотворении речь идет о душе и только о душе. Более того: пока пейзаж не заговорит по-человечески — его нельзя и называть пейзажем. Это будет лишь мертвое описание, лишенное поэзии, не способное тронуть человеческое сердце.
Стихотворение «Шоссе» (которое выбрано тобой как пример изображения «труженицы-дороги») написано только для того и только потому, чтобы показать, что все бурлацкое, все каторжное, что я знаю об этом мире, — заслуживает ангельской, небесной жизни. Вот суть этого стихотворения, его мотив и смысл.
О рецензиях. Твоя рецензия[15] , повторяю, мне понравилась, хотя она и написана по тем канонам, которые преподаются в школе и в литературных кружках, Я должен всегда помнить, что ничего другого редакция и не напечатала бы, вероятно. По всей вероятности это максимум возможного.
Рецензию В.М. Инбер[16] оценил очень невнимательно. Дело не только в доброжелательности. В рецензии начат очень важный разговор о том, что делать с бесчисленными «Самородками», вроде шелестовского[17] , и творениями Алдана-Семенова[18] , заполонившими поэтический рынок. Можно ли простить выступления целой тучи бездарностей — только потому, что они «сидели» в свое бремя. Может ли простить их выступления поэзия — «пресволочнейшая штуковина», В.М. Инбер считает, что нельзя. Ибо искусству (к сожалению или к счастью, как на чей вкус) нет дела до того, страдал бездарный автор или нет. И я считаю, что нельзя. Возможно, эту мысль надо было, можно было выразить яснее. Возможно, редакции «Литературной газеты» кое-что в этом отношении следовало прояснить. Но В.М. Инбер принадлежит уже не один десяток лет к числу писателей, которых в редакциях не правят. В.М. Инбер не нравилось в «Огниве» стихотворение «Камея» (неполный текст) пока я не познакомил ее с полным текстом этого маленького стихотворения. Свое изменившееся мнение В.М. сочла нужным подтвердить публично, официально (в рецензии)[19].
В рецензии В.М. Инбер есть одна ошибка. Речь идет о стихотворении «Виктору Гюго». В.М. показалось, что это стихотворение относится к лагерю, тогда как «нетопленый театр» — это Вологда моего детства, двадцатые годы, самый первый увиденный мной театральный спектакль — «Эрнани» с Н.П. Россовым (был такой в России знаменитый бродячий актер-трагик, игравший глубоким стариком роль молодого короля Карла в этой пьесе). Вот это — восхищение, ошеломление детских лет, вызванное первым театральным спектаклем, восхищение гением Виктора Гюго я и старался выразить. (Человек, сказавший, что Виктор Гюго жил и умер мальчиком с церковного клироса, — Анатоль Франс — фигура ничтожная по сравнению с Виктором Гюго.) Вот о чем шла речь в стихотворении «Виктору Гюго». А Вере Михайловне Инбер показалась, что тут речь идет о лагере, о нетопленом театре в снежной Вологде, которая кажется В.М. чуть ли не краем света.
Я хотел написать ей об этом в письме (у меня есть ее письма), но потом передумал и оставляю ее отклик как некий общественный и литературный факт, как своеобразную аберрацию. Лагерь был и остался книгой за семью печатями, В. М. Инбер считает худшим наказанием смотреть «Эрнани» в снежной Вологде — дальше этого представить человеческие страдания автор «Пулковского меридиана» не решается.
В этой ошибке есть нечто общее с впечатлением читателей повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Большое количество читателей принимают повесть как изображение картины «ужасов» — а до подлинного ужаса там очень, очень далеко, и надо было десятилетие, по крайней мере, смертей, произвола (который только сейчас называется произволом), чтобы получить этот «каторжный лагерь». Все это — такой интересный и психологически значительный оборот дела, что я решил не нарушать иллюзию.
