Юлия Кантор

«Спасти Человека». По следам документально-выставочного проекта

Бывают странные сближенья — на выставке, посвященной одному писателю, открыть неизвестные страницы биографии другого. Но, как известно, случайность — лишь цепь закономерностей. В 2018 году я привезла в Красноярский краеведческий музей выставку, посвященную замечательному прозаику и сценаристу и — хоть многих это удивит, тонкому художнику-маринисту — Виктору Конецкому. Выставка морских пейзажей собрала любителей литературы, морских романтиков и просто любителей кино, «смаковавших» цитаты из «Полосатого рейса» и «Пути к причалу». После открытия состоялся задушевный разговор с наиболее увлеченными посетителями. Один из них, седой, худощавый человек, задавал интересные вопросы, выдававшие в нем не только внимательного читателя, но и любителя истории.

А.М. Пантюхов, 1934 г. Фото из семейного архива. Предоставлено Ю.З.Кантор.

Что-то «зацепило» меня в этом немногословном собеседнике, и мы остались договорить в пустевшем уже зале. «Дома огромная библиотека, отцовская. Даже не знаю, чего в ней больше — художественной литературы или истории. Отец и мне привил любовь к чтению», — сказал он. «Он был учителем?». «Нет, — врачом. Моя фамилия Пантюхов. Вы читали “Колымские рассказы”?» — был ответ. У меня перехватило дыхание: «Пантюхов! Андрей Пантюхов — врач-заключенный, спасший Шаламова! Это Ваш отец?!». Так началось наше знакомство, так я «прикоснулась» к подлинной истории жизни незаурядного человека и прекрасного врача — Андрея Максимовича Пантюхова.

Проза Шаламова говорит не только о человеческом страдании и человеческом повседневном мужестве, но и о системе. О советской системе, абсолютом которой является ГУЛАГ. Вот что такое система — уничтожающая человеческое достоинство и человека — мне хотелось рассказать и говорить, ориентируясь на конкретную личность. Когда мы, обсуждая сталинский период, оперируем данными «сотни тысяч», «миллионы…», это безусловная правда, потому что от этого периода советского времени пострадали и сотни тысяч, и миллионы, будь они расстреляны, сосланы, посажены в лагеря или тюрьмы. Но это — статистика. А нужно говорить о людях. И герой выставки «Спасти человека» — одна из таких историй. Андрей Пантюхов, персонаж «Колымских рассказов» Шаламова, это не собирательный образ, не литературный герой, а реальный человек.

В течение полутора лет я летала в Красноярск, и вместе с Е.А. Патнюховым мы по старым папкам, коробкам, фотоальбомам и просто перевязанным стопкам документов собирали «архив Пантюхова». И вот — документы, фото, переписка — страницы судьбы несломленного Человека, о которым очень захотелось рассказать. Вот и возникла идея сделать выставки о нем, благо материала для них было достаточно. Главный герой выставок — это именно доктор Пантюхов. Неслучайно в названии выставки «Спасти Человека» слово «человека» стоит с большой буквы. Дело в том, что в одном из писем, Шаламов пишет Пантюхову «Что я могу пожелать вам, Человеку с большой буквы?». Название выставочного проекта таким образом подсказано самим Варламом Шаламовым. Архив А.М. Пантюхова, переданный мне его сыном, в прошлом и нынешнем году стал основой для выставок Омске и Перми, осенью 2020-го — местом большой экспозиции станет петербургский Государственный музей политической истории России. После чего вся коллекция будет как единый фонд подарена этому музею.

В 2019 г. в Омске, в Центре изучения истории Гражданской войны[1], а затем в Пермском музее-заповеднике истории политических репрессий «Пермь-36» прошли выставки историко-документального проекта «Спасти Человека», посвященного врачу А.М. Пантюхову — спасителю и другу выдающегося писателя В.Т. Шаламова. В них литература тесно переплетается с историей.

Доктор Пантюхов, 22-летним выпускником медвуза попавший в жернова репрессивной машины и проведший в лагерях полтора десятка лет, смог сохранить в самом себе Человека и Врача, не «раствориться» в ГУЛАГовской реальности, став прототипом главного героя нескольких «Колымских рассказов» Шаламова, где фигурирует под своим именем. Именно благодаря Пантюхову, умиравший на Колыме от истощения и непосильного труда «зэк-доходяга», впоследствии ставший «летописцем ГУЛАГа», Шаламов выжил и даже получил профессию фельдшера.

