Варлам Шаламов

Наталья Туркина

Сопоставительный анализ оригинала и перевода: «Прокуратор Иудеи» В. Шаламова и Дж. Глэда

Наталья Туркина

Рассказ «Прокуратор Иудеи» написан В. Шаламовым в 1965 году. Короткая трехстраничная новелла открывает сборник «Левый берег» и является в этом смысле своеобразным эпиграфом к целому. Сборник основан главным образом на материале впечатлений Шаламова о пребывании в качестве фельдшера в Центральной больнице УСВИТЛ[1],14,которая называлась Левый берег, так как была расположена на левом берегу реки Колымы. Одной из сквозных линий сборника является тема «изображения новых психологических закономерностей поведения людей» [1] (в данном случае — медицинского персонала) в экстремальных лагерных условиях. Другой сквозной линией Шаламова, пронизывающей все его творчество, является тема свойств человеческой памяти, а именно — внутренней готовности многих людей легко забыть страшное и недоброе, что было в их жизни. Все это и соединилось в рассматриваемом нами рассказе.

Описанная в нем ситуация необычайно страшна:

«Пятого декабря тысяча девятьсот сорок седьмого года в бухту Нагаево вошел пароход “КИМ” с человеческим грузом — тремя тысячами заключенных.

В пути заключенные подняли бунт, и начальство приняло решение залить все трюмы водой. Все это было сделано при сорокаградусном морозе…» [2].

Результатом этого стали массовые тяжелые обморожения заключенных, требовавшие во многих случаях срочной ампутации, которую выполняли хирурги лагерной больницы.

Шаламов соединил (как это у него нередко бывало) реальность с художественным вымыслом. В рассказе отражены отголоски гигантской колымской катастрофы — взрыва в Нагаевском порту 19 декабря 1947 года груженного аммоналом (разновидность взрывчатых веществ) парохода «Генерал Ватутин», что привело к взрыву соседнего парохода «Выборг» (тоже груженного взрывчатыми веществами), огромным разрушениям в порту и человеческим жертвам. Более 200 человек было госпитализировано. Возможности госпитализации пострадавших были ограничены, и поэтому использовалась Центральная больница для заключенных (как и говорится в самом рассказе). Ни о каких ЧП на Колыме никогда официально не сообщалось, и это вызывало разнообразные версии. Один из самых ярких примеров — в поиске каких-либо сведений о том самом «бунте» — развил Шаламов. Следует заметить, что бунты на кораблях действительно случались, и они приводили к похожим последствиям (Г. Жженов, Е. Глинка) [3].

Шаламов акцентирует внимание не на самом ЧП, а на том, как его восприняли хирурги больницы. Они честно и самоотверженно боролись за жизнь пострадавших и делали все, что могли. Однако самое поразительное — спустя семнадцать лет главный герой рассказа, бывший фронтовой хирург Кубанцев, не может вспомнить этого случая. Шаламов опирался на реальный факт: он встретился в 1965 году в Москве с А.А. Рубанцевым (прототип Кубанцева), и тот не мог вспомнить о страшном, выходящем из ряда вон эпизоде жизни лагерной больницы, хотя тогда был «потрясен зрелищем этих людей, этих страшных ран…».

Название рассказа — неожиданное: «Прокуратор Иудеи». Напоминание о Христе и Понтии Пилате? Сам Шаламов в последних строках проясняет другую аллюзию: «У Анатоля Франса есть рассказ “Прокуратор Иудеи”. Там Понтий Пилат не может через семнадцать лет вспомнить Христа». Мы наблюдаем в действии один из шаламовских приемов: лагерный материал «подсвечен» не только литературными (Франс) [4], но и вечно-бытийными религиозными символами. За счет этого тройного дна рассказ приобретает глубокое философское звучание, ибо писатель побуждает читателя задаться вопросом: как такое может быть? Неужели люди могут быть так беспамятны?

Шаламов писал:

«Несовершенство инструмента, называемого памятью, также тревожит меня… Человек лучше запоминает хорошее, доброе, и легче забывает злое. Воспоминания злые — гнетут, и искусство жить, если таковое имеется — по существу есть искусство забывать» [5, с.152, 153].

Но можно ли забыть то, что должно ярче всего запечатлеваться в памяти и терзать совесть? В записных книжках Шаламов оспаривает концовку рассказа французского писателя: «Прокуратор не мог забыть казнённого Учителя из секты ессеев. Пилат мог лгать только вполне сознательно, как все последующие пилаты» [6, с. 338].