Наконец — третий важный вопрос — о значении Крайнего; Севера в моей работе (или творчестве, как теперь говорят). В пушкинские и даже некрасовские времена слово «автор» обозначал «сочинитель», писатель. Теперь же пишут: «автор гола в ворота «Спартака», «создатель гола, творец голевой ситуации» и так далее. Я пишу стихи с детства, а в юности собирался стать Шекспиром или, по крайней мере, Лермонтовым и был уверен, что имею для этого силы. Дальний Север, а точнее лагерь, ибо Север только в лагерном своем обличье являлся мне, уничтожил эти мои намерения. Север изуродовал, обеднил, сузил, обезобразил мое искусство и оставил в душе только великий гнев, которому я и служу остатками своих слабеющих сил. В этом и только в этом значение Дальнего Севера в моем творчестве. Колымский лагерь (как и всякий лагерь) — школа отрицательная с первого до последнего часа. Человеку, чтобы быть человеком, не надо вовсе знать и даже просто видеть лагерь. Никаких тайн искусства Север мне не открыл. Есть одно важное наблюдение, заслуживающее особого разговора, но связанное и со сказанным только что. Писатель не должен слишком хорошо, чересчур хорошо знать свой материал. Если писатель знает материал «слишком» — он переходит на сторону материала и теряет способность выступать от имени читателей, для которых он пишет (в смысле настоящего писательства, а не заказа). Читатели перестают понимать его. Связь нарушается. То, что казалось раньше важным ему и его читателю, — сейчас кажется чушью, пустяками — и это не новое открытие мира, в который он может ввести читателя (это бывает всегдашней писательской задачей), а страна, где говорят на другом языке и думают по-другому. Драка из-за куска селедки важнее мировых событий — это наиболее простой пример «сдвига», «смещения масштабов». То, о чем сказано скороговоркой, походя и автору понятно и близко (иное решение нарушает художественность словесной ткани, как примечания, сноски разрушают стихи), — для читателя требует подробного, постепенного, а главное — талантливого предварительного объяснения. Писателю же в это время такая подготовка кажется не нужной. Да и не всегда возможно объяснить. Таких примеров ты можешь сам представить бесчисленное количество.
Вот кое-что из того, что я тебе хотел сказать по поводу и твоего письма, и твоей рецензии.
Нине Владимировне — сердечный мой привет. О.С. — на даче, а Сережа — в Прибалтике.
Жму руку.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
По встретившейся срочной надобности сообщи мне, как можно скорее, имя и отчество Уманского[20] (Яков Михайлович или Яков Моисеевич?), а также месяц и год его смерти. Буду очень, очень благодарен. О деньгах (долге) тебе думать не надо. Пусть это будет уплата в самую последнюю очередь.
Нине Владимировне сердечный привет.
Твой В. Шаламов.
И вот еще что. Нельзя ли купить в Магадане все, подобное «Географии Магаданской области», которую ты послал мне. Книжка эта — документ удивительный, очень мне нужный. Вот сочинения такого рода, а также все и всяческие мемуарные работы, вплоть до книжки Вяткина — тоже.[21] Есть ли там что-нибудь путное? Хотелось бы приобрести. Не затруднит ли тебя просьба? Отвечай об Уманском быстрее.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис. Спасибо тебе за письмо и сведения об Уманском. Как часто бывает в рассказах, я угадал дочерей героя, угадал отношение их к отцу, хотя и не знал об этом ровным счетом ничего — все выдумал. Я написал рассказ «Вейсманист» — где — суть — в крепости духа, в надеждах, разбивающихся о жизнь, и т. д. Если бы я получил твое письмо раньше — кое-что, вроде грузинского языка и немытого стакана я бы мог вставить. Но рассказ уже написан. Исправлять его, переписывать — нет сил. Я никогда этого не делаю. Для сути рассказа герой должен умереть 4 марта 1953 года. Но и смерть в 51-м году тоже годится.
Желаю тебе здоровья. Пиши обо всем, что есть интересного в Магадане (или было).
Н. В. сердечный мой привет.
В. Шаламов.
Знал ли Уманский, что изобретен электронный микроскоп и хромосомная теория Моргана и Вейсмана была подтверждена экспериментально? Вот что было бы важно для рассказа. Напиши, пожалуйста.
Конверт заклеен моей собственной рукой, чтоб «не пропадало доброе», как говорили в старину.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогие Нина Владимировна и Борис, поздравляю вас с Новым годом, желаю, чтобы позитивные начала нашей текущей жизни укрепились окончательно и бесповоротно. Желаю здоровья, сил. Желаю оставить Дальний Север и переехать в Москву в 1965 году — весной, конечно.