Афиша выставки.

Инициатором и куратором историко-документального проекта «Спасти Человека» является автор данной публикации. Проект дал возможность узнать подробности биографии Пантюхова со студенческих лет и до конца жизни, большую часть которой он отдал служению самой гуманной из профессий. И — что не менее важно, отчасти дополнить послелагерную биографию В.Т. Шаламова, ее не сугубо писательское, но «человеческое» измерение: в том числе, и посредством «раскрытия» внутреннего мира человека, сыгравшего ключевую роль в его судьбе.

На выставках представлено более 50 ранее неизвестных документов из семейной коллекции Пантюховых (их семью автору данной публикации удалось разыскать в 2018 г. в Красноярске, что стало первым шагом к осуществлению проекта и выявлению уникальных материалов, в том числе, эго-документов): тексты В.Т. Шаламова, адресованные А.М. Патюхову (строка одного из них и дала название проекту), фотографии А.М. Пантюхова разных лет (включая сделанные в Дальлаге и в Павлодаре, где он отбывал ссылку), диплом врача, автобиография, справки о реабилитации и др. Также впервые экспонировались личные вещи и книги из его библиотеки, дающие представление о круге интересов, публицистические материалы и мн. др.

Среди уникальных источников также можно было увидеть документы из архивного уголовного дела в отношении А.М. Пантюхова, хранящегося в УФСБ России по Омской области, и рассекреченные в марте 2019 г. материалы архивного следственного дела в отношении А.М. Пантюхова, хранящегося в УМВД России по Магаданской области. Не менее интересно и личное дело студента А.М. Пантюхова, предоставленное Историческим архивом Омской области, а также артефакты, повествующие о жизни студентов-медиков 1930-х гг. из музея Омского медицинского университета. Омская выставка «точкой отсчета» закономерно сделала студенческий период жизни главного героя, Андрея Максимовича Пантюхова. Пермская же — также по понятным причинам — вела «рассказ» от первого срока Варлама Тихоновича Шаламова, чей первый лагерный срок начался в Красновишерском лагере. Первая, сибирская, выставка — монолог, вторая — диалог-перекличка. Выставка в Омске имела сильную источниковедческую доминанту; акцент здесь был сделан именно на документальные материалы. А в пермском музее-заповеднике экспозиция развернулась непосредственно в подлинном лагерном бараке и имела яркий подлинный предметный ряд (дополненный инсталляциями на темы «Колымских рассказов»), что усилило ее эмоциональное звучание. Но в обоих вариантах проекта стержнем стало повествование о Человеке, сумевшем пройти сквозь жернова Системы, но остаться гуманистом и помочь другим не только выжить физически, но и не сломаться нравственно.

«Санитары свели меня с площадки десятичных весов. Их могучие холодные руки не давали мне опуститься на пол. “Сколько?” — крикнул врач, со стуком макая перо в чернильницу-непроливайку. “Сорок восемь!” Меня уложили на носилки. Мой рост — сто восемьдесят сантиметров, мой нормальный вес — восемьдесят килограммов. Вес костей — сорок два процента общего веса — тридцать два килограмма. В этот ледяной вечер у меня осталось шестнадцать килограммов, ровно пуд всего: кожи, мяса, внутренностей и мозга. Я не мог бы высчитать все это тогда, но я смутно понимал, что все это делает врач, глядящий на меня исподлобья.

— Зовут меня Андрей Михайлович, — сказал врач. — Лечиться вам нечего.

У меня засосало под ложечкой.

— Да, — повторил врач громким голосом. — Вам нечего лечиться. Вас надо кормить и мыть. Вам надо лежать, лежать и есть. Правда, матрасы наши — не перина. Ну, вы еще ничего — ворочайтесь побольше, и пролежней не будет. Полежите месяца два. А там и весна» [3], — так в рассказе «Домино» Варлам Шаламов описывает первую встречу с врачом, тоже заключенным ГУЛАГа.

