Переводы

В.Т. Шаламов активно занимался поэтическими переводами, прежде всего в 1956-1958 гг. и в середине 1960-х — начале 1970-х годов. Как и у многих других поэтов, это было прежде всего средством заработка на жизнь. Особенно актуальным этот способ заработка стал в конце 60-х годов. В дневнике Шаламова тех лет есть примечательная запись: «Самое главное несчастье человека, заложенное в его природе, это то, что четыре раза в день надо есть»... Его последняя на тот момент книжка стихов «Дорога и судьба» вышла в 1967 г., а следующая — «Московские облака» — задержалась до 1972 г. В издательстве «Советский писатель», с которым сотрудничал Шаламов, часто предлагали перевести на русский язык стихи того или иного поэта из национальных республик. Делалось это обычно по готовому подстрочнику, и для профессионала не представляло большого труда. Поэт Владимир Леонович вспоминал о своем разговоре с Виктором Фогельсоном, редактором «Советского писателя»: «Витя мне рассказывал: берет Шаламов поэтическую книжку для перевода — грузинскую ли, казахскую ли — и через неделю перевод приносит. Если посчитать, выйдет 200 или 300 строчек в сутки...»

Но, очевидно, не всегда Шаламову переводы давались так легко. Если он видел в поэте яркую индивидуальность и находил в его биографии черты, схожие с его собственной судьбой, то подход бывал совершенно иным. Как замечал сам Варлам Тихонович, «перевод и заключается в том, чтобы правильным образом словесно, психологически, а в более существенном, оценкой — с моей позиции и дать истолкование опыта для меня самого очень интересного».

Наибольшего внимания в этой связи заслуживают переводы Шаламова стихов известного грузинского поэта Галактиона Табидзе и белорусского поэта Хаима Мальтинского, писавшего на языке идиш.

Хаим Израилевич Мальтинский (1910-1986) был человеком необычайно трудной судьбы. Участник Великой Отечественной войны, награжденный боевыми орденами и медалями, он в битве за Берлин потерял ногу, его семья, жена и семилетний сын погибли в Минском гетто. После войны Мальтинский оказался в Биробиджане, где возглавлял издательство Еврейской автономной области. В 1951 г. был репрессирован по обвинению в «буржуазном национализме». В тюрьме его пытались сломить морально, отобрав протез, чтобы заставить ползти по полу на допросы. Вернулся в Белоруссию лишь в 1960 г. после реабилитации.

Шаламов познакомился с Хаимом Мальтинским в «Советском писателе» благодаря Гарольду Регистану (сыну автора гимна), и проникся его судьбой. В письме к своему ближайшему другу Якову Гродзенскому Шаламов писал:

Со мной в пятницу в «Советском писателе» произошел занятный случай. Я сидел у Регистана (это сын нашего Эль-Регистана, автора пресловутого «Гимна» — но тоже уже в годах — он заведует поэзией народов СССР) и ждал своего редактора Фогельсона — принес ему для будущего сборника стихи. Регистан говорит: «Вы не хотели бы, В.Т., поработать для нас?» (А я им переводил раньше несколько раз пять-шесть лет назад.) Я говорю: «Хочу и обязательно к Вам зайду поговорить на эту тему». Регистан говорит: «Не заходите, а берите прямо сейчас. Пойдемте, я Вас познакомлю с автором и, если его судьба и стихи покажутся Вам интересными, берите». Мы вышли, и он познакомил меня с минским еврейским поэтом, пишущим на еврейском языке, наших лет. Был на войне, потерял ногу. Получил срок и просидел десять лет в лагере. Вторая нога за это время потеряла гибкость, образовалось что-то вроде контрактуры, и он прыгает на двух как бы протезах. Ну, сам понимаешь, еврей да еще инвалид с военным протезом, да еще лагерник, да еще поэт, пишущий стихи. Я говорю Регистану: «Да, я возьму переводы, а где стихи?» — «Стихов нет, привезет через полчаса». Приехал мой редактор, мы отвлеклись разговором об удивительной судьбе Белинкова. Я разговариваю и все время думаю: если хоть строчка будет в этих стихах о благодарности за судьбу и науку, хотя бы в самой завуалированной форме, я новых стихов не возьму, откажусь. Привозят стихи. Я просматриваю то, что мне досталось (мы переводим пополам с Озеровым) и ничего «компрометирующего» не нахожу. И беру. Потом просмотрел дома. Это — поэт, божьей милостью поэт-самоучка, разбитый жизнью в лагере и войной. Трещина по сердцу, тревога, но ни строчки, ни звука, что было бы подлым, уклончивым. Вот такой герой. Весь тон обвинения скрытого, искренность, обида.
Я обещал и ему и Регистану сделать все, что в моих литературных силах, чтобы эти стихи не утратили тех качеств, которые всякий стих всегда теряет при всяком, даже гениальном переводе.
Сегодня он был у меня — Мальтийский Хаим Израилевич . Его мать, жену и детей немцы убили. Что за жизнь, Яша. Я похвалил стихи, сказал, что для меня самое главное, чтобы Вы ничего не забыли. Ни Гитлера, ни Сталина. Но и по стихам видел, что автор не забудет, не собирается забывать. Нет стихов «проходных» или фальшивых, а счастье — еврейское счастье, шутки — еврейские шутки. [1]

Особое отношение к автору и к работе над переводом в данном случае питалось и другими мотивами: известно, что в конце 1960-х годов, под влиянием арабо-израильских событий, в СССР стал почти открыто распространяться антисемитизм, всегда ненавистный Шаламову. Поэтому его лирическую интерпретацию еврейского поэта никак не назовешь «халтурой» — она согрета глубоким сочувствием к судьбе Х.Мальтинского, стремлением как можно более тонко передать личностное начало его поэзии, и в то же время — стремлением выразить собственные чувства и мысли.

Переводы взяты из книги: Мальтинский Х. Бьется сердце родника. Стихи. Переводы с еврейского. М.: Советский писатель, 1969. — 208 с. В книгу вошло 56 стихотворений, переведенных Шаламовым. Три стихотворения, не вошедшие в книгу: «Хоть время — текущая быстро река...», «Плывем, и волн волнение...», «Среди тысяч незнакомых» — публикуются по рукописному варианту переводов Х.Мальтинского (РГАЛИ. Ф.2596, оп.3, ед.хр.95.).