Борис. Твоя мама звонила недавно и говорила с О. С. Ты не получил ответа на свое письмо об Уманском. Я послал ответ за несколько дней до звонка твоей мамы. Сейчас план того рассказа несколько изменился (рассказ сейчас на научной консультации) и если потребуют переделки — я внесу все изменения, которые можно и должно внести по тем материалам, которые есть в твоем письме. Сердечно благодарю. Нельзя ли мне прислать (заказным письмом?) несколько фотографий[22] писем . Сейчас настал момент, когда придется эти письма отсылать в журналы.
В. Шаламов.
С. и Сережа поздравляют вас с Н. г. и шлют вам обоим привет.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
Спасибо за книжную посылку. Не скрою, что подбор меня удивил. Мне ведь хотелось: описания географические, исторические работы, документы, дневники, записки, мемуары, исследования, все, что угодно, но не бессовестную болтовню господина Вяткина.
Из уважения к затраченному тобой труду по пересылке почтовой я просмотрел роман. Эту «книгу» написал подлец. Ведь печатались и Вронский, Галченко — неужели все исчезло? Учебник географии был превосходным подарком, и я думал, что в издательстве есть и еще кое-что дельное. Рассказ «Вейсманист» я тебе покажу в Москве.
Разумеется, упоминая Вяткина в предыдущем письме, я думал, что это дневник, документ... Прошу прощения. Отрицательная оценка «романа» (о котором мои корреспонденты писали как о книге, в которой есть все, кроме правды) не желание получить из Магадана что-либо. Но построже, построже... Без новостей и рассказов.
Н. В. сердечный мой привет. О. С. и Сережа шлют вам обоим свои добрые пожелания.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Борис, некоторое время назад звонила твоя мама — почему я тебе ничего не пишу... Но я тебе ответил на твое письмо и посылку. Мой скептицизм тебе не следует принимать всерьез — в конце концов — то, что тебе покажется интересным и полезным для меня — то и посылай. У меня вот такая к тебе просьба необычная. Небезызвестная Женя Гинзбург[23] выдает здесь себя не за то, кем она была, и мне хотелось бы получить от тебя разъяснение по этому поводу, справку хотя бы в виде впечатления. Я ее и сам немножко помню и знаю, но очень мало. Привет Нине Владимировне. Жду вас обоих в Москву.
Ваш, твой В. Шаламов.
Удивительная вещь. Никто из тех, кому я показывал присланную тобой ветку стланика — не представляют, не воображают себе это растение. Им легче химеры с собора Парижской богоматери вообразить, чем стланик. Большое спасибо тебе за подарок.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогие Нина Владимировна и Борис!
Прошу принять с добрым сердцем мою новую книжку «Дорога и судьба». Борис, пошли несколько лучших своих фотографий Магадана (бухты, моря, гор), какие ты считаешь лучшими. Все, что у меня было, я давно раздарил. Это надо сделать срочно. Фотография для книжки, как ты видишь, твоя.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Еще просьба. Купить в Магадане все экземпляры книжки О. Мандельштама «Разговор о Данте»[24]. Эту работу только что выпустило изд-во «Искусство». Но в Москве она продавалась час. И еще: если возможно, купи с десяток экземпляров моей книги — пригодится. В Москве ее в продаже нет.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Борис!
Вот тебе подарок от Надежды Яковлевны. Книжка Мандельштама вряд ли дойдет. Здесь она продавалась час. Издание этой книги — первой работы Мандельштама за сорок лет — большое событие истории русской культуры.
Спасибо тебе за фотографии. Кажется, раньше были более выразительные: море, бухта, город, уходящая вверх дорога. Если ты остаешься на зиму в Магадане и на осень, — то купи учебник Карпова по Колымской географии для восьмого класса. И поищи старых газет и журналов 1935, 1936, 37, 38 года, журнал «Колыма» и другие. И еще просьба, выясни год и род смерти Александра Александровича Тамарина[25], б. заведующего Колымской опытной с/х станцией и вообще растениевода известного, награжденного вместе с Берзиным в 1935 году орденом Ленина. В 1937 году летом Александр Александрович был еще жив и работал не то на Дукче, не то в Магадане. Я знал его по Вишере.
Привет Н. В.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
Раз ты остаешься в Магадане, не мог ли бы ты собрать любые материалы о колонистах, о Колонбюро[26]. Когда все это началось и кончилось.