Шаламов выжил в лагере только потому, что в 1940-е гг. Андрей Пантюхов не только вылечил, выходил его — обмороженного, истощенного зэка-доходягу (это был уже его третий срок), но и дал направление на фельдшерские курсы. Это помогло ему избежать невыносимо тяжелых «общих работ», дожить до реабилитации и стать писателем. Медики в лагере находились в относительно привилегированном положении — жили при «больничке», в отдельном бараке, питались чуть лучше остальных, носили штатское.

На Колыме выпускника омского медвуза и будущего писателя, летописца ГУЛАГа, связала крепкая дружба. У них было много общего: и взгляды на жизнь, и любовь к литературе. И — общность судеб, «траектория» попадания под молот репрессий. Оба — студенты, яркие, увлеченные, успешные. Оба — неравнодушные, внимательно всматривавшиеся в современность, замечавшие то, о чем не писали в газетах. И — в дружеском кругу сокурсников имевшие неосторожность делиться своими наблюдениями. У каждого из них — свой путь в ГУЛАГ. Вологжанин Шаламов был чуть старше. Он родился в 1907 г., сибиряк Пантюхов — в 1912 г. Шаламов получил первый срок — в 1929 г., Пантюхов — пятью годами позже. Шаламова со второго курса исключили с факультета советского права Московского университета и отправили в лагерь за участие в антисталинской («троцкистской») оппозиции. Пантюхова, комсомольца, выходца из крестьянской семьи, руководителя колхозного «кружка текущей политики» [4, л. 32], закончившего обучение и готовившегося защитить диплом, — за «троцкистские взгляды». Обоих — по доносу сокурсников. У Шаламова в лагерной биографии на тот момент было уже 2 ареста и 3 срока, у Пантюхова — 1 арест и 2 срока. Познакомились они, когда умирающего Шаламова привезли в лагерную больницу Севлага близ поселка Ягодное Магаданской области. Лагерь настолько сблизил молодых людей, что впоследствии Пантюхов стал прототипом одного из главных героев «Колымских рассказов» (писатель-документалист Шаламов в этом цикле практически не использовал псевдонимов, врачу-спасителю он изменил только отчество: вместо реального «Максимовича», герой рассказов стал «Михайловичем»).

Уроженец Новосибирской области Андрей Максимович Пантюхов, студент Омского медицинского института был арестован ночью накануне защиты дипломной работы. «С 18 июня считать под арестом» — свидетельствует лаконичная выписка из приказа по вузу от 23 июня 1934 г. [4, л. 1 — 1 об.].

О том, как началась тюремно-лагерная одиссея Пантюхова, можно узнать из архивного уголовного дела, хранящегося в УФСБ России по Омской области. Оказывается, интересующийся политикой студент, читал, среди прочего, работы Л. Д. Троцкого «Уроки Октября», «1905 год», «Перманентная революция» и др., «которые доставал в библиотеке своего института» [5, л. 48]. К началу 1930-х гг. Троцкий — «канонический пример» образа «врага народа» и советского строя. Пантюхов получил обвинения в том, что является сторонником троцкистской оппозиции, «став на путь борьбы с генеральной линией партии и ее руководством» [5, л. 48]. Как преступные квалифицировались следствием студенческие разговоры о «суровом режиме в партии как факте ликвидации демократии в партии и установлении диктатуры Сталина» [5, л. 50].

Из протокола допроса: «Наши суждения сводились к критике партийной политики и партийного руководства. В лично моих суждениях мною указывалось на отсутствие внутрипартийной демократии, что в партии установлен режим, который всякую критическую мысль подавляет и, по существу, является диктатурой руководства ВКП(б). Высокие темпы в области строительства, промышленности и переделке сельского хозяйства мною расценивались в этих беседах как извращение современным партийным руководством основ подлинно ленинской политики. Все это мы подтверждали примерами из местной жизни» [5, л. 59].

И этого вполне достаточно, чтобы следствие пришло к выводу, что «студент Омского медицинского института Пантюхов А.М. ...создал в Омском медицинском институте группу из числа студентов — сторонников контрреволюционной троцкистской оппозиции» [5, л. 82].

