О новой нищете философии
(уточняющие заметки к итогам шаламовской конференции 2017 г.)
Корреспондент интернет-журнала Vox и научный сотрудник Института философии РАН К.Павлов-Пинус в своем отклике, написанном сразу после конференции, вполне справедливо заметил, что она проходила «в режиме повышенной эмоциональности и горячих споров». Но иначе вряд ли могло быть — прежде всего потому, что судьба В.Т.Шаламова, его творчество и мировоззрение сами по себе заряжены могучей эмоциональной энергией. Любые попытки чисто умозрительного или прагматического анализа феномена Шаламова, без включения того чувствительного человеческого органа, который именуется душой или сердцем (и его производными — совестью, нравственной чуткостью), заведомо обречены на бесплодие. С другой стороны, горячность споров объясняется тем, что Шаламов стал необычайно актуален — его произведения затрагивают огромное поле острейших проблем современности: социальных, политических, философских, в которых преломляются все противоречия общественного сознания нынешней России. А в преддверии 100-летия эпохального, что ни говори, исторического события ХХ века — Октябрьской революции (которая все чаще именуется переворотом), эти противоречия неизбежно обнажаются до предела. В программе симпозиума данная тема не акцентировалась, но она не могла не присутствовать в разговоре о Шаламове как свидетеле, жертве и герое русского ХХ века. Так что накал страстей во время дискуссии на круглом столе, где он, собственно, и выплеснулся, ибо пленарные заседания прошли более-менее академично (видеозаписи, к сожалению, не совсем качественные и неполные),— совершенно закономерен.
Но есть «повышенным эмоциям» и другие причины. Они связаны, на мой взгляд, с недостаточно продуманной, во многом спонтанной и при этом содержащей слишком большой элемент ведомственной субъективности (скажем так) организацией конференции. Напомню, что она проводилась под эгидой Института философии Российской Академии наук в рамках проекта «Проблемы российского самосознания», автором которого уже больше десятка лет является нынешний зав. сектором философии культуры Института С.А.Никольский. Суть этого проекта — в развитии связей с регионами или, выражаясь старомодным термином, в «смычке» столичной науки с провинциальной. Зарождался этот в проект в пору, когда С.А.Никольский занимался проблемами сельского хозяйства, защитив докторскую диссертацию по теме «Власть и земля» и возглавляя соответствующий сектор в ИФ, позднее преобразованный в сектор философии культуры. В связи с этим изменилась и тематика конференций: если раньше проблема российского самосознания (на редкость многогранная, но расплывчатая, надо заметить) рассматривалась в русле «аграрного вопроса», то теперь — в русле культуры и литературы. Но схема осталась прежней: обязательный выезд в провинцию. Например, если в 2006 г. философы после Москвы выезжали в Орел, чтобы обсуждать и пропагандировать опыт губернатора Егора Строева, то в 2014 г. они посетили Воронеж, чтобы говорить о писателе Андрее Платонове. А тут подошел некруглый юбилей уроженца Вологды Варлама Шаламова с его не совсем понятным для неофитов «самосознанием» — чем не повод?..
Впрочем, обойдемся пока без ироиии. Мы, неформальное шаламовское сообщество, объединяемое сайтом shalamov.ru, никогда не имели ничего против любых «смычек» по профессиональным интересам. Нашим постоянным партнером выступает международный «Мемориал». В 2011 г. соратником по проведению международной шаламовской конференции стала Московская Высшая школа социальных и экономических наук («Шанинка», по имени ее руководителя Т.Шанина, который счел своим долгом выступить при открытии). Поскольку идея ИФ провести конференцию в честь 110-летия Шаламова застала нас в момент обдумывания собственных планов о подобном же симпозиуме, мы лишь порадовались, что за дело берется столь почтенное учреждение, снимая с нас и часть организационного бремени. Встреча с С.А. Никольским в ноябре 2016 г. в апартаментах ИФ на Таганке выявила, казалось бы, полное взаимопонимание: ИФ берет на себя общую организацию, готовит свой круг докладчиков для Москвы и Вологды, а мы обеспечиваем участие специалистов шаламоведения, включая иностранных (придавая тем самым событию статус международного), а также ведем работу с Вологодским университетом по приему гостей, подготовке докладчиков и их консультированию. В ходе деловой переписки с Никольским открылась заманчивая перспектива участия в конференции одного из авторитетнейших современных философов, академика РАН А.А.Гусейнова.
