Назад
<Об эмигрантах, вернувшихся в Россию, и о воспоминаниях С. Аллилуевой (Сталиной)>
<... > Среди этих судеб есть одна группа, очень немногочисленная, но по-особому значительная, вошедшая в общественную жизнь России со своей нотой, по-особому трагической нотой.
Это — русские эмигранты, вернувшиеся в Россию, чтобы разделить судьбу народа.
Их моральный подвиг бесспорен, хотя Н. М.[1] и слышать не хочет ни о каких подвигах.
Ближе всех к этой группе людей стоит русская интеллигенция — типа А. Ахматовой и Н. Мандельштам, не сделавшая попытки отвести руку и сохранившая гордость, силу, убежденность. Но и эта русская интеллигенция полностью не вбирает в себя все особенности и достоинства эмигрантов. Есть известная формула Волошина:
Темен жребий русского поэта.
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского — на эшафот.
Может быть, такой же жребий выну,
Горькая детоубийца — Русь!
И на дне твоих подвалов сгину,
Иль в кровавой луже поскользнусь,
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.
Доконает голод или злоба,
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой,
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба[2].
Но и эта формула не говорит всего о тех людях, которые возвращались из Парижа, из Токио, из Праги.
Что же это была за особая сила, которая заставляла вернуться, хотя все, что делается, было известно. И было известно, что их ждет.
Что из звериного царства может это напомнить? Кролик перед пастью удава, загипнотизированный им кролик, который думает: «А со мной не случится. А в моем случае, может, будет иначе».
Нет. Сравнение с кроликом здесь неуместно. Тогда это — нерест лососевых пород. Я видел нерест на Оле[3]. Эта таинственная сила, которая влечет кету и горбушу, обдирая бока, по камням достигать ручья, в котором рыба погибнет.
Или перелеты птиц. Кто знает, какие силы природы поднимают в воздух миллионы крыльев. Тоже тайна.
Но люди — не рыбы и не птицы. В поведении людей скрыто гораздо более важное начало, глубочайшее нравственное начало, которое может быть сродни евреям, которые возвращаются в гетто, чтобы умереть со своей семьей.
Ощущение высшей нравственности, несомненно, возникает у всякого, кто встречается с этими людьми.
Гордость за человека и его духовные силы по-особому значительна.
Я встречал много таких людей и в тюрьме (Хохлов, Уметин) в 1937 году в Бутырке[4]. Оба почему-то считали, что они должны пострадать в ссылке, но никто не ждал смерти.
Маруся Крюкова из таких, дочь эмигранта. Отец и мать не хотели уезжать, уехали Маруся с братом, связались с советским посольством, вернулись в 1937 году. Брата Маруся живым больше не видела, на допросах ей сломали бедро, я познакомился с ней, когда она была хромушкой, инвалидом. Срок 25/5, начат с 1937. Я встретился с ней в 1947, когда Маруся уже отбыла 10 лет и осталась в живых, потому что была инвалидом. Маруся была вышивальщицей в оборудованном Доме дирекции Дальстроя. На трассе было 6-5 таких Домов, где вышивальщицы — редкостные мастерицы собрались. Над каждой вышивальщицей, чтобы не украла шелка, стояла надзирательница — член партии, которая обыскивала ежедневно.
В этой больнице Маруся пыталась отравиться, но неудачно. О ней написан мной рассказ «Галстук»[5].
Вот эти-то трагические судьбы я и считаю по-особенному значительными.
По аристотелевскому суждению трагедия должна быть катарсисом, очищением, возвышением. Вот это высшее нравственное начало, этот «катарсис» в этих судьбах несомненно есть.
Вот эти наши судьбы и дают нам право судить — и литературные произведения, и — жизнь людей. Одна из таких жизней удивительным образом рассказана нам.
Рукопись[6] исключительно интересна, сенсационности, ценности огромной.
Первое мое суждение было: что это — раздавленный человек, и отзыв — отрицательный. Но в этот момент я думал в сущности не об авторе, а об отце автора[7], который давно сделался для меня символом всего плохого, всего отрицательного, что было в моей жизни, и всякая защита, попытка защиты мной была резко и безусловно осуждена.
Мне стало ясно — если бы это был раздавленный человек, то не было бы рукописи, попытки как-то оправдать, о чем-то рассказать правдиво. Человек нашел в себе силы написать это, дать бой в жизни — значит, это не раздавленный человек.
Я отношусь отрицательно к религии, но признаю ее положительные стороны в смысле моральном, психологическом.
Что же за человек — автор? Несчастный человек.
Для участия в политической борьбе не надо большого ума, большой культуры.
Эти «глыбы», возле которых прошла ее жизнь, — в человеческом смысле были невежественными, бедными духовно людьми.
В рукописи не много нового. Самоубийство матери объяснено правильно, хотя существовали две версии: одна, что застрелилась, когда <Сталин> не поднял телефонную трубку, 2) перебирала за портьерой вещи и была убита, как Полоний Гамлетом, если это сравнение не кощунственно.