Дело рассматривалось Особым совещанием при НКВД СССР во внесудебном порядке. Проходит два с половиной месяца, но решение по делу не было принято. И находящийся в неведении относительно своей дальнейшей судьбы арестант Пантюхов пишет письмо заместителю Наркома внутренних дел: «Следствие по моему делу закончено 3 августа [1934 г.], о чем мне объявлено. Прошло два с половиной месяца со дня окончания следствия, я же не имею никаких сведений о движении дела, о чем я писал прокурору ГУГБ НКВД и краевому прокурору Западно-Сибирского края, но никакого ответа не получил. Убежденным троцкистом я себя не считаю и таковым не был и эти настроения объясняю тем, что я не понимал достаточно отдельных вопросов партийной политики по вопросу внутрипартийной демократии, крестьянскому вопросу. Следственным органам я заявил о своем разоружении, о том, что я глубоко ошибался. Никакой фракционной работы я не вел. Время, которое я нахожусь в заключении, достаточно для искупления моего преступления. Прошу ускорить разрешение моего дела и дать возможность практической работой доказать искренность моего заявления, так как я только закончил мединститут и имею от роду 21 год. Врач А. Пантюхов. 15 октября 1934 года» [5, л. 87].

Обращение, конечно, осталось без ответа. Но в деле присутствует выписка из протокола Особого совещания при НКВД СССР от 23 ноября 1934 г. «За организацию контрреволюционной группировки заключить в исправ[ительно-]труд[овой]лагерь сроком на три года, считая срок с 17 июля 1934 года» [5, л. 91].

После окончания трехлетнего срока Андрея Пантюхова арестовали вновь без объяснения причин и без предъявления обвинения. Свет на эти мрачные события проливают материалы, хранящиеся в УМВД России по Магаданской области. Андрей Максимович прошел через так называемый сталинский конвейер, когда чередуются следователи, а арестанта, к которому применяют меры физического воздействия (см. заявление А.М. Пантюхова ниже. — Ю.К.), сутками не отпускают с допроса. Типичная для того времен история — тогдашний «метод дознания». Обвинения — а ему инкриминировали теперь уже активное «участие в антисоветской повстанческой организации на Колыме и призывы к контрреволюционному саботажу» [6, л. 53] — он отрицал. Тем не менее, на основании постановления тройки УНКВД по Дальстрою от 28 февраля 1938 г. Пантюхов получает дополнительно 10 лет [6, л. 53].

Но он пытался бороться. Заявление, адресованное Верховному прокурору СССР (разумеется, оставшееся без внимания), является настолько колоритным и драматическим документом, характеризующим взаимоотношения личности и Системы, что целесообразно процитировать его целиком:

«СССР от з/к Пантюхова Андрея Максимовича, рожд. 1912 год, срок 10 лет.

27 ноября 1934 года я осужден Особым совещанием НКВД СССР по статье “контргруппа” на три года исправительно-трудовых лагерей и 17 июня 1937 года я календарно отбыл срок наказания, но из лагеря освобожден не был по неизвестным для меня причинам. С июня 1937 г. по февраль 1938 года я незаконно содержался в лагере без всяких на это оснований, так как никаких преступлений ни уголовного, ни политического характера не совершал. Все время пребывания в лагере я честно и добросовестно работал по своей специальности в качестве врача и за время работы (с 1934 года по 1936 год в Бамлаге и с 1936 по 1938 год в Севвостлаге) следственными органами никаких обвинений мне никогда не предъявлялось. На все мои заявления о том, что мой срок заключения окончился, ни прокурор, ни УРО[2] Севвостлага НКВД мне не дали никакого ответа.

3 февраля 1938 года я был арестован в Хатынпахе. За время следствия — если это можно назвать следствием (я простоял семь суток на допросе и был подвергнут избиениям), мне не было предъявлено ни одного факта, который подтверждал бы мое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности на Колыме. Через две недели я вторично был вызван на допрос, где мне было задано 2 вопроса о какой-то, неизвестной мне контрреволюционной антисоветской деятельности на Колыме. Я дал отрицательный ответ на оба вопроса, и на этом следствие было закончено.

Через сутки мне было объявлено постановление тройки НКВД по “ДС” о том, что за “контрреволюционный саботаж” заключить в лагеря сроком на 10 лет.