Увы, последнее оказалось лишь обещаниями или «приманкой». Нам до сих пор неведомо, знал ли вообще уважаемый академик о таком серьезном событии, как шаламовская конференция под эгидой ИФ, научным руководителем которого он является. Рассматривался ли ученым советом Института план проведения конференции? Или все было заведомо отдано на поручение или на откуп одному С.А.Никольскому?
Все факты говорят в пользу последнего. Это, очевидно, и объясняет пресловутую спонтанность конференции, то бишь, скороспелую, мало продуманную ее подготовку.
Уже при появлении на первом пленарном заседании в одной из аудиторий ИФ стало ясно, что Шаламов попал в обыденный «конвейер» перманентной симпозиумной деятельности философов, без какого-либо пиетета к его личности: даже портрета писателя здесь по этому случаю не обнаружилось. Как можно понять из дальнейшего, это не было случайным. Между тем, изображение писателя, хотя бы мультимедийное, было необходимо не только в знак элементарных приличий, но и просто для того, чтобы напомнить выступавшим, ради кого и чего они здесь собрались.
Ведь, как ни странно, некоторые докладчики (причем, в самом начале программы) вообще не называли, либо называли лишь мельком имя Шаламова! Например, Алексей А. Кара-Мурза почти всю свою речь посвятил деятельности «первого научного советолога», как он его рекомендовал, С.О. Португейса (Талина), который якобы еще в 1927 г. предсказал падение «советского режима». Какое отношение имеет этот извлеченный из эмигрантской архивной пыли «Нострадамус» к автору «Колымских рассказов»? Абсолютно никакого. Очевидно, что А.А.Кара-Мурзе, уже более десятка лет эксплуатирующему тему о Португейсе во всевозможных вариантах, было просто недосуг (да, видимо, и нечего) говорить о Шаламове. Как можно полагать, он таким образом откликнулся на просьбу своего коллеги Никольского сказать на конференции «хоть что-нибудь». И желательно - «антитоталитарное», т.е откровенно политизированное.
Все шаламоведы были в шоке от столь резкого диссонанса их ожиданиям. Ведь они надеялись, как бы то ни было, на предметный разговор о судьбе и мировоззрении В.Т.Шаламова. Но еще больше их вверг в недоумение доклад Т.С.Злотниковой (Ярославль), называвшийся многообещающе: «Испытание и пытка в характере русского творца». Казалось бы, тема в самую точку — о писателе и поэте, претерпевшем столько мук!. Но уважаемый профессор говорила обо всем — об экзистенциализме и о русской скуке, о С.Кьеркегоре, А.Пушкине и Л.Леонове— но только не о Шаламове. Вот и гадайте: то ли Т.С.Злотникова не увидела «испытания и пытки» в судьбе писателя-узника Колымы, то ли она приехала в Москву только для того, чтобы хоть как-нибудь поддержать своего коллегу Никольского, который в прошлом году проводил однотипную конференцию о российском самосознании в «смычке» с ее родным университетом...
К счастью и к утешению, не все выступления со стороны ИФ были таковы. Незримое присутствие героя конференции как «человека с молоточком» (по Чехову) пронизывало весь доклад И.Н. Сиземской «Голос совести в судьбе и художественном творчестве В.Шаламова». «Его судьба отразила суть времени, — говорила докладчица. — Его творчество обращено не только в прошлое, но и в настоящее, оно является вызовом нашему времени». Под этими тезисами, как и под словами И.Н.Сиземской о том, что основным движителем Шаламова-писателя была искренность, а не какой-либо расчет — можно троекратно подписаться. Столь же глубоким и прочувствованным было выступление В.Б.Власовой по теме «Поэтика В.Шаламова в ореоле его трагической судьбы», в котором утверждалась верность писателя глубинным традициям русской литературы, выражавшаяся в его отнюдь не показном гуманизме. В вологодской части программы выделялся своей неординарностью, сложным ассоциативным рядом доклад гл.научного сотрудника ИФ С.С.Неретиной «Ухрония: время отрицательного опыта», где термин «ухрония» (утопия) обосновывался реальными фактами, при этом интегральным являлся неоспоримый тезис о том, что Шаламов был философом, выражавшим свою философию через рассказы и стихи. К сожалению, попытка другого представителя ИФ Р. Г.Апресяна рассмотреть лагерную тему у Шаламова сквозь призму философии Т. Гоббса с его «Левиафаном» показалась недостаточно убедительной, в определенной мере искусственной.
