Михаил Рубинов, Виктор Шмыров

Вишлаг эпохи В.Т. Шаламова

1. Вишлаг

В 1926 г. в составе Военно-хозяйственного управления при наркомате по военным и морским делам был организован трест «ВИШХИМЗ» (Вишерские химические заводы). Главными задачами нового треста было строительство ряда комбинатов в Верхнем Прикамье. Первым был Вишерский целлюлозно-бумажный комбинат.

Проект сразу же столкнулся с проблемой рабочей силы – вишерская тайга была малолюдна. Военное ведомство обратилось в ОГПУ с ходатайством о выделении тресту заключенных СЛОНа – Соловецкого лагеря особого назначения[1]. Вишерское отделение СЛОНа было создано не позднее апреля того же 1926 г[2].

Точных данных о численности его заключенных в это время нет. По косвенным свидетельствам ее можно определить в 1200 человек[3]. Производство и лагерное отделение существовали раздельно. Начальником ВИШХИМЗа с 1927 г. был Э.П. Берзин, а начальником Вишерского отделения СЛОНа с весны 1928 г. – Г.Ф. Муравьев[4], которого 1 апреля 1929 г. сменил бывший начальник 3-го отделения спецотдела ОГПУ И.Г. Филиппов.

Первые годы на Вишере происходила подготовка к строительству. 13 июля 1928 г. Совет труда и обороны утвердил план строительства комбината, отметив в качестве базовых предпосылок этого строительства предварительное создание кирпичного и лесопильного заводов, механических мастерских, и «наличие рабочей силы, обеспеченной жилыми помещениями»[5], под которыми, конечно же, понимались заключенные и лагерные бараки.

В конце мая 1929 г. на Вишере под руководством начальника Спецотдела ОГПУ Г.И. Бокия прошло «экстренное закрытое собрание членов ячейки вишерских заводов и вишерского отделения УСЛОН», на котором Берзин сделал сообщение о «реорганизации управления заводом и лагерем», согласно которому производственные и лагерные структуры были объединены. Берзин стал начальником и ВИШХИМЗа, и лагеря, а И.Г.Филиппов – его заместителем и в тресте, и в лагере[6].

В скором времени Вишерское отделение СЛОН ОГПУ выделилось в самостоятельный лагерь – Вишерский лагерь особого назначения (ВИШЛОН), буквально за несколько дней до постановления СНК от 11 июля 1929 г. «Об использовании труда уголовно-заключенных», положившего началу новых лагерей ОГПУ.

В конце лета 1929 г. в ВИШЛОНе была создана командировка «Ленва» вблизи старинных строгановских солеваренных промыслов, на берегу Камы, в 30 верстах южнее Соликамска, где летом 1929 г. начались работы по подготовке строительства химического комбината. В августе на Каму была переброшена первая группа заключенных, а затем осенью 1929 и зимой 1929/30 гг. туда стали поступать эшелоны с новыми заключенными. Общее количество заключенных ВИШЛОН возросло к концу 1929 г. до 6–7 тыс. человек[7].

Но самые бурные события на Вишере и Каме происходили в 1930 г.

К марту 1930 г. командировка «Ленва» была преобразована во 2-е лаготделение. В это же время в Перми, по-видимому, в ранге командировки, было образовано еще одно подразделение Вишерских лагерей[8].

Зимой 1929–1930 гг. на Каме заключенные 2-го отделения отсыпали грунт на площадке будущего строительства, весной 1930 г. копали котлованы под фундаменты цехов, а затем готовили бетон и заливали фундаменты общим объемом 125 тыс. куб. м.[9].

Летом началось возведение корпусов. Число заключенных 2-го отделения неуклонно росло и, по свидетельству В.Т. Шаламова, на Адамовой горе в 1930 г. был выстроен новый лагерь[10].

Перестраивалась зона и на Вижаихе, реорганизованная в 1-е отделение Вишерских лагерей. Весной 1929 г. В.Т. Шаламов пришел в лагерь на 2 тысячи заключенных – по передаточному акту 1934 г. в 44 бараках лагеря могло разместиться 11 тысяч заключенных[11]. Построено это было, скорее всего, как и новый лагерь на Каме, в 1930 г., поскольку активное строительство в Вишлаге было ограничено в январе 1931 г. специальной директивой ГУЛАГа[12].