Постановление тройки вынесено огульно, без проверки фактов, подтверждающих мою причастность к какой-нибудь контрреволюционной организации, так же как и обвинение было предъявлено огульно, так как никакого участия в контрреволюционной антисоветской деятельности я не принимал.

Решение тройки НКВД мне было объявлено 3 раза и в разной редакции. 1 марта 1938 года я расписался в общем списке (на 40 человек), где было указано, что за контрреволюционный саботаж заключить в лагерь сроком на 10 лет. В конце апреля мне была объявлена выписка из постановления тройки, где было сказано, что я за участие в контрреволюционной повстанческой организации, якобы вел агитацию среди лагерников, осужден на 10 лет. Наконец в третий раз мне было снова объявлено, что я осужден на 10 лет уже за участие в какой-то контрреволюционной организации. На основании вышеизложенного, прошу пересмотреть мое дело, отменить решение тройки и освободить меня из лагеря. 27 мая 1939 года. Д[альне-] В[осточный]К[рай] Бухта Ногаево, Севлаг[,] лагпункт Нижний Хатынпах» [6, л. 17—18 об.].

Эффект в лучшем случае нулевой, в худшем — отрицательный: «врага народа», пытающегося протестовать, да еще и без эвфемизмов написавшего о «методах дознания», следовало поставить, вернее, посадить, на место. И надолго. Пантюхов остался в лагере. Не сломался, не впал в отчаяние и после этого, продолжал лечить, спасать даже безнадежных. К каким и относился тогда заключенный Варлам Шаламов, «поймавший» уже третий срок за «недовольство политикой сов. власти и клеветнические измышления» [7].

Поразительно, но об условно-досрочном освобождении доктора Пантюхова просила даже администрация лагеря, дав ему положительные характеристики. Причем аттестующие заключенного Пантюхова положительно как в период отбывания первого срока, так и во время второго. Смягчить (не реабилитировать, заметим, — а смягчить) участь заключенного врача пытались отнюдь не сентиментальные люди — замначальника следственного отдела УНКВД по Магаданской области, а затем — и начальник Отдельного лагерного пункта «Комендантский», в больнице которого работал Пантюхов. Даже по меркам той кафкианской реальности такая «нестыковка» выглядит симптоматично: она не только красноречиво свидетельствует о нескоординированности действий отдельных подразделений государственной репрессивной машины, но и о предрешенности и окончательности ее карательного императива.

«В материалах настоящего дела имеются карты зачета рабочих дней, содержащие в себе данные, характеризующие отношение заключенного к труду и его поведение в лагере. Из указанных карт видно, что ПАНТЮХОВ первоначально отбывал наказание в лагерях Байкало-Амурского Управления ИТЛ, а затем в лагерях Управления Севвостлага.

За этот период времени, то есть с момента прибытия в места заключения 4 апреля 1935 года и по день вторичного привлечения его к уголовной ответственности на прииске “Штурмовой” РО НКВД по Северному горнопромышленному Управлению «Дальстроя» ПАНТЮХОВ характеризуется только с положительной стороны, как честный и добросовестный медицинский работник, беспрекословно выполняющий возложенные на него обязанности. Положительно характеризовался ПАНТЮХОВ и в быту, как активист, ведущий большую общественную работу по заданию лагерной администрации. Уже после осуждения его Тройкой УНКВД по Дальстрою 28 февраля 1938 года ПАНТЮХОВ, как видно из приобщенных к делу характеристик также добросовестно продолжал относиться к работе и вел себя примерно в быту, за что приказом по Управлению Севлага УСВИТЛ'а ему было присвоено звание отличника производства, а также ПАНТЮХОВУ приказами по этому Управлению неоднократно объявлялись благодарности» [6, л. 31].

Столь подробная и сверхпозитивная характеристика приложена к ходатайству об условно-досрочном освобождении:

«Командование ОЛП Комендантский и больницы Санотдела Упр.[авления] Севлага СВИТЛ НКВД ходатайствуют об условно-досрочном освобождении из лагеря з/к ПАНТЮХОВА Андрея Максимовича, л. д. № 95595, рожд. — 1912, национальность — русский, осужден по ст. УК АСА[3] — 10 лет н/ср. 28/11-38 г.

