Варлам Шаламов

Валерий Есипов

«Как молитвенники, в карманах носим книги твоих стихов»

К 125-летию со дня рождения Б.Л. Пастернака

Борис Пастернак

Тема «Пастернак и Шаламов» далеко не исчерпывается известными фактами о дружбе, переписке и встречах двух выдающихся представителей русской литературы. Да и переписка 1952-1956 годов — ввиду ее особой личной важности для обоих адресатов, и еще более — ввиду особой важности и актуальности поднимавшихся в ней вопросов (главный из них — философия искусства в свете пережитой Россией трагедии или «искусство при свете совести», как выражалась М.И. Цветаева) требует еще глубокого и всестороннего осмысления.

Тот же вопрос в сущности является центральным и в стихах Шаламова, посвященных Пастернаку. В связи с этим чрезвычайную ценность имеет недавняя публикация большой подборки стихотворений Шаламова в книге: Б.Л. Пастернак: pro et contra, антология. Т.2 / Сост., коммент. Е.В. Пастернак, М.А. Рашковская, А.Ю. Сергеева-Клятис. — СПб.: ИБИФ, 2013. Что особенно ценно, четыре из пяти стихотворений, публикуемых ниже, до сих пор практически не были известны, а пятое известно в усеченном виде. Выражая благодарность авторам публикации, редакция в то же время не может не обойтись без некоторых замечаний, изложенных в комментарии.

* * *

Все то, что было упущеньем,
Теперь в канон возведено.
И он свое преображенье
Уводит в пригород умно.

Все то, что он любил украдкой
Подчас от самого себя,
Бросает вызова перчатку
И неизбежно, как судьба.

В лесной глуши он след находит
Бежавших торопливо строф,
Его ночами в сад приводят
Волненья старых мастеров.

Что с ним бывали в закоулках,
В его урочищах родных,
Они там были на прогулке,
А жизнь в трущобах не для них.

Они бежали так проворно,
Как позволяли им года,
Туда, туда, к дороге торной,
Какой он бредил иногда.

А иногда ее боялся,
Как смеха близких и родных,
Опять в пустыню удалялся
И собственных стыдился книг. [1]

На торных — там еще труднее.
Нужна там сила, а не вкус.
Там надо быть еще роднее
Земле, природе, языку.

И запирался в мезонине,
И строчки под нос бормоча,
Он вновь советуется с ними,
По рифмам кулаком стуча.

Он переводит для сравненья
Чужих поэтов мастерство
И с теми лишь, кто всех древнее,
Гордится сходством и родством.

Он точно от плетей в застенке
Бледнеет от любой строки,
Чем день и ночь попеременке
Секут юнцы и старики,

Те, что ремней его сандалий
Здесь недостойны развязать,
И, убегая от скандалов,
Он щурит горестно глаза.

И дым лепил ему скульптуры
Не как творец — как копиист,
Который рад писать с натуры,
Да ветер вырывает лист.

Но то, что с жизнью навек слито
И что дано ему постичь,
Как самородок, а не слиток
Хотя бы золотых частиц.

То, что ему всего дороже,
Чьих слов накал еще таков,
Что и теперь мороз по коже
Дерет не только простаков.

Из этой маленькой сторожки
Шагнет он в Гефсиманский сад,
Откуда нет такой дорожки,
Какая б вывела назад.

1954

На похоронах

Стволы деревьев, двери дома,
Забор, ступени у крыльца,
Все — старое, все так знакомо,
Как и черты его лица.

Но кислородная палатка
И синий газовый баллон
Стоят на том крылечке шатком,
Где столько лет являлся он.

И отступает даже лето,
И мало силы световой
Перед невыносимым цветом
Слепящей крышки гробовой.

Поэт

Он из окна своей квартиры
Увидел место похорон –
Его он выбрал в целом мире –
Где старых сосен перезвон.

И недописанная пьеса
Лежит живая на столе,
И тянет свежестью из леса,
Уже невидного во мгле.