Ярчайшая, потрясающая переписка эта «игра в приказы»[8] — всю чудовищность которой автор не очень чувствует, передавая все это с лирической непосредственностью. [Прим. Шаламова сбоку: «Письма отца — самое страшное, пожалуй, по тупости, по бедности интеллектуальной».]
Не менее впечатляюще описание кабинета, где висят репродукции «Казаков» Репина[9], какие-то литографии, все те же год от году.
Много сделанного с поправками на последующую дружбу с Бухариным, с Кировым, Орджоникидзе.
В каждом слове, в каждом движении, фразе, жесте — узколобость, тупость, жестокость.
После такого «эй»[10] можно застрелиться, и в рукописи это показано хорошо.
Отец был потрясен самоубийством жены не только потому, что в доме — «предатель», а потому что испугался, что могла бы застрелить его [эти слова в рукописи отчеркнуты Шаламовым сбоку двойной чертой. — Сост.].
Главным качеством, отличавшим отца, был страх. Человек от страха может сделать бесчисленное количество преступлений.
Ходил в 1924-1925 гг. свободно. Верно — я сто раз видел Сталина, Бухарина, Калинина. Но с 1926 г. <Сталин> прекратил.
Власик[11] и все его действия изображены мало.
Все воспитание под конвоем.
Няня. Старая прислуга. У всех «большевиков» были такие точно крепостные рабы.
Роман с Каплером[12] описан очень сердечно, по-моему.
Очень жаль, что мало сказано об отце ее мужа — Жданове[13].
Все о брате уничтожительно верно[14].
Я вовсе не ожидал такого рода свидетеля. Не мог даже думать, что может существовать такая рукопись.
Рассказанное в сущности немного попытка «реабилитации» отца — явно неудачно, но простительно, да и весь характер этот гнусный проступает сквозь любую защиту достаточно определенно[15].
Среди рукописей В. Т. Шаламова в его архиве недавно обнаружены две тетради (обычные школьные, какие часто использовал писатель) с надписью «Фаллада». Вероятно, Шаламов собирался посвятить эти тетради своим впечатлениям от известного романа немецкого писателя-антифашиста Г. Фаллады «Каждый умирает в одиночку» (вызывавшего аналогии между гитлеризмом и сталинизмом). Этот замысел, по-видимому, остался неосуществленным, т. к. фактически записи в тетрадях касаются совсем других тем — о судьбах эмигрантов, вернувшихся в советскую Россию, и о воспоминаниях С. И. Аллилуевой, дочери Сталина. Эти воспоминания «Двадцать писем другу» были написаны в 1963 году и до своей публикации на Западе (1967) распространялись в самиздате. Шаламов познакомился с ними в рукописи, что позволяет датировать его записи 1964-1965 годами (на это указывает и упоминание Н. Я. Мандельштам, с которой он в это время познакомился).
Примечания
- 1. Имеется в виду Надежда Яковлевна Мандельштам.
- 2. Из стихотворения М. Волошина «На дне преисподней» (1922), написанного в память об А. Блоке и Н. Гумилёве.
- 3. Ола — прибрежный рыбацкий поселок на Колыме. Метафорическое сравнение трагической судьбы эмигрантов, стремившихся в Россию, с рыбами, плывущими на нерест, см. в стихотворении «Нерест» (1965) (наст. изд., т. 3, с. 406).
- 4. См. Очерк «Герман Хохлов»
- 5. Рассказ «Галстук» о судьбе М. Крюковой см. в наст. изд., т. 1, с. 135-142.
- 6. Начало текста, непосредственно посвященного рукописи С. И. Аллилуевой «Двадцать писем другу».
- 7. Имеется в виду И. В. Сталин.
- 8. «Игра в приказы» применялась в переписке Сталина с малолетней дочерью.
- 9. Имеется в виду репродукция с картины И. Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», висевшая в кабинете Сталина. С. И. Аллилуева сообщала также, что Сталин ни разу не бывал в Третьяковской галерее.
- 10. Ср. эпизод книги С. И. Аллилуевой о событии, предшествовавшем самоубийству жены Сталина Н. С. Аллилуевой 9 ноября 1932 г.: «Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете в честь XV годовщины Октября. “Всего-навсего” отец сказал ей: “Эй ты, пей!”. А она “всего-навсего” вскрикнула вдруг: “Эй! Я тебе не эй!” — и встала, и при всех ушла вон из-за стола».
- 11. Н. С. Власик — начальник охраны Сталина, генерал- лейтенант.
- 12. Имеется в виду роман С. И. Аллилуевой с известным киносценаристом А. Я. Каплером.
- 13. С. И. Аллилуева была замужем (вторым браком) за сыном секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Жданова Ю. А. Ждановым.
- 14. Василий Сталин, известный своей разгульной жизнью.
- 15. Шаламов имеет в виду склонность С. И. Аллилуевой объяснять преступные действия Сталина влиянием Л. П. Берия.
Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@shalamov.ru. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.