Нельзя не отметить особо выступления В.Н.Поруса (как на пленарном заседании, так и на круглом столе в Вологде), с горячей эмоциональностью говорившего о самом главном— о вкладе Шаламова в изменение философской антропологии, т. е. в представления о сущности человека, покоящиеся до сих пор даже в научном сознании на «розовом», во многом идеализированном подходе. (Страстностью речи старшего коллеги, надо заметить, заряжен и отклик К.Павлова-Пинуса). Стоит, однако, напомнить, что антропологизм прозы Шаламова, его неоценимый вклад в литературу как человековедение обозначен уже давно и так же давно требует основательного философского осмысления. На него, собственно, и рассчитывали все участники шаламовского сообщества, готовясь к конференции под эгидой философов. А что услышали? Очередную декларацию о намерениях, т. е. в сущности только призыв к исследованиям (по прошествии почти тридцати лет с начала публикации произведений Шаламова), а не сами исследования в их потенциальном многообразии. Единственные попытки связать художественные открытия «Колымских рассказов» с философской антропологией наблюдались в ИФ до сих пор только со стороны В.А.Подороги, а также со стороны того же В.Н.Поруса.
Большое отставание российской философской науки в этом смысле (иначе: ее провинциализм даже на столичном уровне) ярче всего оттенил доклад участницы шаламовского сообщества из Сорбонны Л.Г. Юргенсон. Он был посвящен критическому осмыслению новейших тенденций в западной философии (конкретно известному итальянскому философу Дж, Агамбену и его книге «Что осталось от Аушвица») со ссылками на лагерный опыт и авторитет Шаламова. Спор касался противоречий между правовой и моральной оценкой преступлений нацистского режима — проблемы, имеющей самое прямое, с известными корелляциями, отношение к нашим, российским, оценкам сталинского режима. По убеждению и личному опыту Шаламова, юридическое право как таковое при Сталине начисто отсутствовало, оно постоянно амальгамировалось, и раскрытие механизма этих амальгам (с опорой на свидетельства Шаламова) является важной научной задачей, которую не могут обойти как юристы, так и философы. Французская исследовательница сделала совершенно справедливый вывод, что «когда рефлексия на лагерную тему строится на руинах права, она самоуничтожается, теряясь в общей критике современности».
Нечто подобное происходит не только на Западе, но и в нынешней России. «Общей критики» как современности, так и истории у нас хоть отбавляй, причем, зачастую самого отвлеченного, либо самого примитивного характера. Эта старая нигилистическая болезнь привела к тому, что, выражаясь словами М.Е.Салтыкова-Щедрина, у нас не осталось « ни одного непроплёванного места»...Удивительно, но гильдия отечественных философов так и не отметилась (в том числе и на данной конференции) ни одной мало-мальски серьезной и взвешенной историософской работой с опорой на уникальный опыт Шаламова, который вбирает в себя отнюдь не только сталинские лагеря. Перед глазами писателя прошел (и запечатлелся в его произведениях) в сущности весь российский ХХ век — от эпохи царизма, которая оставила в его детском восприятии явно дисгармоничное впечатление (прежде всего присутствием в его родной Вологде огромного количества культурнейших людей, являвшихся изгоями - политическими ссыльными), до эпохи советских 1960-х годов, которая тоже не отличалась идеальной гармонией, но все же внушала надежду, что эпоха войн, катаклизмов и кровавой междуусобицы (с ее апофеозом — сталинскими репрессиями) закончилась, и Россия в лице СССР, состоявшегося как жизнеспособная политическая система, встает на путь эволюционного движения к демократии. Его надежды, основанные на философии «сурового жизнеприятия» (по словам Ф.Искандера, который пояснял, что это означает «не отталкивание от жизни, а приятие ее во всей ее суровости»), может быть, ярче всего выражены в строках стихотворения 1961 г., связанного с полетом Ю.Гагарина:
...Все здесь испытано, все нам знакомо:
Все — от концлагеря до космодрома.
Но в современном российском самосознании (точнее, в его определенной ветви) все смешалось, «как в доме Облонских». Выражаясь фигурально, тема «концлагеря» вытеснила и заслонила собой тему «космодрома» - в том числе и в осмыслении Шаламова. Примитивизация представлений о советском периоде истории как исключительно «тоталитарном» коснулась, к глубокому сожалению, и научной сферы, где, как грибы, растут разнообразные концепции, почерпнутые из западной советологии и «русологии».