ПАНТЮХОВ А.М. работает в больнице /Беличье/ Санотдел Упр. Севлага в качестве врача-хирурга. К своим прямым обязанностям относится добросовестно, хорошо проявляя чуткое отношение к больным.

За проработанное время в больнице Санотдела проявил себя как исключительно честный и умелый работник, знающий свое дело. Наряду с отличным выполнением своих прямых обязанностей з/к ПАНТЮХОВ с желанием выполняет все поручения командования ОЛП и больницы, связанные за улучшение бытовых условий и быстрейшее выздоровление больных. Дисциплинированный, примерный в быту лагерник. Нарушений лагрежима и адмвзысканий не имеет. Является отличником производства. За хорошее поведение в быту и отличную работу имеет ряд благодарностей. Начальник ОЛП “Комендантский”» [6, л. 31].

А вот лагерное «жизнеописание» Пантюхова, его, так сказать, карьера, шаг за шагом изложенная сухим языком лагерной больничной администрации. Важно отменить, что написана она в труднейший период — шла Великая Отечественная война. И даже в строках лагерного канцеляриста читается явное уважение «начальства» к самоотверженному доктору. Пожалуй, беспрецедентный случай, когда в документах такого рода по отношению к политзаключенному, «повторнику» с «тяжкой» 58-й статьей встречаются слова «весь отдается напряженной работе», «добился высококачественной постановки лечебного дела» и, наконец, «систематически давая свою кровь для восстановления трудоспособности тяжелобольных заключенных». Он действительно делился с товарищами по несчастью всем — даже собственной кровью, и это «пробило» даже закаленную бесконечной жестокостью лагерную администрацию, как и заключенные, усвоившую незыблемую истину, позднее четко сформулированную Шаламовым:

«Каждая минута лагерной жизни — отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел — лучше ему умереть. Он обучается там лести, лганью, мелким и большим подлостям. Возвращаясь на волю, он видит, что <...> моральные барьеры отодвинулись куда-то в сторону. Оказывается, можно делать подлости и все же жить. Можно лгать — и жить. Оказывается, человек, совершивший подлость, не умирает» [8].

Гуманизм Пантюхова оказался противоядием против «отравы лагерной жизни», своего рода гуманистическим антидотом. И этот «антидот» — человеческое участие — оказался целительным и для самого Шаламова, почувствовавшего себя человеком, не «лагерной пылью» именно благодаря общению с доктором.

«З/к ПАНТЮХОВ А.М. Прибыл на Колыму в 1936 г. С сентября 1936 г. по декабрь 1937 г. работал зав. врачебным участком прииска «Штурмовой». С декабря 1937 г. по февраль 1938 г. работал ординатором в больнице Хатынаха. С ноября 1938 г. по октябрь 1939 г. врачом больницы прииска им. Водопьянова. С сентября 1940 г. по март 1941 г. работал врачом больницы прииска “Ледяной”. В марте 1941 г. был переведен на прииск “В. Ат-Урях”, где работал по январь 1943 г. С января с.[его] г.[ода] работает врачом-терапевтом и лаборантом клинической лаборатории центральной больницы Севлаг'а. За все время работы по специальности никаких взысканий не имеет.

Как врач-терапевт является квалифицированным лечебником. Возглавляя терапевтическое отделение в больнице “В. Ат-Урях”, своим вдумчивым и серьезным отношением к работе добился высококачественной постановки лечебного дела. После организации при санчасти в Ат-Урях клинической лаборатории, врач з/к ПАНТЮХОВ в течение короткого срока освоил большинство клинических анализов. Постоянно повышает свой теоретический уровень путем глубокого изучения новой медицинской литературы. Отношение к больным чуткое и внимательное. Помимо больницы обслуживал в организационном и лечебно-санитарном отношении ряд лагпунктов, проявляя инициативу и добиваясь хороших результатов.

В быту дисциплинирован и уживчив. Отдавая себе отчет перед задачами медработников в военное время, з/к Пантюхов не только весь отдается напряженной медицинской работе, не считаясь со временем, но и является донором больницы, систематически давая свою кровь для восстановления трудоспособности тяжелобольных заключенных. В промывочный сезон помимо основной работы работал в забое, перевыполняя нормы. Начальник санотдела Управления Севлаг'а. 14/1У-1943 г.» [6, л. 34].

