Ночью (В рентгенкабинете)

Ток включен. Дирижер-невидимка садится за пультом
Перед облаком желтым с прокладкой свинца
На вертящемся стуле, землей управляя как будто,
И разглядывает будущего мертвеца.

Наша ночь – это день на рентгеновской пленке,
Облученный сейчас проницательным этим лучом,
Час глядеть, что в себе мы носили с пеленок,
Что тащили сквозь жизнь из последних силенок,
То, чего мы не знали, жалели о чем.

Приглядимся. Вот жизни моей переломы,
Те, что ноют ночами и спать не дают,
Что тревожат предвестьем то тучи, то грома,
Что подчас выгоняют из теплого дома
И никак не добраться – лечиться – на юг.

Дальше! Дальше! Тяжелой свинцовой перчаткой
Он навстречу весне желтолицый экран поведет,
Оголенных деревьев и гор отпечаток
Промывал он в проталинах черной текучей водой.

Затемнение. Белые снежные пятна.
Это верно каверны. Аорта реки
Расширялась к весне... Это тоже понятно.
Старый вывих у дерева. Все это – не пустяки.

Это солнце для нас пустяки сочинило.
Голубые туманы и желтые слезы грозы.
И лиловые тучи для нас извело на чернила,
И босыми ногами топталось под вечер в грязи.

Мастерская для гениев. Вход недоступен талантам.
В исступлении хлещут плетями, кистями холсты,
Светотенью – великою схемой и схимой Рембрандта
На столетия строят чертог красоты.

Непокорные краски, как гвозди, вбивают в полотна,
Это – дом для потомков, не помнящих вовсе родства,
И в потемки могилы уходит
измученный до смерти плотник
И уносит в котомке секрет своего мастерства.

Когда нет ни лекарств, ни надежд, ни сомнений,
Когда все уже знаешь и не можешь помочь,
По экрану проходят последние тени.
Начинается день
И кончается ночь.