Общественная же рефлексия по поводу прошлого ныне стала сводиться в основном к разнообразным историческим рейтингам. И если Сталин по этим рейтингам почему-то (?! - никто не желает в этом до конца и честно разобраться) лидирует в общественных опросах, то наши новые идеологи не могут придумать ничего лучше, как всеми возможными пропагандистскими средствами противопоставлять ему фигуру Столыпина, который на деле никак не может дотянуть даже до десятки самых популярных исторических деятелей России (что соответствует его малой популярности при жизни).
Как ни парадоксально, в роли идеолога-пропагандиста «за Столыпина» на шаламовской (!) конференции выступил С.А. Никольский. Это началось еще при открытии пленарного заседания в Москве, где он возгласил панегирик своему любимому деятелю и затем постоянно возвращался к нему, декларируя весьма спорные тезисы. Например, такие: «Великая заслуга Столыпина в том, что к 1914 году 90 процентов крестьян получило право выхода из общины...Если бы не Октябрьский переворот, то община перестала бы существовать...»
На сей счет увлекшемуся философу-аграрнику многое могли бы возразить объективные историки-аграрники. А российские писатели-деревенщики (встань они из гробов), а также уцелевшие практики сельского хозяйства, могли бы привести массу кричащих свидетельств о том, чем обернулась ретроутопическая попытка жить «по Столыпину» (т. е. с установкой на «крепкого мужика» или на фермерство по американским лекалам) в условиях 1990-х годов, — неслыханной деградацией российской деревни...
Шаламоведам же стало понятно: разговор сильно — и тенденциозно — уклоняется от основной темы конференции. Это и вызвало в конце концов бурную дискуссию на круглом столе, где обнаружилось принципиальное или, точнее сказать, парадигмальное несоответствие позиции С.А.Никольского всему, исходящему непосредственно от текстов Шаламова в их совокупности. В ходе дискуссии были повторены много раз исследованные и доказанные положения о том, что Шаламов никак не связан с консервативными, либо с либерально-буржуазными направлениями в русской общественной мысли, что в этом плане он является полным антиподом давно насаждаемой российскому обществу идеологии А.Солженицына, который, как известно, и выступил пионером мифа о Столыпине как потенциальном «спасителе» России.
Как стало проясняться по ходу конференции, ее инициатор из ИФ остановил свой выбор на Шаламове отнюдь не для того, чтобы способствовать угублению понимания мировоззрения писателя, а для того, чтобы, отталкиваясь от его отдельных, вырванных из контекста, мыслей (цитат), продвигать некие новомодные, но достаточно плоские и не оригинальные идеи. Одна из этих связана с т. н. «русской матрицей» , точнее, с ее негативными чертами, возводящимися в абсолют и принимающими вид известных со времен маркиза де Кюстина злопыхательских штампов о «склонности русских к рабству». Рассуждая в этом духе, С.А.Никольский культивирует идею (опять же не новую), что именно на этой черте якобы основывался весь советский строй, а также и постсоветская эпоха, поскольку у нас-де до сих пор слабо развиты право и чувство собственности и преобладает «имперское сознание». (Желающие могут прочесть сии высокопарные трюизмы, лишь варьировавшиеся на конференции, в статье С.А.Никольского в «Независимой газете» от 15 июня). И Шаламов понадобился философу-публицисту, оказывается, лишь для того, чтобы его известными критическими отзывами о народе и народопоклонстве подкрепить свой заемный тезис о «русском народе-рабе». Однако, подобных концептов автор «Колымских рассказов» никогда не провозглашал и говорил только о себе: «Клеймёный, да не раб». Чувствуете разницу и подмену?
Такая же подмена присутствала налицо и когда С.А. Никольский пытался указать на «неправильные», с его точки зрения, симпатии Шаламова. Весьма «досталось» писателю от зав. сектором философии культуры ИФ за его уважение к деятелям «Народной воли», которых сам знаток особенностей «российского самосознания» ничтоже сумняшеся приравнял к кровожадным террористам наподобие современных моджахедов. А за признание Октябрьской революции «мировой», к Шаламову, естественно, претензий было больше всего. Думаете, для чего его «обличитель» привел известную фразу писателя: «Помнить все хорошее — сто лет, а все плохое — двести»(из рассказа «Перчатка»,1973)? Как раз для того, чтобы подчеркнуть, что «хорошим» является все связанное с историей до 1917 г., а под «плохим» — все, что после...