Обратившись к сопоставлению оригинала «Прокуратора Иудеи» и его перевода Джоном Глэдом [7], мы обнаруживаем бросающуюся в глаза вставку. Перед вторичным в рассказе возвращением к началу («...Пятого декабря тысяча девятьсот сорок седьмого года в бухту Нагаево вошел пароход “КИМ” с человеческим грузом — тремя тысячами заключенных…») у Шаламова стоит многоточие, у Глэда — неожиданное добавление: «The fairy tale seemed to be over, but we don’t know even the beginning» (Скоро и сказке конец, а мы еще не знаем начала). В оригинале у Шаламова его нет. Оно есть в «Новом журнале» Романа Гуля (№ 117, 1974) [8][2],15,на который Джон Глэд мог опираться, и есть в книге «Колымские рассказы», изданной в 1978 году в Англии Михаилом Геллером [9]. Детальное сопоставление шаламовского текста, текста в «Новом журнале» и в книге Геллера, а также перевода Джона Глэда заставляет задуматься об источнике перевода. Является ли это предложение вставкой или в каких-то из самиздатовских вариантов, переправленных за рубеж, оно восходило к самому Шаламову — вопрос. С одной стороны, монтаж Шаламова — экспериментаторский: он не нуждался в такого рода связках. Он описывал поистине ужасные события, и ни о какой «сказке» и речи быть не может. С другой стороны, мы помним высказывание в рассказе «Сентенция»: «У блатных на сей предмет есть жесткая, яркая, грубая поговорка, пронизанная глубоким презрением к задающему вопрос: не веришь — прими за сказку». Происходившее 5 декабря 1947 года в бухте Нагаево настолько бесчеловечно, что читателю, не готовому поверить в то, что при сорокоградусном морозе можно залить все трюмы с тремя тысячами заключенными ледяной водой, лучше принять изложенное за сказку?

Весомый довод в пользу того, что определяющим для перевода Джона Глэда был текст Геллера, — упоминание в его книге Радищева вместо генерала Риджуэя. В описываемый период Риджуэй был еще полковником, но, учитывая всю его жизнь, он — американский генерал, участник Второй мировой войны, автор мемуарной книги «Солдат», изданной в СССР (М., 1958) [3, c. 546]. Шаламов пользуется цитатой из нее:

«Хирург повторял слова генерала Риджуэя, которые где-то сразу после войны удалось ему прочитать: “Фронтовой опыт солдата не может подготовить человека к зрелищу смерти в лагрях”».

У Глэда вместо реального американского генерала появляется (сначала нам показалось) неизвестно откуда взявшийся Радищев:

«The surgeon kept repeating the words of General Radischev, which he had read somewhere just after the war: “Experience on the front cannot prepare a man for the sight of death in the camps”».

В «Новом журнале» Романа Гуля фигурирует Риджуэй. В «Колымских рассказах» лондонского издания мы обнаружили именно генерала Радищева [9, c. 612]. Свидетельствует ли это о том, что лондонское издание основано на не вычитанных автором машинописях, пересланных из самиздата? Это вопрос для следующего более детального исследования.

Сопоставляя не столь значительные детали перевода и исходного текста, замечаешь, что Глэд следует за Гулем и/или Геллером. Именно там, а затем и в переводе исчезает следующий (подчеркнутый нами) шаламовский оборот:

«Заведующий хирургическим отделением Кубанцев, только что из армии, с фронта, был потрясен зрелищем этих людей, этих страшных ран, которые Кубанцеву в жизни не были ведомы и не снились никогда».

У Глэда предложение обрывается:

«The head of surgery, Kubantsev, had just been transferred from an armypost. He had been in the front lines, but even so he was shaken by the sight of these people, by their terrible wounds».

У Глэда опущено предложение, присутствующее у всех — в оригинале у Шаламова, в версии Гуля, Геллера: «Наиболее тяжелых, но еще живых — развозили по больницам для заключенных в Магадане, Оле, Армани, Дукче». Вероятно, Джон Глэд мог выпустить его при переводе из-за перечисления географических названий, которые не известны носителям английского языка.

Вставки, сделанные Глэдом, тоже не представляются нам удачными. В первом абзаце у Шаламова сказано предельно скупо: «Рейс был последний, навигация кончилась». Джон Глэд проговаривает: «Winter was coming on and navigation would soon be impossible, so it was the last ship that year» (Зима наступала, и скоро навигация будет невозможной, так что это был последний пароход этого года). Казалось бы, уместное замечание, но при внимательном чтении всплывает неувязка: «Сорокоградусными морозами встречал гостей Магадан». Следовательно, зима не наступала, но уже наступила?

Инверсия в первом абзаце тоже не представляется нам удачной.

Когда мы читаем оригинальное предложение Шаламова, у нас сначала появляется образ «истинных хозяев», и только потом он дополняется — Шаламов произносит это горькое слово: «Впрочем, на пароходе были привезены не гости, а истинные хозяева этой земли — заключенные». Глэд нарушает шаламовский порядок слов — сразу называет заключенных, теряя смысловую значимость и стилистическую окраску: «These, however, were no guests but convicts, the true masters of this land».