Вместе с масштабами работ количество заключенных в Вишерских лагерях неуклонно росло. К концу 1930 г. в Вишлаге было уже до 30 тыс. заключенных[13].

Строительство велось ускоренными темпами. В августе 1930 г. на стройплощадку выводилось до 77  % от всего контингента, что существенно превышало средний коэффициент по УЛАГу – 64,4 %. Но план по лагерю был еще выше – 81,2  %[14]. Понятно, что скрывается за этими цифрами – если и не нещадная, то очень жесткая эксплуатация: повышение норм выработки, отмена выходных – вплоть до полного их «отсутствия на постройке ЦБ фабрики»[15], увеличение продолжительности рабочего дня и т.д. Это не могло не сказаться на состоянии заключенных. В следующем 1931 г., когда производительность труда в Вишлаге резко упала, и этим заинтересовалась плановая группа ГУЛАГа, она прежде всего отметила «...низкий качественный состав рабочей силы, число инвалидов превышает плановые предположения в три раза»[16]. И даже: «Если же, исходя из тех соображений, что число инвалидов отнюдь не является случайным моментом для исследуемого месяца {январь 1931 г. – М.Р., В.Ш.}, <…> картина использования лагерной рабочей силы получится еще более безотрадной <…> удлиненный рабочий день, штурм, месяцы без дней отдыха, бросание рабочей силы с одной работы на другую без хотя бы кратковременного отдыха, использование квалифицированной рабочей силы на черной работе – все это привело к тому, что <…> сейчас у Вишлага рост показателя использования на производстве обратно пропорционален движению показателей производительности труда. <…> Отрицательной стороной нужно считать то, что для получения таких показателей на строительстве ЦБФ Вишлаг прибегал к системе работы по 10 часов в день, без выходных <…>»[17].

В составе Вишлага в июне 1931 г. было три лаготделения: 1 – «Вижаиха» – будущий город Красновишерск, строительство Вишерского ЦБК; 2 – «Ленва» – будущий город Березники, строительство химического комбината; 3 – «Пермь» – пересылка, базы, склады и инвалидная командировка[18], и в составе 1-го лаготделения два лесозаготовительных района: «Красновишерский» и «Северный»[19].

В 1931 г. продолжалось увеличение контингента Вишлага. К апрелю 1931 г. в Вишлаге было уже 39 тыс. заключенных. Как следует из коньюнктурного обзора Плановой группы ГУЛАГа от 11 мая 1931 г. оно было значительно выше плановых и вызвало в группе тревогу: «лагерь получил в результате переброски количество рабочей силы, превышающее и его план, и его хозяйственные потребности»[20]. В обзоре отмечалось, что «предельным лимитом» численности заключенных Вишлага, «гарантирующий сохранение его экономической прочности» нужно считать 35–36 тыс. заключенных[21]. Тем не менее, 29 сентября 1931 г. в Вишлаге содержалось, согласно докладу Р.И. Васькова, начальника учетно-распределительного отдела (УРО) Вишлага в 1931 г., примерно 40 тыс. заключенных[22].

В течение 1931 г. завершалось оборудование целлюлозно-бумажного комбината и активно развивалось строительство на Каме химического комбината, где в некоторых цехах перешли к монтажу оборудования. В ноябре 1931 г., Красновишрский целлюлозно-бумажный комбинат им. Менжинского был сдан комиссии наркомлеса СССР. Берзин сразу после этого отбыл в Москву, где получил новое назначение – директором нового треста «Дальстрой».

На 31 января 1932 г. В 1-м, «Вижаихском», отделении Вишлага содержалось 12 346 заключенных, во 2-м, «Ленвенском» –12 228. Количество заключенных в Красновишерском лесном отделении (к этому времени лесозаготовительные районы были преобразованы в лаготделения) составило 8779 чел, в Усть-Улском (бывшем «Северном») – 3965 чел. Кроме того, при управлении Вишлага содержался 581 заключенный. Общая численность заключенных Вишлага составила на этот момент 37 899 чел.[23].

15 января 1932 г. Вишерский ЦБК, введенный в эксплуатацию, был передан из ГУЛАГа в ведение Управления делами ОГПУ, а 3 марта 1932 г. – из ОГПУ Союзбумаге[24]. На Каме завершалось строительство первой очереди химического комбината, монтировалось и запускалось оборудование. Весной на комбинате была запущена линия производств азотной группы, а в июне введены в эксплуатацию все производства первой очереди.