Нетрудно прийти к выводу, что Шаламов был избран объектом давно уже знакомых политико-спекулятивных манипуляций во имя утверждения так называемых либеральных ценностей. Об этой старой и, увы, не меняющейся тенденции напомнил на конференции Е.Л. Гофман (Киев) в своем глубоком и остром докладе «Варлам Шаламов и «прогрессивное человечество»: суть и последствия принципиальных расхождений». Следует заметить, что сама тема об отношении писателя к современным ему представителям «ПЧ» уже много раз обсуждалась, новые материалы к ней (связи с анализом его стихотворения «Славянская клятва» и другими аспектами) представлены в только что вышедшем 5-м «Шаламовском сборнике». Однако, в данном случае приходится говорить, в духе теории арехетипов или «матриц» К.Г. Юнга, о своего рода самовозобновляющейся матрице сознания известного круга интеллектульной среды, с его склонностью к фетишизации проблем «прогресса» и «свободы», с неизменной оглядкой: а что о нас станет говорить европейская «княгиня Марья Алексеевна»? Мы имеем случай убедиться, что подобного рода склонности и настроения, отмеченные еще Грибоедовым, в России постоянно модифицируются, и, отличаясь феноменальной приспобляемостью к обстоятельствам, в нынешних условиях, приобетают еще и особого рода деловую хватку.
И здесь, подводя итоги конференции, неизбежно приходится называть вещи своими именами.
Не надо быть большим психологом, чтобы понять, что замысел шаламовского симпозиума под эгидой ИФ со стороны С.А.Никольского был построен не на каких-либо идеальных, достойных выдающегося писателя мотивах (которыми руководствовались все искренние почитатели Шаламова-участники конференции), а исключительно на прагматике, именно на стремлении убить сразу несколько «зайцев». Как предположительную версию, перечисляю этих ведомственно-субъективных «зайцев» Никольского: 1) утвердить себя по службе в роли продолжателя проекта о «российском самосознании» и отрапортовать начальству об очередной, ХIV-й (!) «смычке»; 2) поставить галочку в отчете о рассмотрении серьезной литературной фигуры (при отсутствии личных симпатий к ней — но это не всем заметно); 3) выполнить идеологическую задачу (правда, непонятно чью — то ли начальства, то ли солидарной группы); 4) вывезти себя и коллег «на «свежий воздух» в провинцию и облагодетельствовать ее («темную», отсталую) своими передовыми воззрениями...
Часть аргументов в пользу такой версии приведена выше. Я мог бы привести еще массу красноречивых деталей из деловой электронной переписки с С.А.Никольским периода подготовки конференции, но ограничусь лишь одним эпизодом.
Он касается попыток деликатного консультирования инициатора конференции о Шаламове в вопросах творчества и мировоззрения писателя, которыми, как оказалось, он владеет весьма слабовато. Характерно, что С.А.Никольский несколько раз менял тему своего доклада, где поначалу было и такой глобальный политизированный вариант: «От «Манифеста» (имелся в виду «Манифест коммунистической партии» - В.Е.) - к ГУЛАГу»... В конце концов тема зазвучала (и прозвучала) по-иному, гораздо скромнее, но тоже несколько странно: «Мировосприятие Варлама Шаламова в мировоззренческой литературной палитре первой трети ХХ столетия»...
Вчитайтесь внимательно. Явные терминологические и стилистические нестыковки: «мировосприятие» (у Шаламова) при «мировоззрении» (у других писателей); «в палитре» (довольно пошловатая для науки красивость); Шаламова невозможно отнести к писателям первой трети ХХ века, которая закончилась в 1934 г., когда ни Колымы, ни рассказов, прославивших его, не было и в помине. Во всем этом я позволил себе усомниться, как известный герой А.Платонова, и написал автору. На что получил следующий ответ:
«1) У ВШ в основном мировосприятие - «первичное», в начальной стадии рефлексии мировоззрение. У тех, с кем я сравниваю, в литературе явлено мировоззрение в более развитой форме. Кто может «придраться», не представляю. Ко мне уже давно никто не придирается.