Освободили А.М. Пантюхова в срок — в 1947 г. Вернулся он в Новосибирскую область, на малую родину. Со своей будущей женой, окончившей школу 21 июня 1941 г., Андрей Максимович познакомился вскоре после освобождения, в районной больнице Новосибирской области, куда пришел устраиваться. «Отец после освобождения вернулся на родину, пришел устраиваться в больницу, где заведующей работала мама, — рассказывает Евгений Пантюхов, сын доктора. — Тут же подвернулся момент для испытания новенького: больной с панарицием, и отец справился с проблемой за полторы минуты. Мама была много младше отца, к тому же он уже болел (туберкулезом. — Ю.К.), но они поженились, несмотря на сопротивление ее родителей». Вскоре молодая семья уехала в Павлодар, где Андрей Максимович возглавил службу скорой помощи. Здесь у супругов Пантюховых родились сын и дочь.

Слева направо: Г.Ю. Бородина, заведующая центром изучения Гражданской войны в Сибири, Е.А. Пантюхов, Ю.З. Кантор, Л.А. Чекалина, директор Омского областного исторического архива на открытии выставки. Предоставлено Ю.З. Кантор.

Но доктор продолжал добиваться реабилитации. 22 августа 1956 г. он вновь пишет заявление на имя Генерального прокурора СССР:

«В июле 1934 года я был арестован в Омске и 23 ноября 1934 года был осужден Особым совещанием НКВД ССР по статье “КРГ։ на три года ИТЛ. За время следствия в г. Новосибирске под сильным моральным давлением следователю удалось заставить меня подписать протокол допроса, в котором было указано мое “собственное признание”.

Во всем моем деле нет никакого состава преступления, кроме собственного признания, так как я не участвовал в троцкистской организации и никакого уголовного деяния не совершал. Прошу пересмотреть мое дело ввиду отсутствия состава преступления и отменить постановление Особого совещания НКВД СССР.

Постановление же тройки НКВД Дальстроя СССР от 28 февраля 1938 года в отношении меня отменено Президиумом Магаданского облсуда от 7 июня 1956 года, делопроизводство прекращено за недоказанностью состава преступления» [5, л. 103-103 об.]

Уже состоялся ХХ Съезд партии, начиналась хрущевская оттепель. Пантюхову ответили быстро.

«Постановление Президиума Омского областного суда 7 марта 1957 года.

Президиум Омского областного суда рассмотрел дело по протесту в порядке надзора прокурора Омской области в отношении Пантюхова А.М. и Подопделова А.Н. по ст. 58-10, 58-11 УК.

Обвинение осужденных основано на их показаниях и показаниях свидетелей в ходе предварительного следствия. Однако эти показания нельзя признать за доказательства, ибо они противоречивы и никакими объективными данными не подтверждены.

Осужденные в своих жалобах вину отрицают и их показания в ходе предварительного следствия не соответствуют действительности, ибо их дали в результате неправильных методов ведения следствия. Принесенный протест подлежит удовлетворению.

Постановил: постановление ОСО при НКВД СССР от 23 ноября 1934 года отменить и делопроизводство прекратить за отсутствием состава преступления» [5, л. 114-116].

Началась новая жизнь. Пантюхов не только практикующий врач, теперь он и ученый — в личном архиве семьи: первые публикации в научных медицинских журналах, первая же монография и автореферат кандидатской диссертации, успешно защищенной по гельминтологии. Впоследствии его даже наградили медалью «За освоение целинных земель» и орденом Трудового Красного Знамени. Но прошлое не отступало. «О Колыме он рассказывал мало и неохотно, — вспоминает Евгений Пантюхов. — И чувство опасности его никогда не покидало». Значительная часть архива Андрея Максимовича была уничтожена по его предсмертной просьбе в 1983 г. «Непонятно было, кто будет, какая власть. Пришел Горбачев, а мог бы и другой», — объясняет Евгений Андреевич. Сохранились крохи, но и они — бесценны, в чем нетрудно убедиться тем, кто побывал на выставках в Омске и Перми: среди уцелевшего несколько поздравительных открыток и писем Шаламова. Воистину, «рукописи не горят».

