Варлам Шаламов

Тематический каталог

Интертекстуальность «Колымских рассказов»

  • События
  • Сочинения В. Шаламова
  • Исследования


    • Елена Михайлик, Незаконная комета. Варлам Шаламов: опыт медленного чтения (2018)

    • Сборник статей о поэтике «новой прозы» Варлама Шаламова, о том, как организованы и из чего состоят «Колымские рассказы», почему они оказывают на читателей такое мощное воздействие, почему это воздействие не опознается аудиторией как художественное — и почему при этом даже два с половиной поколения спустя эта замечательная русская проза по-прежнему большей частью располагается в «зоне невидимости» породившей ее культуры. Книга может быть интересна всем интересующимся русской литературой, в частности русским модернизмом, а также историей превращения концентрированного экстремального опыта в концентрированный экстремальный текст.


    • Елена Михайлик, Время «Колымских рассказов». 1939 — год, которого нет (2015)

    • В статье предпринята попытка проанализировать характер обращения со временем в «Колымских рассказах» Варлама Шаламова, в частности, расследуется «казус 1939 года». 1939 год, время действия многих ключевых рассказов, крайне важный внутри КР событийно, непосредственно как дата практически отсутствует в тексте. Эта проблема, на наш взгляд, является частью более сложной проблемы КР. Шаламов изображает время вообще и историческое время в частности как биосоциальную категорию. Способность воспринимать время и соотноситься с ним в КР прямо зависит от социального положения персонажа и его физического состояния. Чтобы эта социальная несоотнесенность со временем и историей попадала в поле зрения читателя, в том же поле зрения с неизбежностью должны присутствовать сами время и история — как объекты отторжения. Одним из таких объектов, одновременно присутствующих и отсутствующих, и стал 1939 год — как мы полагаем, «эталонный» лагерный год по Шаламову.


    • Францишек Апанович, Сошествие в ад (Образ Троицы в «Колымских рассказах») (2002)

    • «Легкая примесь иронии, или, более точно — автоиронии, с которой начинается повествование, не снимает совершенно серьезного отношения к теме и способствует, так сказать, обнажению, разложению и, казалось бы, разрушению метафоры (“кровавая жертва приносилась с соблюдением полной стерильности”), которая благодаря этому приобретает еще большую силу воздействия, чему способствует контекст других жертв из жизни заключенных, бросаемых к ногам этого страшного бога, описанных сплошь и рядом в колымской прозе».


    • Любовь Юргенсон, Кожа — метафора текста в лагерной прозе Варлама Шаламова (2005)

    • «При рассмотрении многочисленных произведений, повествующих о концентрационных лагерях и лагерях уничтожения, мы выделили два типа текстов. К первому мы отнесли тексты, написанные вскоре после освобождения. В них пережитое передается в настоящем времени, т.е. как бы вторично развертывается на глазах читателя. В текстах второго типа лагерный опыт дистанцируется...».


    • Анна Аношина, Художественный мир Варлама Шаламова (2006)

    • В своем диссертационном исследовании А.В. Аношина обосновывает необходимость системного и целостного изучения творчества писателя для выявления интертекстуальных корреляций шаламовских рассказов в литературно-философском контексте эпохи.


    • Елена Михайлик, Интертекстуальные возможности рассказа «На представку». Варлам Шаламов и проблемы культурного контекста (декабрь 2009)

    • «В своей статье Елена Михайлик анализирует свойства и функцию интертекстуальных аллюзий в рассказе Варлама Шаламова «На представку», а также природу их взаимодействия с другими структурными элементами шаламовской поэтики, попутно выясняя, существует ли «новая проза» (где стараниями автора читатель превращается из стороннего наблюдателя в участника событий) в отрыве от русской классической литературы».