2) Слово «палитра» как доска со смешанными красками - элементами разных мировоззрений - мне представляется уместным. Шаламовская краска - одна из.
3) Что до первой трети, то я к ней ВШ, естественно, не отношу, а сравниваю его позднейший опыт с более ранними произведениями и опытом позднего Чехова, Замятина и Мандельштама...Философия, все же, не бухгалтерия».
Комментировать эти откровения предоставляю квалифицированным читателям, но не могу не заметить, по порядку, что: 1) автору «Колымских рассказов» отказано в «развитом мировоззрении», 2) его «краска» всего-то «одна из», вроде замятинской, из другой эпохи, 3) хронология заведомо отвергается как «бухгалтерия», мешающая философии. И 4) особенно характерное: «Ко мне уже давно никто не придирается...»
Откуда такой апломб и чем обоснован? Ощущением принадлежности к Олимпу современной мудрости — Институту философии и, соответственно, высокомерием ко всему, что ниже этого Олимпа? Или персонально-амбициозным кабинетным ощущением себя как носителя высшей истины?
Все это было бы гадательно, если бы оно не проявилось при «смычке» с Вологдой. Здесь представитель ИФ вел себя истинно по-барски («по-столыпински»?). Характерная сцена с заседания круглого стола: молодой человек из публики задает вполне корректный вопрос в связи с одним из очередных спорных тезисов Никольского. На это получает от него встречный, совершенно неадекватный контрвопрос: «А какое у вас образование?»(?!). Так, кажется, не поступает ни один из профессоров, к когорте которых имеет честь принадлежать высокий московский гость.
Такое же высокомерие он в сущности продемонстрировал и к главному герою конференции (на этот раз на фоне портрета писателя в Шаламовском доме). Резюмируя все свои выборки цитат из Шаламова, он в конце концов назвал его, как и писал, снисходительно: «одним из», «важным, но элементом»(!).
Спасибо, как говорится, и за «элемент». А то ведь некоторые видят место Шаламова в современном российском самосознании, как «место, равное исчезающему нулю» (цитирую К.Павлова-Пинуса, который имел в виду «широкую публику», но явно невпопад, ибо тиражи книг Шаламова постоянно растут, увеличивая число верных и преданных читателей и почитателей писателя). А «нулем» или «элементом» его пытаются сделать некоторые пристрастные и недостаточно компетентные представители современной российской философии, доказывая тем самым, увы, что старый тезис о «нищете философии» ( перед лицом могучей силы интеллекта Шаламова) сохраняет актуальность...
Приходится акцентировать эти обстоятельства еще и потому, что впереди стоит неотвратимый вопрос об издании сборника материалов конференции. Будет ли он аутенчен всей полноте и остроте дискусии? При этом особо важен, как выяснилось, меркантильный аспект издания. Казалось бы, не потерпев никаких расходов от проведения серьезного, как бы то ни было, мероприятия, Институт философии должен взять на себя финансирование сборника. Однако, по окончании конференции С.А. Никольский прислал в оргкомитет (в Вологодский университет) письмо, из которого явствует, что расходы на издание сборника он планирует возложить...на докладчиков: «В назначенный срок они должны перечислить деньги на указанную карточку и до конца года сборник будет опубликован».
Что является мотивом такого решения - та же пресловутая «нищета философии», уже в смысле привычной отговорки об отсутствии средств у ИФ, либо давно апробированный подход С.А. Никольского - возлагать финансовое бремя «смычек» на чужие плечи? Стоит заметить, что докладов на конференции было свыше 30, причем, основную их часть (при этом наиболее предметную) представили не философы, а филологи, историки, социологи, которые, особенно в провинции, испытывают гораздо более реальные материальные трудности.
Необходимо подчеркнуть, что ни одна из до сих пор проводившихся шаламовских конференций или чтений (а они ведут отсчет с 1990 г.) не прибегала к столь мазохистским приемам, как обирание кошельков участников для издания сборников. В этом смысле конференция под эгидой Института философии создает неожиданный и мало кому приятный прецедент. Вкупе с прецедентом неоправданной волюнтаристской политизации шаламовского симпозиума 2017 г. это создает крайне сложные проблемы. Остается только сильно пожалеть, что таким, никак не достойным выдающегося писателя образом запечатлевается в анналах истории научная часть программы, посвященной его 110-летию...
Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@shalamov.ru. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.