В 1932 г. количество заключенных Вишлага резко сократилось. Если в январе их насчитывалось 37 899 человек, то на конец года осталось лишь 8900 человек[25], значительная часть из которых – 6,2 тыс. чел. – использовалась на «собственных работах и предприятиях лагеря»[26]. Большую часть заключенных Вишлага перевели в другие лагеря – по-видимому, в основном в Белбалтлаг. Среди заключенных были разговоры о переводе в Караганду и Дальстрой[27].

Но была еще одна причина сокращения контингента Вишлага – чрезвычайно высокая смертность заключенных.

Вишлаг традиционно отличался высокой смертностью. В 1931 г. в лагере умерли 1564 заключенных, что составляло, при среднегодовой численной заключенных в 37 800 человек, 4,1 % от общего их количества. В целом по ГУЛАГу среднестатистическая смертность в этом году составляла 2,9 %. В 1932 г. в лагере умерло 1138 заключенных, или 5,1 % от среднегодовой численности, равной 22316 чел., при средней смертности по ГУЛАГу в 4,8 %. В 1933 г. умерло 6697 заключенных от среднегодовой численности в 17086 человек, или 39,2 %, при средней смертности по ГУЛАГу в этом году в 15,7 %[28].

В 1932 г. в Вишлаге существовал еще один лагпункт – на строительстве Камского (в последующем – Краснокамского) целлюлозно-бумажного комбината, где под размещение заключенных были приспособлены «4 новых больших барака (типа студенческих общежитий), жилплощадью около 2800 кв/мтр., большая столовая, клуб и ряд других построек»[29]. Однако «в связи с невыполнением договора со стороны Вишлага и совершенно неудовлетворительной работы его Лагпункта при нашем строительстве», связанных, видимо, с резким сокращением количества заключенных в конце 1932 – начале 1933 гг., дирекция строительства в 1933 г. просила лагерь освободить занимаемые помещения и перебросить «на наше строительство рабсилы из спецпереселенцев в количестве 600-700 человек»[30].

В 1933 г. количество заключенных в Вишлаге снова возрастает – к апрелю оно достигает 22250 чел. Характер их занятости на основании имеющихся источников установить сколько-нибудь точно невозможно.

К концу 1933 г. 2-е отделение Вишлага было свернуто окончательно. В ноябре – декабре оно было преобразовано в Березниковский лагпункт[31]. 1-е отделение, а вместе с ним и весь лагерь начали сворачиваться весной 1934 г. – 3 марта бумкомбинату был передан Базсклад с главными складскими помещениями лагеря, 7 марта и 25 апреля – все постройки и объекты за пределами лагерной зоны[32]. Согласно приказу НКВД СССР от 26 июля 1934 г. Вишлаг считался ликвидированным 14 июля того же года[33].

2. Вишлаг глазами В.Т. Шаламова

В.Т. Шаламов за неполных три года своего пребывания в Вишлаге проделал большой и в прямом, и в переносном смысле, путь: «лагерный работяга», табельщик на строительстве Вишерского ЦБК (весна – осень 1929 г.) – десятник, потом начальник отдела труда 2-го лаготделения «Ленва» (осень 1929 – лето 1930 гг.) – инспектор по контролю использования рабсилы УРО Вишлага (лето 1930 – весна 1931 гг.) – инспектор УРО по Северному лесозаготовительному району (весна – лето 1931 г.) – условно-досрочно освобожденный инспектор бюро экономики труда на ТЭЦ Березниковского химкомбината (лето – зима 1931 г.); дважды был под следствием, неоднократно наказывался, много ездил и много видел. Свои впечатления от первого заключения изложил спустя 30 – 40 лет сначала короткими сюжетами в «Колымских рассказах», потом в антиромане «Вишера».

