Варлам Шаламов

Сергей Соловьёв

Колымское дерево надежды Варлама Шаламова

Многие на Колыме не любят, когда этот край ассоциируют прежде всего с лагерями и сталинскими репрессиями, и, конечно, Магаданская область совсем не исчерпывается наследием Севвостлага. Однако из песни слов не выкинешь, из истории нельзя вырезать неприятные кому-то страницы — забвение прошлого обязательно сыграет с будущим злую шутку.

Сам я оказался 8 лет назад на Колыме именно благодаря Шаламову, и, проехав по трассе, познакомившись с людьми, искренне полюбил этот край. И стал лучше понимать и прозу Шаламова, и — особенно — его стихи.

Наследие Варлама Шаламова относят к так называемой «лагерной прозе», но «Колымские рассказы» выходят далеко за пределы «лагерной темы», ставя, проблему границ человечности и человеческого в обществе и в жизни отдельных людей, попавших в запредельно тяжелую ситуацию. Главная заслуга Шаламова — в создании особого литературного языка, позволяющего передать то, что не переживший такого состояния человек, казалось бы, представить и почувствовать не может.

Конечно, Колыма описывается Шаламовым как место принудительного труда, эксплуатации и уничтожения политических заключенных холодом, голодом и непосильной работой. Но есть здесь не только горе, насилие и расчеловечивание.

Шаламов писал в 1966 году:

«Я пишу не для того, что описанное — не повторилось. Так не бывает, да и опыт наш не нужен никому. Пишу для того, чтобы люди знали, что пишутся такие рассказы, и сами решились на какой-либо достойный поступок — не в смысле рассказа, а в чем угодно, в каком-то маленьком плюсе».

Эти слова — повод для серьезных размышлений, но нас сейчас интересует одна деталь: помогают читателю ощутить этот «плюс» положительные герои «Колымских рассказов». Люди, не сломившиеся под давлением системы, блатарей и «начальников». О них — не о себе и не о своих литературных двойниках — автор пишет как о святых. Положительные герои — это инженер Кипреев (прототип — колымский друг Шаламова Георгий Демидов), революционерка Наталья Климова и ее дочь Наталья Столярова, майор Пугачев (собирательный образ). Но это еще и природа Колымы.

В первом из 5 циклов «Колымских рассказов» мы встречаем текст, поэтизирующий колымскую природу, — «Стланик»:

«И вот среди снежной бескрайней белизны, среди полной безнадежности вдруг встает стланик. Он стряхивает снег, распрямляется во весь рост, поднимает к небу свою зеленую, обледенелую, чуть рыжеватую хвою. Он слышит неуловимый нами зов весны и, веря в нее, встает раньше всех на Севере. Зима кончилась.

Бывает и другое: костер. Стланик слишком легковерен. Он так не любит зиму, что готов верить теплу костра. Если зимой, рядом с согнувшимся, скрюченным по-зимнему кустом стланика развести костер — стланик встанет. Костер погаснет — и разочарованный кедрач, плача от обиды, снова согнется и ляжет на старое место. И его занесет снегом.

Нет, он не только предсказатель погоды. Стланик — дерево надежд, единственное на Крайнем Севере вечнозеленое дерево. Среди белого блеска снега матово-зеленые хвойные его лапы говорят о юге, о тепле, о жизни. Летом он скромен и незаметен — все кругом торопливо цветет, стараясь процвести в короткое северное лето. Цветы весенние, летние, осенние перегоняют друг друга в безудержном бурном цветении. Но осень близка, и вот уже сыплется желтая мелкая хвоя, оголяя лиственницы, палевая трава свертывается и сохнет, лес пустеет, и тогда далеко видно, как среди бледно-желтой травы и серого мха горят среди леса огромные зеленые факелы стланика.

Мне стланик представлялся всегда наиболее поэтичным русским деревом, получше, чем прославленные плакучая ива, чинара, кипарис. И дрова из стланика жарче».

Последняя фраза возвращает увлекшегося поэзией природы читателя в реальность, но, послушайте: — «наиболее поэтичное русское дерево» растет именно на Колыме! Именно стланик — дерево надежд!

А другое колымское растение — лиственница — для Шаламова оказывается символом, воплощением воскрешения. Не только природы, но и человека, выжившего в ГУЛАГе. Не случайно наиболее оптимистичный цикл «Колымских рассказов» называется «Воскрешение лиственницы»!

Но далеко не только в этих двух текстах отразилась внимание Шаламова к природе Колымы и уважение — наверное, это верное слово — к Северу.

Откроем рассказ «Ягоды»:

«Выпавший снег давно разнесло ветрами. Стылая заиндевевшая трава скользила в руках и меняла цвет от прикосновения человеческой руки. На кочках леденел невысокий горный шиповник, темно-лиловые промороженные ягоды были аромата необычайного. Еще вкуснее шиповника была брусника, тронутая морозом, перезревшая, сизая... На коротеньких прямых веточках висели ягоды голубики — яркого синего цвета, сморщенные, как пустой кожаный кошелек, но хранившие в себе темный, иссиня-черный сок неизреченного вкуса.