    • Натаниэль Голден, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова: формалистский анализ (декабрь 2009)

    • «В 1970 году группа британских славистов решила возродить применявшиеся ранее методы формализма, избрав для своего структурного анализа малые литературные формы. В частности, эффективность данного подхода показала работа Л. М. О'Тула, предметом изучения которой явился “Студент” Чехова. Свою методику О'Тул описал в труде “Строение, слог и прочтение русского рассказа” – именно на эту работу опирается в своем анализе Натаниэль Голден. Следует отметить, что, в отличие от ранних формалистов, исследователь “Колымских рассказов” как раз пытается показать тесную взаимосвязь между самими рассказами и той средой, в которой они возникли».


    • Францишек Апанович, О семантических функциях интертекстуальных связей в «Колымских рассказах» Варлама Шаламова (1997)

    • «Основополагающей чертой шаламовской прозы яв­ляется двойственность ее жанровой структуры, кото­рая представляет собой, в определенной степени, сосу­ществование двух противоборствующих сил: центро­бежной, т. е. разрушающей, и центростремительной, объединяющей. Такая двойственность характерна для структуры новеллистического цикла вообще, но у Ша­ламова она проявляется с особой силой. Произведе­ния, составляющие циклы "Колымских рассказов", не связаны друг с другом ни хронологически, ни логичес­ки, ни образом рассказчика, ни образом героя; отсут­ствует в них характерное для новеллистического цикла поступательное движение, устремление к завершеннос­ти, а также связующая их воедино композиционная рамка».


    • Елена Михайлик, Другой берег (1997)

    • «В тот момент, когда Шаламов поставил себе задачу “запомнить и написать”, он, подобно Пугачеву и его товарищам, повел бой по своим правилам – из “Заключенного” стал “Писателем”. Человек, написавший “Колымские рассказы”, перенес сражение с вне человеческой системой на чуждую лагерю и родную для него самого территорию культуры».


    • Любовь Юргенсон, Об одной хлебниковской реминисценции у Варлама Шаламова (2009)

    • «Хлебниковская аллюзия у Шаламова является строительным материалом, используемым для конструирования метаязыка, благодаря которому вне-языковые или до­языковые состояния обретают место в тексте русской и европейской культуры. Шаламов считает себя первопроходцем — именно его перу довелось впервые в русской литературе зафиксировать такие пограничные состояния, поэтому естественен его диалог с другим новатором — Хлебниковым, подвергшим радикальному пересмотру знаковые возможности слова с тем, чтобы высвободить в языке место смерти, обнаружить такую точку, из которой единственно можно свидетельствовать о мире».


    • Олег Миннуллин, Интертекстуальный анализ рассказа «Шерри-бренди»: Шаламов – Мандельштам – Тютчев – Верлен (2012)

    • «Поэтический образ поэта в рассказе В.Т. Шаламова – эта некоторая форма бытия после смерти Осипа Мандельштама, продолжение его мифа и того творческого импульса, которым было его творчество и жизнетворчество. В “Шерри-бренди” всесторонне воплощена концепция “плутонического” искусства, которую предлагает В.Т. Шаламов: художник – это Плутон, вышедший из ада на поверхность жизни, а не Орфей, оказавшийся в аду, он участник драмы существования, а не ее посторонний созерцатель.».


    • Михаил Михеев, О «новой» прозе Варлама Шаламова

    • «Колымские рассказы» Шаламова (1954–1973) написаны как некий единый текст, со сквозными героями, переходящим из рассказа в рассказ повествователем, но при этом и со сложной сменой повествовательных позиций, как бы передачей их – от одной ипостаси автора другой. То, что для Шаламова выбор имени героя в рассказе всегда был важен, кáк именно он связан с употреблением собственно грамматического лица, свидетельствуют такие фрагментарные (несколько загадочные, как бы конспективные, написанные для себя самого? заметки.