Он не уносит в гроб секрета,
Он высказался до конца,
И это есть в чертах поэта,
Его посмертного лица.

* * *

Последний кончен поединок
Со смертью на глазах у всех,
Закрыты наглухо гардины,
И удалился шум и смех.

Здесь он лежит, восковолицый,
Как разрисованный муляж
На предпасхальной плащанице –
Страстей Господних персонаж.

Толпа гортензий и сирени
И сельских ландышей наряд –
Нигде ни капли смертной тени,
И вся земля – цветущий сад.

И майских яблонь пух летает,
Легчайший лебединый пух,
Неисчислимой белой стаей,
И тополя шуршат вокруг.

И ослепительное лето
Во все цвета и голоса
Гремит, не веря в смерть поэта
И твердо веря в чудеса.
[2]

* * *

Тополиного пуха — мимо
На руках тебя пронесли,
Этот пух — словно клочья дыма
От огня в глубине земли.

Ты уходишь дорогой света,
Продолжающий разговор,
Среди яблоневого цвета
Подымаешься на бугор...

Нет, не в рифмах и не в романах
Твоя слава среди веков –
Как молитвенники в карманах
Носим книги твоих стихов.

В поэтической части антологии «Б.Л. Пастернак: pro et contra», т. 2 приведены стихи разных поэтов (от С. Боброва до В. Рецептера), посвященные Пастернаку, и подборка Шаламова является самой большой по объему — в ней 8 стихотворений. Казалось бы, этот факт заслуживал особого внимания составителей и, соответственно, более подробного комментария. К сожалению, пояснения минимальны и, более того, неточны.

В первой строке комментария говорится: «Стихотворения печатаются по: Шаламов В.Т. Cобрание сочинений в 4 томах. М. 1998». На самом деле четыре полных стихотворения не входят ни в это собрание сочинений, ни в 6-и и 7-томное, а в антологии были опубликованы впервые в России (ранее цикл стихов «На похоронах» был опубликован в газете «Русская мысль», Париж (1988 г., 8 июля, предисловие Вл. Рябоконя). Очень жаль, что составители не сверились с изданиями — это позволило бы не только с гордостью упомянуть о «премьере» стихотворений в России, но и затронуть вопрос об источниках текста (как можно полагать, источниками здесь являются автографы или машинописи, имеющиеся в архиве Пастернака, но пока не обнаруженные в архиве Шаламова).

Пятое стихотворение с начальными строками «Толпа гортензий и сирени», действительно, было опубликовано в 4-томнике, но, как теперь выясняется, - в сокращении. Вероятно, сокращение было сделано в издательстве «Советский писатель» при выпуске сборника Шаламова «Шелест листьев» (1964 г.), где был впервые напечатан вариант со слов «Толпа гортензий и сирени». Причиной удаления первых (несомненно, очень сильных строф) цензурой могло быть легко угадываемое в деталях обстоятельство, что стихи написаны на смерть Пастернака:сама эта тема тогда была табуирована, как табуированы и религиозные образы («предпасхальная плащаница» и «страсти Господни»).

Следует иметь в виду, что существует два цикла стихов Шаламова, посвященных Пастернаку: один из них написан в 1953 -1954 гг., после начала переписки и первых встреч с Борисом Леонидовичем, второй — в 1960 году, на смерть поэта. При этом поначалу Шаламов не хотел объединять свои первые стихотворения, посвященные Пастернаку, в отдельный цикл — он включил их разрозненно в разные сборники «Колымских тетрадей». Это три стихотворения: «Поэту» («В моем еще недавнем прошлом» ), «О тебе мы судим разно» и «Он из окон своей квартиры» (в последнем случае в издании допущена неточность в первой строке: «Он из окна...). Идея объединить их в цикл пришла к Шаламову уже после смерти поэта. Об этом вполне определенно свидетельствует обнаруженная недавно С.М. Соловьевым в архиве А.К. Симонова машинопись всех стихов, посвященных Пастернаку. Очевидно, она являлась копией стихов, ходивших в самиздате (cм. на фото титульный лист этой машинописи с оглавлением).