Ягоды в эту пору, тронутые морозом, вовсе не похожи на ягоды зрелости, ягоды сочной поры. Вкус их гораздо тоньше».

Рассказ «Детские картинки»:

«Тетрадка была невелика, но мальчик успел нарисовать в ней все времена года своего родного города.

Яркая земля, однотонно-зеленая, как на картинах раннего Матисса, и синее-синее небо, свежее, чистое и ясное. Закаты и восходы были добротно алыми, и это не было детским неуменьем найти полутона, цветовые переходы, раскрыть секреты светотени.

Сочетания красок в школьной тетради были правдивым изображением неба Дальнего Севера, краски которого необычайно чисты и ясны и не имеют полутонов».

Кто ещё так писал о колымской природе?!

Природа оказывается не просто фоном для развертывающихся человеческих трагедий времен существования Севвостлага. Именно природа Колымы является единственным сквозным положительным героем «Колымских рассказов». Ее красота и требования, предъявляемые к человеку, по Шаламову, отнюдь не являются частью зла, порождённого социальной системой. Попав «В страну морозов и мужчин / И преждевременных морщин», Шаламов не ожесточается по отношению к краю. Он стремится показать его красоту, и не случайно сохранившаяся человечность некоторых колымских заключенных в наибольшей степени проявляется в их отношении к северной природе.

Более того, свой колымский опыт он трансформирует в новое понимание природы в поэзии: «Моя же формула гораздо сложнее — она объединяет понимание природы и судьбу». Шаламов писал:

«Я пытался перевести голос природы природствующей — ветра, камня, реки — для самих себя, а не для человека». Он также говорил: «Мне давно было ясно, что у камня свой язык — и не в тютчевском понимании этого вопроса, — что никакой пушкинской “равнодушной природы” нет, что природа в вечности Бога или против человека, или за человека — или сама за себя».

Природа у Шаламова совсем не равнодушна. И она часто — за человека.

Только-только вернувшись с Колымы, в 1953 г. Шаламов набрасывал заметки, которые потом использует в «Колымских рассказах». Он решительно заявлял: «В очерках наш Север дан много, но в романе, рассказе и повести Севера у нас еще нет».

В этих же заметках появляются зарисовки, в которых внимательный читатель увидит кое-что знакомое. Давайте прочитаем фрагмент:

«Природа.

Ее торопливость. Корни деревьев. Лиственницы, поваленные в бурю. Птицы, которые не поют ни весной, ни летом. Цветы без запаха[5]. Бурный рост трав. Чистейшие краски неба — восходов и закатов. Весна без дождей. Горячее солнце, сводящее снег. Невозможность ходить летом босиком. Отсутствие змей и лягушек. Отсутствие столбняка. Карликовые березы. Кусты рябины. Наледи.

Лесные пожары. Зрелость лиственницы — 300 лет. (Сосна — 30 лет). Красный ландыш. Заросли ирисов. Ледовые ущелья и водопад ручья со льда в июле на ярком солнце. Валуны на берегах реки.<…>

Домá:

Скелеты палаток геологов. Картографические цементные площадки на высочайших сопках. Треноги.

Рубленые таежные избушки, конопаченные мхом, с простыней вместо стекла на окнах. Нары из жердей. Железные печки. Переноски.

Бараки. Комнатного типа. Стекла на окнах.

Мезонины — сначала для начальства («Дом с мезонином» Чехова).

Каменные постройки, о которых говорят и пишут в газетах. <…>

Эл. огни вдоль трассы. Ночная карта края.

Время цветения сдвинуто, ускорено, хотя порядок цветения материковый: фиалки, ландыш, колокольчики, шиповник, ирисы, астры.

Шиповник. Единственные цветы, которые пахнут».

Есть ли в этих заметках злость, обида Шаламова на край, на его природу? Нет даже близко! И когда эти скупые наброски превращаются в «Колымские рассказы», природа в них оказывается более живой и человечной, чем лагерное начальство и блатари.

Отношение к животным Колымы во многих рассказах, особенно в цикле «Воскрешение лиственницы» становится мерилом человечности героев. Герои Шаламова презирают тех, кто убивает животных без нужды, ради забавы. Отношение к природе — мерило сохранения человечности в «Колымских рассказах». Об этом можно и нужно писать больше. Но закончить этот очерк, надеясь привлечь читателя к прозе и поэзии Шаламова, которая максимально полно представлена на сайте Shalamov.ru, я хочу стихотворением. Стоит его прочитать, прочитать вслух в честь дня рождения великого писателя. И задуматься.

Все людское — мимо, мимо.
Все, что было, — было зря.
Здесь едино, неделимо
Птичье пенье и заря.

Острый запах гретой мяты,
Дальний шум большой реки.
Все отрады, все утраты
Равноценны и легки.

Ветер теплым полотенцем
Вытирает щеки мне.
Мотыльки-самосожженцы
В костровом горят огне.

Статья в сокращенном виде опубликована на сайте газеты «Магаданская правда» 18 июня 2022 г. [Оригинал статьи]