Варлам Шаламов
<<Назад | Содержание | Вперёд>>

Федя Андреев

Мы мчались по льду, по последней дороге — вот-вот Вишера вскроется, и наш путь, наша нить жизни — прервется. Никаких троп, кроме пешеходных, в этих краях нет.

Панорама комбината ВИШХИМЗ с правого берега Вишеры 1930-е годы

Впереди моей кошевы мчалась кошева Феди Андреева, нового главного бухгалтера района, бытовичка московского, хорошо известного Москве двадцатых годов по шумному судебному процессу. «Рабочая газета» тех лет печатала бесконечные фельетоны об этом шумном процессе, привлекавшем тогда внимание всех москвичей.

Серия статей о процессе Феди Андреева называлась вызывающе «интеллигент с партбилетом». Федор Андреев, главный бухгалтер Моссовета, был членом партии, когда его настигла уголовная кара, предусмотренная новым Уголовным кодексом, редчайшей статьей 141 УК РСФСР, гласящей...[1] Вы заметили, конечно, что статья не содержит, не говорит, не шепчет, не угрожает, а обязательно «гласит». Само слово «гласит» вошло в условный лексикон юридического канцелярита, стало само формой, определяющей содержание.

Федя Андреев не совершил никаких преступлений: ни растрат, ни краж — напротив, как главный бухгалтер Моссовета он способствовал пресечению затопивших тогдашнюю Москву эпидемий растрат и взяточничества. Федя Андреев не совершил никаких преступлений, ни воинских, ни уголовных, ни политических, ни служебных. Тем не менее его судили по всей строгости: его «вся катушка» — в моднейшем тогда варианте «резинки» была 4 года по его статье, тогдашний максимум по его тогдашней статье.

Что же это за статья и что она «гласила»?

«Доведение до самоубийства другого лица» — вот ее текст. За многолетнюю свою жизнь в лагерях я только один раз в живом виде и встретил живого носителя этой странной статьи.

Федя Андреев был белокурый синеглазый красавец, чуть шепелявящий, очень добрый и очень капризный человек. В лагере блатари его быстро запутали в какие-то аферы, но, кажется, все обошлось благополучно, и Федя «не поймал» никакого дополнительного срока.

История Феди Андреева такова. Его жена — врач, которую Федя безумно любил, была видной общественницей тогдашней Москвы, как и сам Федя — членом партии, часто выступавшей на собраниях.

Жена Феди уехала на курорт по профсоюзной путевке — в Балаклаву, и Федя немедленно сошелся с младшей сестрой жены, Тамарой. Жена вернулась, узнала об измене, и хотя Федя был готов вернуться и забыть новую любовь, не стала ждать фединого решения. Она взяла пистолет Феди (у него было разрешение на оружие) и застрелилась в рот, как стреляются все медики, желающие стопроцентной удачи.

Профсоюз привлек мужа к суду, и Федя, интеллигент с партбилетом, как насмешливо писали в газетах, получил четыре года лагерей. Там он работал сначала в управлении, а затем за погрешности по части выпивки и взяток Федя был переведен «на Север» и ехал вместе со мной.

Федя вез заработную плату лесорубам — должок государства, который скопился давно и, наконец, двигался к Северу в пачках белых «пятаковских» червонцев бумажных.

Андреев пил на каждой остановке. Угощал возчиков. Требовал каких-то женщин для развлечения.

Останавливались мы не вместе — Федя вез деньги, и с ним в кошеве сидел боец-охранник.

Вверх по реке, по последнему льду, якутским[2] лошаденкам крошечным тянуть тяжело. Как ни бешены были броски, как ни хитрили мы, выезжая ночью по подмерзшей, хрустящей дороге — все равно мы опаздывали, Вишера наполнялась полыньями, на объезд нужно было время.

Захваченные этим движением вверх, вверх и дальше — я и мой возчик бежали всю дорогу.

Выезжали мы не вместе. И вот, объезжая какую-то полынью, накренив и толкая сани вперед, я увидел, что в воде, в луже полыньи плавает что-то белое, явно не льдинка, похожее на носовой платок, на кусок бинта.

Я остановил кошеву и, закидывая длинную палку в воду, выудил банковскую ассигнацию ценностью в один червонец. Я положил червонец в карман.

Сообразив, в чем дело, мы поехали дальше, уже медленно, приглядываясь к дорожным сюрпризам. И действительно, на первой же выбоине на дороге — плавали в соседстве несколько белых ассигнаций. Я положил и эти в карман.

Около большой полыньи я увидел завязшую посреди реки кошеву Феди Андреева, который пытался проехать не в объезд, а напролом, сквозь воду и кучу белых бумажек, плавающих в воде. Федя был совершено пьян. Менее, чем Федя, был пьян боец-охранник. Он-то и организовал сбор размокших денег — Федя был пьян до бесчувствия — и дотащил Федю до очередной ночевки.

Всю ночь Федя сушил червонцы и сторублевки, пятерки и рубли на русской печи, прихлебывая огуречный рассол.

Я отдал Феде свою находку, а впоследствии интересовался — не потерял ли Федя в этой бешеной скачке что-либо еще.

— Нет, ни рубля тогда не пропало.

На пятый день к вечеру мы въехали в Усть-Улс — центр Северного района Вишерских лагерей.

Опубликовано впервые: Шаламовский сборник. Вып.5 / Сост. и ред. В.В. Есипов. Вологда; Новосибирск: Common place, 2017. С. 57–153.
<<Назад | Содержание | Вперёд>>

Примечания

  • 1. Обрыв фразы здесь является приемом автора. См. текст далее.
  • 2. Имеется в виду тип северной низкорослой лошади, который Шаламов наблюдал в Якутии. См. рассказ «У Флора и Лавра».