    • Елена Михайлик, Незамеченная революция (2009)

    • «Когда Варлам Шаламов решил написать цикл рассказов о Колыме, он параллельно начал формулировать положения теории, описывающей природу этих рассказов. Один из таких документов назывался “Манифест о новой прозе”. Шаламов собирался сводить счеты не только с историей и антропологией – но и с литературой. Избранный же термин – “новая проза” – принадлежал не концу 1950-х, когда он был создан, а совсем другому времени, когда все, от литературы до быта, было, по выражению того же Шаламова, “огромной проигранной битвой за действительное обновление жизни”».


    • Владимир Туниманов, Достоевский, Б. Л. Пастернак, В. Т. Шаламов: скрещенье судеб, поэтических мотивов, метафор. I. «Воздух» и работа на «чистом воздухе» (2004)

    • «Закономерным явилось и то, что Пастернак посылает Шаламову рукопись романа «Доктор Живаго» и получает от него замечательные по глубине и тонкости критического анализа письма с подробным разбором идеологии, мотивов, характеров, языка и художественных «частностей» произведения. Естественно и то, что в период работы Пастернака над романом и другими поздними произведениями он часто обращается к творчеству Достоевского, а автор «Колымских рассказов» то и дело перечитывает «Записки из Мертвого дома». Не все, однако, если пристальнее взглянуть на проблему, выстраивается и укладывается в удобные и уютные схемы, лишний раз иллюстрирующие традиционные, клишированные тезисы о вечной современности классики, о прогрессивном развитии гуманистических классических традиций, о добре, в конечном счете побеждающем зло, о постепенном преодолении тоталитарных тенденций, — преодолении, предполагающем просвещение и возрождение в процессе свободной художественной деятельности и в полном согласии с заветами Пушкина, Достоевского, Толстого и Чехова».


    • Лариса Жаравина, Фольклорно-сказочный элемент в нарративе «Колымских рассказов» (2013)

    • «Как известно, Шаламов называл свои рассказы палимпсестами (Т. 2, с. 222), понимая данный феномен, разумеется, не в связи с современной теорией интертекстуальности, но в рамках ОПОЯЗа, т. е. имел в виду многоуровневость художественного повествования, предполагавшую “стимулирующее” чтение, соработничество читателя».


    • Дени Вьенне, Мир и жизненные силы искусства: творчество Шаламова, космология Ривза, философия Делёза

    • «Данное исследование основывается на оригинальном пересечении (встрече) трех дисциплин с целью осветить точки соприкосновения между ними: это искусство (параграфы I, II и VI), космология (параграфы II и III) и философия (параграфы IV, V и VI). Искусство представлено писателем и поэтом Варламом Шаламовым, космология — Хьюбертом Ривзом, философия — Жилем Делёзом».


    • Игорь Лукин, Колымский зверинец (2020)

    • «Однако несмотря на всю свою любовь к животным, животность человека Шаламов воспринимал как величайшую трагедию. Антропозоологизм в его художественном мире равнозначен духовной смерти. Страдание в шаламовском мировосприятии действительно не способно возвысить человека и выступает началом растлевающим. Разум и дух в арестантах Колымы просыпаются по преимуществу в лагерной больнице — в условиях относительной сытости, тепла и отсутствия унижений».


    • Франческо Варлало, Фитометафора в «Колымских рассказах» В. Шаламова и в их переводе на итальянский язык (2019)

    • «Важное место в прозе Шаламова занимают антропоморфные детали при описании мира природы. Так, описывая растения, автор наделяет их человеческими качествами и чувствами, а в описании человека нередко используются фитометафоры и эпитеты-олицетворения. Человек живет, страдает, умирает, сопротивляется так же, как и упрямые растения Колымы. Метафорическое представление северной природы и человека в лагере контрастирует с описанием заключенных с помощью лагерного жаргона и терминов “новояза”, что передает состояние “обесчеловечения” в обстановке лагеря».