В Магадане, наверно, есть бывшие старые колонисты. Колонбюро имело поселок на Оле, в Веселой и пр.
Не вышли ли в Магадане любые справочные издания вроде сборника к десятилетию, который ты посылал.
И вообще всю Колымскую географо-историческую прозу, включая ведомственные доклады что ли.
Магадан выпустил когда-то книгу Н. А. Жихарева — «Очерки Северо-Востока РСФСР». Нельзя ли эту книгу приобрести.
Пиши.
Привет Н. В.
Нельзя ли еще экземпляр получить учебника географии для средней школы (Карпова) и все новое, непредусмотренное.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогой Борис!
Спасибо за книжку Яновского[27]. Эту книжку написал подлец. Учебник географии Кузьмина выглядит много порядочнее. Автор видит решение колымского вопроса в навечном прикреплении людей к Северу — ясно, что для «комплекса» не имеет значения, чем прикрепляют — длинным рублем или колючей проволокой — до концлагерей тут один шаг.
Как ни безразлична мне современная Кольма, я с жадностью ловлю каждую кроху сведений о любом дне из тех двадцати лет нашей колымской жизни. Тот исторический период (с 1932 по 1956 год) бесконечно важнее всей Колымы исторической и всей Колымы современной для русской истории.
Поистине мы с тобой наблюдали «мир в его минуты роковые». Автор брошюры «Человек и Север» хотел бы отменить мороз и ветер, отменить климат. Увы — автор не в силах отменить географию. Он не в силах отменить и историю, как бы ни хотел замолчать, исказить, отрицать все, что было, оболгать мертвецов и прославить убийц.
Привет Н. В.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Дорогая Нина Владимировна!
Сердечное Вам спасибо за рецепты[28]. Помощь оказалась экстренной, хотя и удалена от Москвы за девять (или двенадцать) тысяч километров.
Даже рецепты с датой магаданской удалось использовать — не прошел еще десятидневный срок.
Борису передайте тысячу приветов в больницу, если он уже (или еще) не вышел оттуда. А что с ним? Опасное что-нибудь, Вы не написали.
Шлю вам обоим привет. Пишите.
Примечания
- 1. Лесняк Борис Николаевич, Савоева Нина Владимировна — знакомые В. Шаламова по колымской больнице «Беличьей», где Н.В. Савоева была главным врачом, а Б.Н. Лесняк — фельдшером, где Шаламов с перерывами лечился в 1943—1945 гг. В. Шаламов поддерживал с ними дружеские отношения вплоть до эпизода, описанного им во «Вставной новелле». В. Шаламов «Воспоминания». М., 2001.
- 2. Очевидно, имеется в виду Кривицкий Роман Юльевич, 1900 г.р., журналист, осужденный по КРТД и фигурирующий в эшелонном списке заключенных Бутырской тюрьмы, следовавших на восток осенью 1938 г. вместе с О. Э. Мандельштамом. (Нерлер П.,«Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. М. 2010.С.115). Брат официозного военного очеркиста и писателя, зам. главного редактора журнала «Новый мир» при главном редакторе К. М. Симонове (1948-1958 гг., с перерывом) Александра Юльевича Кривицкого (1910-1986). Его имеет в виду Шаламов, говоря в последующем письме: «О Романе Кривицком никого запрашивать не надо — об этом позаботится его брат» ( Т.6.С.357).
- 3. Начало письма опубликовано в Т. 6.С.357-358.
- 4. Имеется в виду первая часть неоконченного романа магаданского писателя Н. В. Козлова «Хранить вечно», посвященного Э.П.Берзину (альманах «На Севере Дальнем». Магадан.1962.№2). Эпштейн Л.М. — заместитель Берзина по экономике, расстрелян на Колыме в 1940 г.; Алмазов З.А.,другой заместитель, расстрелян в Москве в 1939 г. Шаламов не был знаком с ними на Вишере.
- 5. Принятая в медицине форма истории болезни, устанавливающая связь между заболеванием (morbi — лат.) и содержанием жизни (vita) пациента.
- 6. Кривицкий Роман — журналист, погибший на Колыме, упоминается в «Воспоминаниях» В. Шаламова о больнице «Беличьей».
- 7. Сотрудники журнала «На Севере Дальнем», весьма конъюнктурные авторы.