Шаламов называет точно — представляешь зримо: «Все бывшие в городе грузовики встречали в Нагаевском порту пришедший пароход “КИМ”». Глэд выпускает порт, где встречали пароход, не называет и самого парохода по имени — «КИМ»: «Each truck in town was there to meet the boat». Это размывает представление о происходящем. Шаламов скуп на подробности, и имеющиеся детали не следует терять при переводе. Аналогичное упрощение и при разговоре о больнице. «Больница туда только что переехала с двадцать третьего километра», — пишет Шаламов. Глэд переходит сразу, так сказать, к сути: «The hospital had just been moved there — 500 kilometers away». Учитывая неосведомленность англоязычных читателей, он выпрямляет логику — говорит о 500-м километровом расстоянии, не упоминая переезда с 23-го километра. Делая текст доступней для читателя, Глэд стирает специфику авторского подхода.

Очевидно, что кроме уже упомянутых нами источниковедческих проблем (с какого именно текста сделан перевод), важно учитывать позицию переводчика. Джон Глэд — переводчик, который не был, по его словам, «максималистом» («Взгляд “максималистов” в отношении художественного перевода сводится к тому, что, по возможности, нужно сохранить максимум от оригинала, — “работает” художественно такой перевод или нет» [10, c. 321]). Он считал: «Художник, чтобы он был художником, должен творить, а не механически копировать отдельные части оригинала без учета новой, уникальной системности» [10, с. 322]. Из цитируемых слов можно предположить, что неточности в переводе могли быть обусловлены и собственно подходом. Глэд прошел нелегкий путь, пытаясь опубликовать переводы Шаламова. Ему везде отказывали, и, пытаясь добиться публикации, он был готов пойти на жертвы. Вопрос о документальности и художественности беспокоил его:

«Читая “Колымские рассказы” и зная, что такие ситуации, какие там описываются, в самом деле характеризовали жизнь заключенных на Колыме, легко забыть, что они представляют собой, хотя бы частично, фикцию, — выдумку, если угодно, — а не достоверное историческое повествование. Их ведь нельзя было бы представлять на суде, как реально имевшие место факты» [10, с. 320].

В этом смысле Глэд неоспоримо прав, но художественная и философская значимость рассказа Шаламова от этого ничуть не теряет проблемной остроты.

Таким образом, сопоставляя данный рассказ и его английскую версию, мы видим, что у Джона Глэда — свои особенности перевода. Он восхищался творчеством Шаламова, отмечал, что ждал отклика от самого Варлама Тихоновича, но так и не получил. Разночтения в осуществленных Глэдом переводах понятны: чтобы углубиться в специфику его работы, необходимо опираться на оригинальный авторский текст.

Научный руководитель — доктор филолог. наук, профессор Л. В. Егорова

Литература

1. Шаламов В.Т. О прозе // Шаламов В.Т. Собр. соч. в 4-х т. / Сост., подгот. текста и примеч. И. Сиротинской. М.: Худож. лит.: Вагриус, 1998. Т. 4. — С. 357–370. URL: https://shalamov.ru/library/21/45.html

2. Шаламов В.Т. Прокуратор Иудеи // Шаламов В.Т. Собр. соч. в 4 томах. Т.1. — С. 183–185.

3. Есипов В В. Комментарий к «Колымским рассказам» // Шаламов В. Т. Колымские рассказы: Избранные произведения. — СПб.: Вита Нова, 2013. — С. 545–546. URL: https://shalamov.ru/research/249/

4. Франс А. Прокуратор Иудеи // Франс А. Избранные рассказы. Л.: 1959.

5. Шаламов В.Т. Воспоминания / Подгот. текста и коммент. И.П. Сиротинской. — М.: Олимп: Астрель: АСТ, 2001.

6. Шаламов В.Т. Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. Сост. и автор примечаний И.П. Сиротинская. – М.: Эксмо, 2004.

7. Shalamov V. The Procurator of Judea // Shalamov V. Kolyma Tales. Tr. John Glad. — London: Penguin books, 1994. — С. 173–176.

8. Новый журнал. — 1974 [ред. Гуль Р.] Электронный архив номеров. URL: https://newreviewinc.com/pdf/1974/117.pdf.

9. Шаламов В. Колымские рассказы / Предисловие Михаила Геллера. — London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1978. — C. 611–614.

10. Глэд Дж. Художественный перевод: теория и практика последнего запретного искусства (на материале «Колымских рассказов») // «Закон сопротивления распаду». Особенности прозы и поэзии Варлама Шаламова и их восприятие в начале XXI века. Сборник научных трудов / Составители: Лукаш Бабка, Сергей Соловьёв, Валерий Есипов, Ян Махонин. — Прага — Москва, 2017. — С. 319–336.

Шаламов глазами молодых. Вологда: Сад-огород, 2021. С. 77-83.

Примечания

  • 1. Управление Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей.
  • 2. 2 Характерно, что пароход «КИМ» (аббревиатура «Коммунистический Интернационал молодежи») в публикации Р. Гуля называется «Ким», вызывая ассоциации скорее с корейским именем. То же самое и у М. Геллера. Прим. ред.