    • Инна Загидуллина, Специфика заголовочно-финального комплекса «Колымских рассказов» В. Шаламова (2010)

    • «Многие из рассказов колымского цикла Шаламова представляют собой своеобразный сплав этих двух, казалось бы, взаимоисключающих типов концовок. Сюжетообразующий конфликт разрешается традиционным способом, т.е. присутствует четко выраженная развязка. Особенность же в том, что этой развязкой рассказ Шаламова часто не заканчивается, а продолжает свое повествование, действительно словно “вживляясь” в реальность Колымы. Данный феномен, обозначенный нами как постфинал “Колымских рассказов”, несет особую идейно-смысловую нагрузку и, можно сказать, отличает колымский рассказ от неколымского. Другими словами, сама Колыма определяет сущность рассказа о ней».


    • Францишек Апанович, «Воспоминания (о Колыме)» и «Колымские рассказы»: к вопросу о принципах художественного сообщения (2017)

    • «Именно как писатель и человек, испытавший на своем собственном опыте “процесс распада физического наряду с распадом духовным”, автор ставит множество вопросов, которые сводятся к одному: как это описать, указывая на непреодолимое противоречие, своеобразную апорию: “Как вернуть себя в это состояние и каким языком это рассказать? Обогащение языка — это обеднение рассказа в смысле фактичности, правдивости”. Но, несмотря на все трудности, он хочет взять на себя это невозможное для выполнения задание и погрузиться в своих воспоминаниях в тот мир: “Но мне все же хотелось бы, чтобы правда эта была правдой двадцатилетней давности, а не правдой моего сегодняшнего мироощущения”».


    • Елена Михайлик, Варлам Шаламов: Призраки сюжета (февраль 2022)

    • В статье автор пытается реконструировать один из способов работы Варлама Шаламова с контекстом культуры. В частности, автор стремится показать, как Шаламов использует расходящиеся пласты этого контекста, чтобы генерировать в пределах рассказа альтернативные сюжеты (выбор между ними диктуется культурным багажом читателя). В пределах цикла тот же прием порождает некий лейтмотив распада культуры как личной и коллективной памяти.

  • Критика


    • Ирина Галкова, Сергей Медведев, Сергей Соловьёв, «Колымский пророк. Варлам Шаламов как свидетель ада». Беседа в программе «Археология» на «Радио Свобода» (18 мая 2016)

    • «Шаламовская литературная задача, с моей точки зрения, его подвиг в мировой литературе заключается в том, что он действительно стирает грань между документом и художественным вымыслом, делая это не путем изложения того, что было на самом деле, а путем погружения человека в состояние, в котором тот способен воспринять опыт, иначе никак не передающийся. Как можно передать опыт умирающего от голода или доходящего от холода человека другому человеку, который никогда в подобной ситуации не был? Показать ему что-нибудь страшное — человек от этого отвернется или, наоборот, ужаснется, и не более того. Нужно в это погрузить, а для этого нужно выработать какую-то новую форму коммуникации с читателем. И эту форму Шаламов вырабатывает».


    • Елена Михайлик, Спасения нет (17 января 2019)

    • «С точки зрения Шаламова, есть уровень давления, которому по определению невозможно противостоять. Вообще. И этот фактор — одна из тех вещей, которую он системно воспроизводит. Можно, если повезет, умереть раньше. Это все, что можно. Можно не пытаться выжить за счет других, пока сохранилась воля, которая позволяет от этого удерживаться. За определенной границей ты не будешь помнить, что ты там делал. Просто потому, что тебя там не было. Личности там не было, она распалась. Человек, который потихонечку восстанавливается от лишних капель тепла, лишних крошек еды и от более легкой работы в рассказе «Сентенция», он не помнит, что с ним было в темноте. Он не знает. Это, кстати, вполне зафиксированное медицинское обстоятельство. Та часть мозга, которая фиксирует качество и продолжительность сильной боли, с сознанием практически не соотносится. Люди этого не запоминают. Ощущают, чувствуют, а опыта не остается».