- 8. В подарок к Новому 1964 году Б.Н.Лесняк прислал Шаламову авиабандеролью ветки колымского стланика. Такой же подарок был прислан к 1965 году. Это послужило поводом к написанию рассказа «Воскрешение лиственницы»(1966), где образ стланика трансформирован в образ лиственницы.
- 9. Цепков (Цапков) Н.Ф. — один из свидетелей (наряду с Ф.Е.Лоскутовым, А.М. Пантюховым и Г.А.Воронской), подтвердивших колымский трудовой стаж Шаламова для назначения ему в 1965 г. повышенной пенсии (72 руб. 60 коп.) с учетом подземных работ.
- 10. Рецензия на два сборника стихов Шаламова («Огниво» и «Шелест листьев»), написанная Б.Н.Лесняком и опубликованная в «Магаданской правде» 24 июня 1964 г. под заголовком «Север, Север...» вместо предложенного автором названия «Дорога».
- 11. Имеется в виду стихотворение «Шоссе» из сборника «Огниво» (1961), посвященное колымской трассе.
- 12. Известная фотография Шаламова с кошкой Мухой на руках. Б.Н.Лесняк был автором целого ряда фотографий Шаламова 1960-х годов (например, «в шапке», о которой идет речь выше).
- 13. Петров В.М. «География Магаданской области». Магадан, 1964.
- 14. «Шоссе» — стихотворение В. Шаламова, написано в 1957 г., опубликовано в кн. «Огниво». М., 1961.
- 15. Лесняк Б. «Север, север». «Магаданская правда», 1964, 24 июня.
- 16. Инбер В. «Вторая встреча с поэтом». «ЛГ», 1964, 23 июня.
- 17. Шелест Г.И. (1898—1965), рассказ «Самородок» опубликован в «Известиях», 1962, 5 ноября.
- 18. ]Алдан-Семенов А.И. (1908—1985) — автор ряда книг, в том числе повести «Барельеф на скале», ж. «Москва», 1964, № 7.
- 19. В «Огниве» (1961)стихотворение «Камея» было опубпубликовалось без купюр
- 20. Уманский Яков Михайлович — герой рассказа «Вейсманист».
- 21. Вяткин В.С. — автор романа «Человек рождается дважды» (Магадан,1964,1989). Несмотря на наивность автора, непрофессионального литератора, бывшего начальника Оротуканских ремонтно-механических мастерских, роман содержит ряд важных бытовых подробностей о жизни лагерной Колымы. Шаламов, называя Вяткина «подлецом», судит с максималистских позиций, обусловленных своим жизненным и литературным опытом.
- 22. Речь идет о фотокопиях переписки Шаламова с Б.Л. Пастернаком, которые делал Б.Н. Лесняк.
- 23. Гинзбург Е.С. (1904-1977) — автор повести «Крутой маршрут». В своих воспоминаниях Б.Н.Лесняк выражал сомнение в правдоподобности целого ряда эпизодов второй части «Крутого маршрута», связанного с пребыванием Е.С. Гинзбург в больнице Беличья. Он замечал: «Шаламов и я считали Гинзбург партийным фанатиком из элитарного слоя и сторонились ее. Лагерную судьбу Жени мы знали. Она была более, чем благополучной на фоне вопиющей трагедии ее соузниц по женскому лагерю». (Лесняк Б.Н., Я к вам пришел!. Магадан.1998.С.256-273).
- 24. Мандельштам О., Разговор о Данте (Послесл. Л. Е. Пинского; подгот. текста и примеч. А.А.Морозова. М. Искусство, 1967).
- 25. Тамарин А.А. — герой рассказа «Хан-Гирей»(1967), о нем упоминается в «Вишерском антиромане».
- 26. Колонбюро — организация в структуре треста «Дальстрой», занималась устройством бывших заключенных, избравшие свободное поселение (колонизацию).
- 27. Яновский В.В. — автор книги «Человек и Север» (Магадан.1969).
- 28. Имеются в виду рецепты на нембутал (барбитурат-антидепрессант и снотворное), без которого не мог обходиться писатель. Письмо свидетельствует, что, несмотря на разрыв 1971 г., Шаламов сохранял сочувствие к Б.Н. Лесняку.
Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@shalamov.ru. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.