 Машинопись всех стихов, посвященных Пастернаку, в архиве А.К. Симонова

Заметим, что стихотворение «Все то, что было упущеньем» Шаламов в итоге не включил в первый цикл — вероятно, не считая его вполне совершенным. В связи с этим заслуживает внимания комментарий составителей антологии: « Е.Б. Пастернаку, когда отец показывал ему эти стихи, они показались слабее, чем прежние, написанные в Сибири. Б. Пастернак возразил ему, что здесь ведь все очень точно подмечено. «Но ведь это так!» — сказал он» («Прежние, написанные в Сибири» — имеется в виду стихотворение «В моем, еще недавнем прошлом», написанное в 1953 г. в Якутии — В.Е.).

К стихотворениям второго цикла Шаламов в своих комментариях (опубликованных в приложении к 3 тому собрания сочинений) сделал ремарку: «Написано 2 июня 1960 года в Переделкино». В этот день состоялись похороны Пастернака, на которых присутствовал Шаламов. В связи с этим примечание составителей антологии к стихотворению «Рояль»: «Во время последней болезни Пастернак лежал в маленькой гостиной, в которой когда-то принимал Шаламова и откуда теперь вынесли рояль. Туда Шаламов приходил 31 мая 1960 года проститься с Пастернаком, узнав о его смерти» — может дезориентировать читателя относительно времени и обстоятельств создания этого цикла стихотворений.

Широкому кругу любителей поэзии до сих пор было известно, что цикл состоял из четырех стихотворений: «Рояль» (впервые опубликовано в сборнике «Дорога и судьба» в 1967 г.), «Толпа гортензий и сирени» (первая публикация указана выше), «Будто выбитая градом» — «Дорога и судьба»; в антологии отсутствует) и «Орудье высшего начала» (впервые: «Юность», 1969, №3). Публикуя их в 3 томе собрания сочинений, И.П. Сиротинская не знала ни публикации в «Русской мысли» 1988 г., ни самиздатских машинописей (в архиве Шаламова их нет). Теперь, благодаря публикации в антологии, можно с уверенностью утверждать, что с темой похорон Пастернака связаны также стихотворения «Стволы деревьев, двери дома», «Он из окон своей квартиры» и «Тополиного пуха — мимо». Текст их идентичен тексту машинописи из архива А.К. Симонова. Кроме того в этом архиве имеется еще одно стихотворение цикла «На похоронах», которое мы публикуем:

Тот день на славу летний,
И яма глубока.
Привычно вьются сплетни
Могильного венка.

Как тесто, месят слухи,
Что сеются вокруг,
Веснущатые руки
Взволнованных старух.

Судачить есть причина -
Оборванная песнь -
И дамам, и мужинам
Судачить повод есть.

Таким образом, теперь читатели имеют возможность познакомиться со всем циклом из восьми стихотворений Шаламова на смерть Пастернака и оценить его.

Содержательный анализ обеих циклов, несомненно, достоин специального исследования. Пока же можно заметить, что поэтический венок на могилу Пастернака является не только еще одним свидетельством безграничной любви Шаламова к великому поэту, но и примером усвоения его художественных уроков. В отличие от раннего, многословного стихотворения все стихи цикла лаконичны, поэтически оригинальны, необычайно музыкальны, каждое несет законченную мысль. А некоторые строки, пусть и с запозданием, имеют все шансы разойтись на цитаты:

«Как молитвенники, в карманах
Носим книги твоих стихов».

Читайте также статью Ефима Гофмана о стихотворениях Варлама Шаламова памяти Бориса Пастернака: «Видны царапины рояля…»

февраль 2015

Примечания

  • 1. Строчка с измененным временем глагола взята из стих. «Художник» (1936): «И собственных стыдится книг» — прим. составителей антологии.
  • 2. Известная часть стихотворения дана курсивом – В.Е..