Леона Токер

Иллюзия и дейстительность в рассказах Варлама Шаламова

В книге Леоны Токер «Возвращение из Архипелага: повествование уцелевших после ГУЛАГа» Варламу Шаламову посвящена отдельная глава[1]. В ней исследовательница описыает жизнь писателя, попутно проводя параллели с его прозой, намечая проблемы понимания его творчества. В этой работе она касается следующих тем: художественый метод Шаламова[2], его понимание жанра рассказа и своих литературных задач[3], поэтика Шаламова в целом[4], организация циклов рассказов[5], образ главного героя рассказа[6], поздняя проза Шаламова[7], осмысление его творческого наследия в 1990-е годы[8] и др. Исследовательница неоднократно проводит параллель между ГУЛАГом и нацистскими лагерями[9].

Разграничение между фактами и вымыслом нигде не имеет такого значения, как в рассказах Варлама Шаламова. К концу своих дней в записных книжках и разговорах Шаламов поддерживал ту точку зрения, что всё, что он написал в своих рассказах, является дословной правдой. Тем не менее, рассказы опровергают утверждение о точном соответствии их сюжетов с фактами. Где-то из-за использования вымышленных ракурсов, где-то из-за указания на несовершенства человеческой памяти, либо благодаря противоречивости и фактическим нестыковкам. По мнению Леоны Токер, подходящим определением для шаламовского повествования был бы «правдивый вымысел» (veredical fiction)[10]. Он «излагает реальное при помощи создания иллюзии»[11], чтобы приблизить ум читателя к «узнаванию истины скрытой, потаённой от взгляда»[12], истины, постигнутой через опыт полученных самим рассказчиком ран[13]. Фактически, словесные образы лагерного опыта создают тип соотнесения, который отсутствует в сингулятивном компоненте[14]. Соотнесение обычно устанавливает связь между любой сингулятивной деталью текста и индииндуальным внетекстовым конкретным событием или человеком. Если деталь «представительна», а не принадлежит конкретному элементу реальности, фактографическое соглашение ставится под удар, и в данном случае мы можем ввести элемент художественной документалистики[15]. Помимо этого, данный тип художественной прозы может удвоится, в том числе, как свидетельство. И только потому, что Шаламов раз за разом утверждает, что на определённой стадии голода индивидуальный опыт разных людей становится практически идентичным (различия к этому моменту исчезают вместе с памятью и плотью), и каждая повествовательная деталь, используемая как образец закономерности, для многих миллионов жертв может обернуться дословной истиной. В «правдивом вымысле» неизбежно поставлено на карту положение автора как очевидца описываемых событий. Биография Шаламова, которую тем не менее должен брать в расчёт любой исследователь его творческого наследия, является столкновением личного с общественным, несравнимо уникального и разделённого с другими людьми.

Благодаря соседству в «Колымских рассказах» чистого вымысла с чистым фактографическим материалом, читателю Шаламова может быть не ясен жанр повествования, который не терпит выраженных структурных отметок вымысла, и в то же время не содержит достаточного количества известных читателю ориентиров (дат, названий мест, указаний на идентифицируемых людей), чтобы быть прочитанным как совершенно соответствующий реальности. Когда природа взаимосвязи текст-читатель является настолько неясной, читателя призывают к принятию рассказов как фактического свидетельства, а также к применению к ним такого анализа, который обычно используется при восприятии вымысла[16].

В качестве примера Леона Токер приводит разбор рассказа «Выходной день». Сначала она выделяет два самостоятельных сюжета: литургию Замятина и убийство щенка. Делая вывод, что соединение двух этих эпизодов из лагерной жизни является примером заботы автора о художествеености и его желании показать, что рассказчик ещё не пал так низко, чтобы от голода съесть щенка, которого забили блатные[17]. Затем Токер предпринимает попытку прочесть рассказ исключительно как историческое свидетельство и объединить два сюжета одной тематической линией. Исследовательница анализирует композицию рассказа, обращаясь к записям Шаламова о литературе, она пытается выявить аторскую мотивировку написания рассказа.

В заключении Леона Токер отмечает, что также как и произведения Шаламова, так и его теоретические и критические высказывания местами содержат внутренние противоречия, которые можно объяснить, приложив небольшие усилия. До середины семидесятых он изучал вопрос написания рассказов и его внутренние сомнения, связанные с поисками, и скептицизм в отношении телеологического оправдания своих работ, так же как и чувство этической сложности содержания и формы повествования, вошли в диалектическую напряжённость с императивным тоном. Но этот императив также был его желанием: ведь он настаивал на том, что «новая проза» должна быть создана писателями не по профессии; он, в свою очередь, был исключительно профессионален. Повествование о том, что он лучше всего знал и что считал наиболее важным, для него оправдывало любой образ жизни, который мог быть сопряжён с его предназначением[18].

Что касается биографии Шаламова, то в своей работе Леона Токер не стремится детально описать каждый этап жизни писателя. Она сосредотачивается главным образом на исследовании сочетания правды и вымысла в рссказах, таким образом, используя хронологию жизни Шаламова в качестве композиционного элемента. Этим объясняются биографические неточности. Например, она пишет: «После возвращения с Колымы его {Шаламова} жизнь наполнилась воспоминаниями и писательским трудом. Тем не менее, Шаламов не мог возвратиться к литературной карьере, которая была прервана в 1937-м году. Многообещающий писатель тридцатых был забыт. Его новые рассказы были слишком радикальны для публикации в лучшие годы Оттепели; даже Солженицын на пике успеха в СССР не мог пропихнуть его в печать»[19]. В действительности, Солженицын даже не пытался поспособствовать печати рассказов Шаламова. Напротив [20].

Часть главы Леоны Токер о Шаламове посвящена анализу истории публикации и тематики отдельных циклов его рассказов. Исследовательница отмечает, что последовательность расположения рассказов в циклах не тематическая и не хронологическая. Здесь, возможно работают два основных композиционных принципа:

• (1)каждый открывающий цикл рассказ прямо или косвенно является самореференциальным и полностью посвящён теме памяти и литературного труда; в каждом заключительном рассказе содержатся ноты надежды;
• (2)в середине рассказы расположены согласно принципу пульсации, свойственному воспоминаниям о ГУЛАГе: картины непереносимых страданий сменяются рассказами о временном облегчении.

Соединение этих двух методов в основном ответственно за то, что не смотря на жёсткость повествования, когда читатель закрывает книгу, он остаётся с верой в честность, доброту, человеческое достоинство[21].

Пульс шаламовского повествования не даёт притупиться чувствительности читателя к злу и боли; читатель приучается, но не привыкает к этому, и учится ожидать зла, но не принимать его на веру[22].

Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@shalamov.ru. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.