Но и в «Вишере» и других текстах, связанных с Вишерой, В.Т. Шаламов – не хронист и не мемуарист. Он писатель, мыслитель, гуманист. И цель данного текста – не только рассказать о Вишлаге «эпохи Шаламова», обобщить все доступные на сегодняшний день материалы по истории лагеря и производства, но и попытаться взглянуть на них с позиций Варлама Тихоновича, зная то, чего не знал, не мог знать он; с позиций, с которых он в свою очередь видел, понимал то, что нам не видно и плохо понимаемо…

От «Вижаихи» до «Вишлона»

Варлам Шаламов прибыл в IV отделение СЛОНА – Соловецкого лагеря особого назначения – «Вижаиху» 13 апреля 1929 г.[34] Отделение состояло из 8 рот – каждая рота, численностью в 250 человек, занимала отдельный барак[35]. Новый этап, в котором прибыл В.Т. Шаламов, насчитывавший немногим более 100 заключенных[36], был включен в девятую роту, вселенную в «чистенький, новенький» барак[37].

Вишерский лагерь весны 1929 г., еще сравнительно небольшой, на две тысячи заключенных, был добротно выстроен и достаточно просто организован: «зона, как ее называли в будущие годы, была окружена проволокой с караульными вышками, с тремя или четырьмя воротами. <...> Лагерь блестел чистотой.<…> В лагере не было никаких клубов, красных уголков, никаких газет.<...> Лагерные рассказчики, певцы, частушечники развлекали особенно в тех бараках, где жили блатные покрупнее. <…> Одежда была своя, вольная, и только по мере того, как она изнашивалась, арестанту выдавали казенное <…>»[38].

Питание в лагере весной 1929 г. было примерно таким же, как и в Бутырской тюрьме, где В. Шаламов находился во время следствия в феврале – марте 1929 г., с той разницей, что хлебная пайка составляла в лагере 800 гр., а в тюрьме – 600[39]: «Кормили тогда по-особому <…>. Каждый имел право на восемьсот граммов хлеба, на приварок – каши, винегреты, супы с мясом, с рыбой, а то и без мяса и без рыбы – по известным раскладкам на манер тюремных <…>. Хлеб выдавался на каждый барак, и хлеборез барака резал пайки с вечера. И каждому клал на постель его пайку. В лагере никто не голодал <…>. Дневальные приносили к обеду в бачках суп и второе, и тот же хлеборез раздавал суп и кашу черпаком. Мясо было порезано на кусочки и выдавалось с весу. Вечером давали то, что положено вечером… каждый имел на руках «квитанцию» на сумму, которую можно было истратить в лагерных магазинах»[40].

Работы заключенных были организованы также достаточно просто: «Тяжелых работ не было. На работе никто не понукал <…> Работа вовсе не спрашивалась, спрашивался только выход. <...> Считалось, что большего спросить с арестанта нельзя. <…> Арестантский труд – само собой считалось – есть труд низкой производительности. <…> На каждую арестантскую роту в 250 человек <…> назначались <…> командир роты, нарядчик, три командира взводов, завхоз, шесть дневальных, один из которых был хлеборезом <…>. Вся уборка и барака и зоны велась всегда обслугой – работяг не трогали никогда… В лагере 1929 года было множество «продуктов», множество «обсосов», множество должностей, вовсе не нужных у хорошего хозяина. Но лагерь того времени не был хорошим хозяином<…>»[41].

Но, как и в самом Соловецком лагере, традиционен был на Вишере и произвол, аналогичный многократно описанному в мемуарах и воспоминаниях соловецких узников, произвол, с которым Варлам Шаламов столкнулся еще на этапе из Соликамска, наказанный «выстойкой» раздетым донага на снегу за то, что заступился за избитого заключенного. А также и сразу же по прибытию в лагерь, когда «…для встречи вышел сам комендант 1-го отделения Нестеров) <…> К Нестерову подвели поочередно тех трех беглецов, которых привел наш конвой из Соликамска <…> – Ну, – сказал он первому – Бежал, значит <…> – Бежал, Иван Степанович… – Ну, выбирай: плескá или в изолятор? – Плескá, Иван Степанович… – Ну, держись. – Волосатым кулаком Нестеров сшиб беглеца с ног»[42].

Беглецов, как и на Соловках, порой не задерживали, а убивали, выставляя трупы в назидание остальным: «В один из первых в моей жизни «разводов» я увидел какие-то три ящика, поставленных около «вахты». Я спросил у соседа, что это. – Беглецы! Трупы! Вперед выходила какая-то фигура в шинели. – Вот так будут поступать со всеми беглецами…».