После освобождения из лагеря Варлам Шаламов долгое время считал, что доктора Пантюхова уже нет в живых — с туберкулезом «домотать» долгий лагерный срок было почти нереально. И все же благодаря общим знакомым, тоже бывшими лагерникам, писатель узнал, что его спаситель жив. И немедленно ему сообщил:

«Дорогой Андрей Максимович! Сегодня узнал я, к своей величайшей радости, что Вы живы. Я всегда считал, что обязан Вам жизнью. И не только я... Счастлив, что могу Вас благодарить за то, что Вы сделали для меня... Помнить Вы меня должны и по Сусуманской больнице, и по “Беличьей”. Варлам Тихонович Шаламов» [9].

И с тех пор контакты доктора и писателя не прерывались. О Шаламове и его друге-враче в горбачевское время стала писать пресса.

И вот в 1989 г. Пантюховым пришло письмо. В нем — почти исповедь, а может, попытка оправдаться уже очень немолодого человека.

«Андрюша, здравствуй! Я очень рад, что ты жив и работаешь, а не сгнил в лагерях. Когда тебя забрал “черный ворон”, мы на курсе пошептались, немного, много было опасно! Комсомол и партячейка обсудили “врага народа”, и ты остался в памяти. Я тебя хорошо помню: красивого, с пышной прической, умного и хорошо учившегося. Прошло 56 лет» [10].

Автор письма прочел о своем бывшем сокурснике в «Медицинской газете», через нее же разыскал и адрес. Но письмо сильно опоздало — Андрея Максимовича уже не было в живых.

«Что я могу пожелать Вам, Человеку с большой буквы, кроме самого лучшего, успехов во всех начинаниях и хорошего здоровья на долгие годы. Пусть ничто не омрачает Ваше бытие, и это будет скромным вознаграждением провидения Вам» [11], — написал доктору Пантюхову летописец ГУЛАГа Шаламов. Человек с большой буквы оставил о себе светлую память и в потрясающих по силе «Колымских рассказах», и в реальной жизни.

Профессия историка близка к медицине — историк анализирует социальные болезни, может показать, как они возникают, чем опасны и как их избежать и лечить.

Такие социальные болезни, как сталинизм, не лечатся за несколько лет. Это долгая, кропотливая работа. Бороться с вирусом сталинизма можно только правдой — горьким лекарством, но необходимым. Такие проекты, как «Спасти Человека», — своего рода прививка: посетители выставок, может быть, даже случайные, задумаются, а это уже много. И еще об одном: документы возвращают память о прошлом, они возвращают имена.

Библиографический список

1. Чекалина Л. А. Центр изучения истории как инновационная форма архивной деятельности // Вестник ВНИИДАД. 2018. № 1. С. 119-125.

2. Петин Д. И., Стельмак М. М. Педагогика в архиве на службе преодоления современных мифов массового сознания о Гражданской войне в России // Омский научный вестник. Сер. Общество. История. Современность. 2018. № 3. С. 9-15. DOI: 10.25206/2542-0488-2018-3-9-15.

3. Шаламов В. Домино. URL: https://shalamov.ru/ library/2/27.html (дата обращения: 22.12.2019).

4. Исторический архив Омской области. Ф. Р-14. Оп. 2. Д. 2693.

5. Архив УФСБ России по Омской области. Ф. 4. АУД. П-5060.

6. Информационный центр УМВД России по Магаданской области. АСД 190423.

7. Постановление о предъявлении обвинения (Шаламову В. Т.). 5 июня 1943 г. URL: https://shalamov.ru/ documents/13/15.html (дата обращения: 22.12.2019).

8. Шаламов В. Красный крест. URL: https://shalamov.ru/ library/2/31.html (дата обращения: 22.12.2019).

9. Письмо В.Т. Шаламова А.М. Пантюхову. 20 марта 1961 г. Копия // Личный архив А.М. Пантюхова.

10. Письмо Л.П. Новолодского А.М. Пантюхову. 9 мая 1989 г. // Личный архив А.М. Пантюхова.

11. Поздравительная открытка «С Новым годом» В.А. Шаламова А.М. Пантюхову. 27 декабря 1968 г. // Личный архив А.М. Пантюхова.

Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@shalamov.ru. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.