Как и на Соловках, произвол особенно процветал на отдаленных лагерных пунктах и командировках: «…весь лагерь сбежался к проволоке – от вахты дорога на север уходила вверх, и сейчас на этой дороге в жаркий летний день что-тo двигалось <…>. Двигалась только туча пыли, медленно поднимаясь откуда-то издалека вверх. Туча подползла ближе, сверкали штыки, а туча ползла и ползла. В десяти шагах от лагеря туча остановилась. Это был этап с севера – серые бушлаты, серые брюки, серые ботинки, серые шапки – все в пыли. Сверкающие глаза, зубы незнакомых и страшных чем-то людей <…>. “Этап с севера”… Понятно, этап с севера – с лесозаготовок, где рубят руки, где цинга губит людей, где начальство ставит “на комарей” в тайге, где “произвол”, где при переходах с участка на участок арестанты требуют связывать им руки сзади, чтобы сохранить жизнь, чтоб их не убили “при попытке к бегству” <…>. Я помню эту тучу пыли и сейчас <…>»[43].

Вижаиха 1929 г. была достаточно точным слепком с «базового»лагеря – СЛОНа, с поправкой на необходимость производительного труда при подготовке к строительству целлюлозно-бумажного комбината.

От «ВИШЛОНа» до «Вишлага»

Летом 1929 г. в лагере «…начались собрания за собраниями <…>. Доклад <…>. Все будет по-новому <...> Лагеря ждет новая жизнь… Тридцать заключенных по выбору начальства были вызваны в кабинет нового начальника <…> – Правительство перестраивает работу лагерей. Отныне главное – воспитание, исправление трудом. Всякий заключенный может доказать трудом свои права на свободу. Административные должности, вплоть до самых высших, разрешается занимать заключенным <…> – И всех вас <…> администрация лагеря приглашает принять участие в этой почетной работе именно в качестве администраторов <…>»[44].

Новации совпали с началом работ по строительству химического комбината на Каме, куда вскоре и был откомандирован на административную должность В. Шаламов. Первоначально назначенный десятником, потом «разжалованный» в «младшие десятники», с ростом лагеря он стал начальником отдела труда во втором лагерном отделении ВИШЛОНа – «Ленва».

Первоначально работа заключенных стимулировалась денежными выплатами, что, вероятно, приносило свои результаты: «Выработка заключенных была гораздо выше, чем у вольнонаемных, хотя денег заключенные не получали за свою работу, а только премии – один или два рубля в месяц. Я и Павловский, Кузнецов и Лазарсон получали по тридцать рублей, Миллер – пятьдесят. На все эти деньги мы имели право получить бонами за подписью Глеба Бокия <...>. В лагерном магазине продовольственных и промтоваров и торговали на лагерные боны. Все стоило копейки – в соответствии с курсом червонца 1922 года <…>. Эти лагерные боны стоили гораздо выше, чем вольные деньги. В лагере был магазин, где можно было купить все что угодно<…>. Вообще бригадиров, чьи бригады не выполняли 130%, не держали ни одного дня на строительстве <…>»[45].

Поощряли небольшими денежными премиями и премиальными обедами в специальной столовой для заключенных на строительстве и обычных заключенных: «Кроме этого поощрения для верхушки, рабочие бригады питались в столовой на строительстве, столовой только для заключенных <…>. Талоны в нее раздавали бригадиры, тут же поощряя лучших работяг <…>. Это тоже вызывало большие нарекания, ибо вольная столовая была гораздо хуже лагерной <…>. Я много встречал потом ссыльных, а то и просто вербованных работяг, бежавших из Березников из-за плохих условий быта. Все они вспоминали одно и то же: “раскормленные рожи лагерных работяг” <…>»[46].

Но эта «идиллия» продолжалось недолго. Когда количество заключенных в Вишлаге стало исчисляться многими тысячами, а затем и десятками тысяч, и общие порядки, и организация работ, и питание в лагере не могли не измениться.

От «Вишлага» к ГУЛАГу

Второе отделение ВИШЛОНа быстро росло. «Всю зиму двадцать девятого – тридцатого года заключенные «обживали» каменные коробки, воздвигнутые по вольному найму в Городе Света, на Чуртане [место, где строился город, получивший в 1932 г. название Березники – М.Р., В.Ш.]. Размещаясь там на сырых досках-нарах, а то и просто вповалку, тысячи, десятки тысяч людей строили Город Света, работали на комбинате и строили себе лагерь поближе – на Адамовой горе»[47]

Кроме лагерных работяг в новом лагере разместили и инвалидов, в большом количестве поступавших с Вишеры: «Летом тридцатого года в лагере на Березниках скопилось человек триста заключенных, актированных по четыреста пятьдесят восьмой статье – на свободу из-за болезней. Это были исключительно люди Севера – с черно-синими пятнами, с контрактурами от цинги, с культями отморожений»[48].

Но вскоре «цинга началась и у нас {в Березниках – М.Р., В.Ш.}. Опухшие ноги, кровавые рты, бараки инвалидов с Севера стали быстро заполняться людьми, которые никогда не бывали на Севере, которых Север только ждал <...>. Можно было подумать, что цинга – это инфекция, заразная болезнь, что какой-то вирус оставлен в наших бараках северными гостями. Но ведь цинга не заразна»[49].

Все это – увиденное и запомненное В.Т. Шаламовым, перемноженное на последующий колымский опыт было им сформулировано в «Вишере»: «Только в начале тридцатых годов был решен <…> главный вопрос. Чем бить – палкой или пайкой, шкалой питания в зависимости от выработки. И сразу (выяснилось), что шкала питания плюс зачеты рабочих дней и досрочные освобождения – стимул достаточный, чтобы не только хорошо работать, но и изобретать прямоточные котлы, как Рамзин <…>»[50].

До начала 30-х гг.: «Всякий лагерь, по идее, в примитивном виде осуществляет поощрение и углубляет наказание. Поощрение – бесконвойное хождение в поселок, легкая работа, даже не физическая. Наказание – перевод на тяжелые работы, отправка на штрафной участок»[51]. «Но в начале 1930-х годов {эта система поощрений и наказаний – М.Р., В.Ш.} была осуждена за примитивность, за негибкость, за плохую результативность, переделана с начала до конца, введено было такое вооружение, как зачеты рабочих дней – гениальное изобретение, не менее гениальна шкала питания, стимулирующая производительность труда. Все это достигнуто опытно-эмпирическим путем и не представляет собой единой мысли какого-то злого гения»[52].

Но с ужесточением порядков в лагерях, происходило нивелирование положения з\к в больших лагерях и в периферийных отделениях. В 1931 г. В.Т. Шаламов «проехал весь штрафняк, весь северный район Вишлага – притчу во языцех, – канонизированную, одобренную людской психологией, угрозу для всех, и вольных, и заключенных на Вишере, я побывал на каждом участке, где работал арестант-лесоруб. Я не нашел никаких следов кровавых расправ {Курсив наш – М.Р., В.Ш.} А между тем Усть-Улс и паутина его притоков до впадения в Вишеру были краем тогдашней арестантской земли»[53].

Обстановка изменилась всюду, всюду новые порядки требовали эффективной эксплуатации заключенных. И если в больших лагерных центрах эта эффективность требовала экономии на содержании заключенных, то на дальних командировках расточительными и наказуемыми стали «кровавые расправы» конвойного произвола, сокращавшие резервы лагерного производства.

Лагерь становился «хорошим хозяином».

За короткий срок – фактически за 3 года, с лета 1929 по лето 1932 гг. – Вишлаг проделал огромную и стремительную эволюцию – от лагеря с надежной «святой» пайкой и трудом «низкой производительности» до ГУЛАГа калечащей и убивающей эксплуатации.

Заключенные Вишлага построили Вишерский целлюлозно-бумажный комбинат, значительную часть Березниковского химкомбината, принимали участие в строительстве Камского целлюлозно-бумажного, и, видимо, Соликамского калийного комбинатов –«ударных» объектов первой пятилетки. Березниковский и Камский комбинаты считались крупнейшими в Европе в своих отраслях.

За время существования Вишлага – с 1926 по 1934 гг. – через него прошло не менее 72 тысяч заключенных – именно столько учетных карточек з/к Вишлага хранится в архивах бывшего Темниковского (Дубравного) ИТЛ[54], куда они попали, вместе с последними заключенными после ликвидации Вишлага. Там же хранятся личные дела 14703 заключенных[55]. А поскольку постоянному хранению в лагерных архивах подлежали лишь дела умерших в заключении, то можно считать, что ценой этих строек была жизнь каждого пятого заключенного Вишлага[56].

Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@shalamov.ru. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.